Наука страсти, стр. 61
— Люси, дорогая моя. О чем ты?
Люси подняла голову и наткнулась на ее взгляд в зеркале.
— В ту последнюю ночь, мэм…
— Представления не имею, о чем это ты. В Йоркшире, говоришь? Эмили, принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, никогда не была в Йоркшире.
Эмили слегка содрогнулась, подчеркивая свои слова.
Люси моргнула.
— Мэм?
— Но, как оказалось, твое появление здесь очень кстати. Мне как раз нужна камеристка.
Люси опешила.
— Но мэм… ваше высочество… я вовсе не училась…
— Это не имеет особого значения. Мой интерес к моде ничтожен. Прежде всего мне требуются умение держать язык за зубами и преданность. — Она отвернулась от зеркала и наткнулась на изумленный взгляд Люси. — Умение держать язык за зубами и преданность, моя дорогая. Предложи мне это, и я верну все сторицей.
— О мэм. — Люси медленно выдохнула.
— Умение держать язык за зубами и преданность, Люси. Обладаешь ты этими качествами?
— Да, мэм.
— Вот и хорошо. — Эмили опять повернулась к зеркалу. — А теперь помоги мне с туфлями. Похоже, сама я среди всех этих юбок свои ноги просто не найду.
Дверь снова отворилась, когда голова Люси еще пряталась под юбками Эмили.
— Боже мой. — Мисс Динглеби поставила поднос на стол. — Мы уже потеряли несчастную Люси?
Растрепанная Люси вынырнула наружу.
— Мэм?
— Не обращай внимания. Эмили, дорогая моя, я приготовила вам мой особый эликсир. Успокаивает нервы, освежает чувства. — Мисс Динглеби взяла с подноса один стакан и протянула его Эмили.
— Я вам уже говорила. Мои нервы и так вполне спокойны.
— И все-таки. — Мисс Динглеби качнула стакан. Свет от получившейся ряби отразился на ее лице, и показалось, что зрачки меняют цвет на зеленый и обратно.
— Не сейчас, Динглеби. Я вообще не хочу пить.
Мисс Динглеби вздохнула и поставила стакан.
— Ты только посмотри на себя. Непременно нужно снять эти очки, моя дорогая. Это бал по случаю твоей помолвки. Твой герцог ждет тебя внизу. Среди гостей находится сам принц Уэльский. — Она подошла к Эмили, сняла с нее очки и аккуратно сложила их. — Вот видишь?
— Собственно говоря, нет, не вижу. В этом и заключается смысл очков.
— Эшленд будет рядом с тобой весь вечер. Тебе совсем не требуется идеальное зрение. Право же, ты должна выглядеть наилучшим образом. Ради него. Ты же хочешь, чтобы он гордился тобой, правда?
— Я думаю, его светлость будет гордиться ее высочеством хоть в очках, хоть без них, — подала голос Люси. — И мозги намного важнее, чем красота, как всегда говорила моя мама.
— О, спасибо тебе, Люси, — отозвалась Эмили. — Это очень лестно.
— Боже мой. Похоже, всю прислугу в Йоркшире поощряют иметь собственное мнение. — Мисс Динглеби улыбнулась, ее безупречные губы, похожие на бутон розы, чуть растянулись. — Ну же. Ты должна это выпить. И сразу почувствуешь себя освеженной.
Эмили взяла стакан, поднесла его к свету. Напиток оказался розовым и довольно мутным в этом хрустальном стакане, странным образом напомнив ей про густой туман, что полз вчера ночью с реки. Нос защекотал аромат грейпфрута. Мисс Динглеби всегда превозносила достоинства грейпфрута. Настаивала, чтобы каждая принцесса за завтраком, независимо от времени года, съедала по половинке, тщательно очищенной и без сахара. Оставшуюся половинку гувернантка съедала сама, она терпеть не могла любого рода убытки.
Запах грейпфрута щекотал ноздри Эмили, напоминая все те утра за столом для завтраков, несладкий фрукт, выжидательно лежавший на тарелке, и официальное начало каждого, полного рутины и официоза дня. Часы, проходившие один за другим и похожие друг на друга, как капли дождя на оконном стекле. От запаха и воспоминаний ей внезапно стало нехорошо.
— Ну, давай же, — повторила мисс Динглеби. Ее карие глаза ярко блестели на тонком лице. Она прижала палец ко дну стакана и подтолкнула его к губам Эмили. — До дна.
