Смертник в серой шинели. Трилогия, стр. 94

Не стреляет, пытается отобрать у меня ношу. Ага, сработало! Отпихиваю его локтем и, кашляя, пытаюсь что-то сказать.

Кашель, кстати говоря, вполне естественный — дышать тут уже вообще нечем. И видимость совсем никакая — я только ноги бегущего и вижу. Да и то… Я-то с темноты смотрю, глаза уже привыкли как-никак, а он со света вскочил, еще толком ничего и не видит. А туда же — к наркоте!

Перестав со мною бодаться, «дух» что-то хрипит и бежит дальше.

Бежал…

Нож у меня острый, и работать им учил старшина — а он в этом деле мастер знатный!

Так что теперь мы имеем еще и халат. Нахлобучиваю на голову трофейную чалму, заодно прихватываю у покойника гранату и пару магазинов. Можно бы и больше, но по коридору уже бегут новые гости. Жадность фраера сгубила! Не хочу сейчас лишний раз подтверждать эту пословицу и, нагрузившись бочонками, топаю к выходу.

Толпа «духов» пробегает мимо — эк их к наркоте-то тянет!

Вот уже и выход наверх.

Тут по-прежнему хреновая видимость, снаряды продолжают где-то падать, и сквозь их разрывы можно расслышать отдельные выстрелы. Интересно… наши еще держатся где-то?

Отбегаю от дыры в земле метров на пятнадцать — тут уже что-то видно. Бросаю груз и скидываю вонючий, пропотевший халат.

Ну, вот теперь и пово…

Земля резко бьет меня в ноги, и чья-то громадная ладонь со всей дури лупит по ушам…

Жуткая вонища ударяет мне в нос, и я инстинктивно отворачиваю голову в сторону.

— Э! Хорош там!

Правой рукой пытаюсь отпихнуть от себя этого садиста.

Зрение понемногу фокусируется, и видно, что около меня стоит невысокий мужик в нашей форме. Свои?

Откуда-то сбоку выворачивается Голованов. Голова у него перебинтована, и левая рука висит на перевязи.

— Очнулся? — спрашивает он. — Ходить-то можешь?

— Попробую…

Земля угрожающе качается под ногами, но кое-как передвигаться я, похоже, могу. Нашариваю рядом автомат.

— Что тут, товарищ старший лейтенант? «Духи» где?

— Вспомнил! — хмыкает командир. — Да ты тут, почитай, час в беспамятстве валялся! Сачковал, можно сказать!

Как выяснилось, минут через десять после того, как бабахнул склад, над тропой появились вертолеты, сбросившие вниз роту из десантно-штурмового батальона. От таких подарков «духам» резко поплохело, тем более что и артнаводчики у десанта были — не чета мне. Так что совместными усилиями басмачам надавали по шее, и их остатки теперь где-то гоняют по горам.

Нам досталось основательно. Командира дважды ранило. Пулей в руку и ножом порезали голову в рукопашной. Уцелел Вершинин — у него только покорежило пулемет да легко контузило. Сашка Карпов получил пулю в ногу. И только сержант остался абсолютно целым, хотя всю форму на нем словно собаки рвали. Но ни одной раны у него не было. А вот всем остальным не повезло…

Кстати, мой собеседник-артиллерист оказался командиром артполка! Когда восстановили связь, он первым делом поинтересовался моей судьбой. Узнав, что я жив, велел передавать привет и пригласил нас всех в гости.

— Когда рванул склад, — рассказал мне командир, — «духи» словно оцепенели на мгновение. Даже стрелять перестали. Потом все бросились к месту взрыва. Что уж они тут найти хотели — бог весть! Но мы такой подарок упустить просто не могли и отошли на новые позиции. Так что, когда они вернулись, нас на прежнем месте уже не было. А потом пришли вертушки…

Так все и кончилось.

За уничтожение склада командиру чуть было не дали орден. Да не какой-нибудь — Знамя! Потом вдруг вспомнили, что опиум — это ценное лекарственное сырье. Потом… в общем, все закончилось Красной Звездой. Учитывая все обстоятельства происшедшего, это можно было считать не самым плохим результатом. Шадрин получил медаль «За отвагу». Посмертно наградили и Кикотя, и Карпова — тоже медалями. А всем остальным ничего не обломилось. Я, кстати говоря, не очень-то и жалел. Через пару месяцев светил дембель, и в мыслях моих уже прикидывались различные варианты будущей жизни.

