Серебряные коньки (с илл.), стр. 46
– Бьюсь об заклад, отец, – сказал Ханс, посмеиваясь и знаком прося мать и Гретель не вмешиваться, – что ты сам забыл, где ты их закопал.
– Ха-ха-ха! Ну нет, не забыл… Спокойной ночи, сын мой, что-то меня опять ко сну клонит.
Ханс хотел было отойти, но не посмел ослушаться знаков, которые ему делала мать, и сказал мягко:
– Спокойной ночи, отец!.. Значит, как ты сказал? Где ты зарыл деньги? Ведь я был тогда совсем маленький.
– Под молодой ивой за домом, – проговорил Рафф Бринкер сонным голосом.
– Ах да… К северу от дерева – ведь так, отец?
– Нет, к югу. Да ты и сам небось хорошо знаешь это место, постреленок… Ты, уж конечно, там вертелся, когда мать отрывала деньги. Ну, сынок… тихонько… подвинь эту подушку… так. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, отец! – сказал Ханс, готовый заплясать от радости.
В эту ночь луна, полная и яркая, взошла очень поздно и пролила свой свет в маленькое окошко. Но ее лучи не потревожили Раффа Бринкера. Он спал крепко, так же как и Гретель. Только Хансу и его матери было не до сна.
Сияя радостной надеждой, они поспешно снарядились и выскользнули из дому. В руках они несли сломанный заступ и заржавленные инструменты, много послужившие Раффу, когда он был здоров и работал на плотинах.
На дворе было так светло, что мать и сын видели иву совершенно отчетливо. Промерзшая земля была тверда как камень, но Ханса и тетушку Бринкер это не смущало. Они боялись одного: как бы не разбудить спящих в доме.
– Этот лом как раз то, что нам нужно, мама, – сказал Ханс, с силой ударив ломом по земле. – Но почва так затвердела, что ее нелегко пробить.
– Ничего, Ханс, – ответила мать, нетерпеливо следя за ним. – Ну-ка, дай и я попробую.
Вскоре им удалось вонзить лом в землю, потом выкопали ямку, и дальше пошло легче.
Они работали по очереди, оживленно перешептываясь. Время от времени тетушка Бринкер бесшумно подходила к порогу и прислушивалась, желая убедиться, что муж ее спит.
– Вот так новость будет для него! – приговаривала она, смеясь. – Все ему расскажем, когда он окрепнет. Как мне хотелось бы нынче же ночью взять и кошель и чулок с деньгами в том виде, в каком мы их найдем, да и положить на кровать, чтобы милый отец их увидел, когда проснется!
– Сначала нужно достать их, мама, – задыхаясь, проговорил Ханс, продолжая усердно работать.
– Ну, в этом сомневаться нечего. Теперь-то уж они от нас не ускользнут! – ответила она, дрожа от холода и возбуждения, и присела на корточки рядом с ямой. – Может статься, мы найдем их запрятанными в тот старый глиняный горшок, который у нас давным-давно пропал.
К тому времени и Ханс начал дрожать, но не от холода. К югу от ивы он разрыл большое пространство на фут в глубину. Сокровище могло теперь показаться с минуты на минуту… Между тем звезды мерцали и подмигивали друг другу, как бы желая сказать: «Ну и диковинная страна эта Голландия! Чего только здесь не увидишь!»
– Странно, что милый отец спрятал их на такой глубине, – проговорила тетушка Бринкер, слегка раздосадованная. – Да, бьюсь об заклад, что земля тогда была мягкая… А какой он догадливый, что заподозрил Яна Кампхёйсена! Ведь Яну тогда верили все. Не думала я, что этот красивый малый, такой веселый, когда-нибудь попадет в тюрьму!.. Ну, Ханс, дай и мне поработать… Чем глубже мы копаем, тем легче, правда? Мне так жалко губить иву, Ханс… Мы не повредим ей, как думаешь?
– Не знаю, – рассеянно ответил Ханс.
Час за часом работали мать и сын. Яма становилась все шире и глубже. Стали собираться тучи, и, проплывая по небу, они отбрасывали на землю таинственные тени. И только когда побледнели звезды и луна и появились первые проблески дневного света, Мейтье Бринкер и Ханс безнадежно посмотрели друг на друга. Они искали тщательно, с отчаянным упорством, взрыли всю землю вокруг дерева: и к югу от него, и к северу, и к востоку, и к западу… Денег не было!