К горлу подступила тошнота. Рот наполнился слюной. Эмили с трудом сглотнула и со стуком поставила стакан на туалетный столик.
— Думаю, я не буду это пить, — сказала она.
Глава 24
Лакей стоял навытяжку у двери в кабинет герцога Олимпии, напоминая черно-белого сторожевого пса.
— О Лайонел, — сказала Эмили, — вижу, вас сегодня вечером тоже привлекли к дежурству.
— Ваше высочество. — Он серьезно склонил голову, но лицо осталось бесстрастным.
— Я была бы вам очень благодарна, Лайонел, если бы вы отошли в сторону и тотчас же доложили бы обо мне их светлостям.
При этих словах на серьезном лице Лайонела появилась болезненная гримаса.
— Мне отдано распоряжение, ваше высочество, никого не впускать в эту комнату.
— Фи, — сказала Эмили. — Или фу, или как там еще говорится. Я принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, подруга самой жены кайзера, племянница герцога Олимпии и обрученная невеста герцога Эшленда, чьи персоны вы как раз сейчас и охраняете. Заверяю вас, вы имеете полное право отворить мне эту дверь.
— Ваше высочество…
— Разумеется, я не пытаюсь воспользоваться своим положением, — добавила она.
— Ваше высочество…
— О, ради всего святого, Лайонел! И хотя бы ради прежних времен.
Лайонел поколебался, вздохнул и потянулся к дверной ручке.
Двое джентльменов в комнате вскочили на ноги, но смотрела она только на герцога Эшленда, невозможно высокого и устрашающе безупречного в белых бриджах до колен и фраке чернее черного. Белый атласный жилет сверкал на фоне накрахмаленных складок манишки. Взгляд Эмили скользнул по широким грозным плечам и наконец остановился на размытом пятне лица, твердой челюсти, черной глазной повязке, коротко постриженных седых волосах и ледяном голубом глазу.
— Моя дорогая, — произнес герцог Олимпия неотчетливо, из какого-то другого мира, никак не соединенного с тем, в котором она в данный момент существовала. — Ты выглядишь просто красавицей.
Он мгновенно оказался рядом с ней, он целовал ее руку, она бормотала что-то любезное, но образ Эшленда был словно с фотографической точностью выжжен у нее в мозгу.
Снившийся ей дядюшка взял ее за руку и повел в глубь комнаты.
— Мой дорогой друг, я отдаю вам свою племянницу, — сказал он, вкладывая руку Эмили в широкую ладонь герцога Эшленда, поглотившую ее целиком.
— Ваше высочество. — Эшленд поклонился. Она заметила крохотный белый треугольник носового платка, с математической точностью помещенный в кармашек жилета, и забыла собственное имя.
— Дорогая моя, ты покраснела, — воскликнул Олимпия. — Неужели у тебя нет любящих слов для своего будущего мужа?
Любящих слов? Эмили оторвала взгляд от носового платка, напомнившего ей носовой платок из прошлой ночи, и наткнулась на строгий взгляд Эшленда.
Боже милостивый! Этот несравненный герцог, излучающий с трудом сдерживаемую силу, занимался с ней безумным сексом. Вчера ночью. В темной карете.
Звуки и запахи хлынули ей в мозг. То, как подпрыгивала карета, то, как его тело вбивалось в ее. Грязные слова, которые он шептал ей на ухо. Рывки его бедер, когда он изливался в носовой платок.
Его носовой платок.
Его голос, низкий и мощный.
— Эмили, где ваши очки?
Она потрясла головой, прочищая ее.
— В комнате. Мне сказали, что подобные вещи не годятся для балов. — Она выдавила улыбку. — В конце концов я должна выглядеть блестяще.
Эшленд, не мигая, смотрел на нее.
— Прошу меня извинить, — произнес он и вышел из комнаты.
— Куда он пошел?
Олимпия развел руками.
— Не имею ни малейшего представления.
Эшленд вернулся через минуту, держа в руке очки, и с бесконечной нежностью нацепил их ей на нос.
— Так гораздо лучше.
Глаза обожгло слезами, но Эмили их прогнала. Принцессы не плачут, уж во всяком случае, не на людях.
— Благодарю, ваша светлость. Дядя, могу я поговорить с моим женихом с глазу на глаз?
Слово «жених» словно налилось интимностью в этой освещенной лампами комнате.