А вот Хафиз пропал. Ни среди мертвых, ни среди пленных его не нашли. Да и после о нем уже никто не слыхивал. Надо полагать, пристукнуло его где-нибудь осколком или булыжником, и он теперь мирно валялся под каким-то кустом. И это, пожалуй, было самым важным результатом нашего боя…

Глава 25

— Ну и зачем им столько этого… э-э-э… зелья? На сколько же лет они собирались сделать тут запасы? — Голос отца Варшани возвращает меня к действительности. Только что в моих ушах еще слышались выстрелы и хрип голоса в наушниках — и вот я снова сижу в полутемной комнате башни. Только неяркие лучи заходящего солнца, проникая через амбразуры, освещают помещение. А вместо рукояти автомата моя правая рука сжимает подлокотник кресла.

— Г-х-м-м! — прокашливаюсь я. — Тут, святой отец, положение несколько иное… Само по себе это зелье может быть использовано не только во вред. Ну, это уже с целителями говорить надо, не наша с вами это епархия.

По тому, как вскинулись его брови, понимаю, что его епархия несколько более обширна, нежели я изначально предполагал. Учтем…

— Если эту… э-э-э… массу переработать определенным образом, то из нее может выйти как ценное лекарство, так и страшнейшее дурманящее зелье. Из одного такого бочонка можно получить не более горсти этой отравы.

Брат Манрике облегченно вздыхает.

— Однако и этой горсти хватит для того, чтобы навсегда поработить разум и чувства всех, кто сейчас находится в замке.

Монахи обалдело переглядываются.

— Эти бочонки нельзя слишком долго хранить — смесь утратит свою силу.

— Понятно, отчего их хранили именно в этом помещении, — кивает седой монах. — Муки умирающих должны были придать зелью новую силу.

— Ну, брат Манрике, тут я с вами мог бы и поспорить… Эта смесь и в исходном-то состоянии уроет хоть кого! Хотя, может быть, в ваших словах тоже есть зерно истины. Я-то в магии не силен — не то что вы!

— Ну… я бы не слишком преувеличивал свои способности. В конце концов, мои изыскания в данной области насчитывают всего тридцать лет… многое мне еще не открыто.

Вот так ни хрена ж себе! Монах-то уже три десятка лет колдунством и волшебством занимается! Вот это мастер! А на вид и не скажешь…

— Не спорю, возможно, что дальнейшее применение этого зелья и принесет пользу, но сейчас у нас есть более важные вопросы, — снова берет слово хитропоп. — Что с Орденом делать будем, братья?

— Вы не видели людей, святой отец, попавших под воздействие этой смеси… — качаю я головой. — Одурманенный человек может пойти с голыми руками на конного рыцаря…

Барон саркастически хмыкает.

— … и выйти из этой схватки победителем! Причем не единожды!

Впечатлило — барон нахмурился. То-то, не следует недооценивать вероятного противника! Хотя отчего же вероятного? Очень даже реального!

— Я очень хорошо представляю себе, на что способны люди, одержимые этим зельем, барон! И прошу всех присутствующих отнестись к этому максимально серьезно! Учтите, что на свете нет такого преступления, на которое не может пойти такой человек. Семья, вера, честность и порядочность — абсолютно все может быть принесено в жертву этому жуткому пристрастию.

— Это настолько страшно? — тихо спрашивает брат Манрике.

— Лишенный зелья человек испытывает адовы муки уже при жизни… За очередную дозу он готов продать в рабство собственную мать.

В итоге все бочонки затащили в соседнюю башню и, подняв на самый верх, выставили тройное кольцо постов. Так-то оно поспокойнее будет. А я почти до рассвета объяснял Мирне и монахам процесс приготовления различных веществ, которые можно было получить из опиума. Не оставляла меня мысль, что я не первый, кто в данном мире обратился к этому вопросу. И очень мне хотелось в этом ошибиться…