Глава XXXIX
Проблески
Анни Боуман положительно недолюбливала Янзоона Кольпа. Янзоон Кольп грубовато, на свой лад, обожал Анни. Анни заявляла, что даже «ради спасения своей жизни» не скажет доброго слова этому противному мальчишке. Янзоон считал ее самым прелестным, самым веселым существом на свете. Анни в обществе подруг издевалась над тем, как смешно хлопает на ветру обтрепанная, полинявшая куртка Янзоона, а он в одиночестве вздыхал, вспоминая, как красиво развевается ее нарядная голубая юбка. Она благодарила Небо за то, что ее братья не похожи на Кольпов, а он ворчал на свою сестру за то, что она не похожа на девочек Боуман. Стоило им встретиться – и они как будто менялись характерами. В его присутствии она становилась жесткой и бесчувственной, а он при виде ее делался кротким, как ягненок. Они, как и следовало ожидать, сталкивались очень часто.
Часто встречаясь, мы каким-то таинственным образом убеждаемся в своих ошибках, избавляясь от предубеждений. Но в данном случае этот общий закон был нарушен. Анни с каждой встречей все больше ненавидела Янзоона, а Янзоон с каждым днем все горячее любил ее.
«Он убил аиста, злой мальчишка!» – говорила она себе.
«Она знает, что я сильный и бесстрашный», – думал Янзоон.
«Какой он рыжий, веснушчатый, безобразный!» – втайне отмечала Анни, глядя на него.
«Как она уставилась на меня – глаз не сводит! – думал Янзоон. – Ну что ж, я как-никак ладный, крепкий малый».
«Янзоон Кольп, дерзкий мальчишка, отойди прочь от меня сейчас же! – частенько сердилась Анни. – Не желаю я с тобой водиться!»
«Ха-ха-ха! – смеялся про себя Янзоон. – Девчонки никогда не говорят того, что думают. Буду с ней кататься на коньках всякий раз, как представится случай».
Вот почему в то утро, катясь из Амстердама домой, эта прелестная молодая девица решила не поднимать глаз, как только заметила, что навстречу ей по каналу скользит какой-то рослый, крупный юноша.
«Ну, если я только взгляну на него, – думала Анни, – я…»
– Доброе утро, Анни Боуман, – послышался приятный голос.
(Как украшает улыбка девичье личико!)
– Доброе утро, Ханс, очень рада видеть тебя!
(Как украшает улыбка лицо юноши!)
– Еще раз доброе утро, Анни. У нас в доме многое изменилось с тех пор, как ты уехала.
– Вот как! – воскликнула она, широко раскрыв глаза.
Ханс до встречи с Анни очень торопился и был настроен довольно мрачно, но теперь вдруг сделался разговорчивым и перестал спешить. Повернув назад и медленно скользя вместе с ней к Бруку, он сообщил ей радостную весть о выздоровлении своего отца. Анни была ему таким близким другом, что он рассказал ей даже о тяжелом положении своей семьи, о том, как нужны деньги, как все зависит от того, достанет ли он работу. Но по соседству для него не находится дела, добавил он. Ханс говорил не жалуясь, а просто потому, что Анни смотрела на него и ей действительно хотелось знать все, что его касалось. Он не мог рассказать ей лишь о горьком разочаровании, испытанном прошлой ночью, так как это была не только его тайна.
– До свидания, Анни! – сказал он наконец. – Утро проходит быстро, а мне надо спешить в Амстердам и продать там свои коньки. Маме нужны деньги, и их надо добыть как можно скорее. До вечера я, конечно, где-нибудь найду работу.
– Ты хочешь продать свои новые коньки, Ханс?! – воскликнула Анни. – Ты, лучший конькобежец во всей округе! Но ведь через пять дней состязания!
– Знаю, – ответил он решительным тоном. – До свидания! Домой я покачу на своих старых, деревянных полозьях.
Какой ясный взгляд! Совсем не то что безобразная усмешка Янзоона… И Ханс стрелой умчался прочь.
– Ханс! Вернись! – крикнула Анни.
Голос ее превратил стрелу в волчок. Ханс повернулся и одним длинным скользящим шагом подкатил к ней.
– Значит, ты действительно продашь свои новые коньки, если найдешь покупателя?
– Конечно, – ответил он, глядя на нее с улыбкой.
– Ну, Ханс, если ты непременно хочешь продать свои коньки… – сказала Анни, слегка смутившись. – Я хочу сказать, если ты… так вот, я знаю кого-то, кто не прочь купить их… вот и всё.