Ужин во Дворце Извращений, стр. 15

Ривас вздохнул, выбрался из тени к парапету чуть покосившегося балкона и совсем было собрался перебраться через него на пожарную лестницу, когда краем глаза увидел на стене свою тень.

Забыв про дурноту, он с испуганным воплем перевалился через перила, рухнул на землю, перекатился и принялся колотиться раненым плечом то о шершавые стены, то о землю: поверх силуэта его тени, четко пропечатавшегося на стене, ясно виднелся еще один, угнездившийся у него на плече – небольшой, полупрозрачный, но определенно напоминающий человеческую фигуру.

Спустя несколько отчаянных секунд Ривас, хрипя и задыхаясь, поднялся на ноги и с опаской огляделся по сторонам. Сброшенная им с плеча тварь вполне могла оставаться где-то совсем рядом, чтобы прыгнуть на него и присосаться обратно.

Наконец он увидел ее в дюжине футов от себя. Ее полупрозрачное тело было измято и порвано о камни, пока Ривас катался по двору, но она оставалась на ногах, и хотя разглядеть ее было не легче, чем медузу в прозрачной воде, на маленьком, чуть тронутом розовой краской личике играла идиотская ухмылка.

Ривас лихорадочно пытался вспомнить все, что слышал – и по наивности считал бреднями! – о тварях, известных какхемогоблины. Чаще всего их встречали в южных холмах. Они рождались почти невидимыми, похожими на целлофановые пакеты пленками, летавшими по ветру до тех пор, пока им не удавалось присосаться к чьей-нибудь открытой ране; тогда они начинали расти, приобретая человеческие очертания, краснея, напитываясь кровью своего хозяина, до тех пор, пока они не обретали способности ходить и охотиться целенаправленно, а не летать наугад, как семя одуванчика. Ривасу даже приходилось слышать рассказы о говорящих хемогоблинах.

Сначала тварь просто негромко шипела, потом прошептала:

– Ривас...

– Убирайся к черту! – отозвался он срывающимся от напряжения голосом.

– Хоть капельку крови! – умоляла тварь.

Ривас вынул из ножен окровавленный нож и кинул его на землю – так швыряют корку хлеба бродячей собаке, чтобы та отстала.

– Для начала хватит с тебя и этого, – хрипло произнес он. – Я подожду, пока ты не разделаешься с этим. – В нескольких ярдах справа от себя он заприметил осыпавшийся кусок стены и решил, дождавшись, пока тварь не начнет обгладывать нож, прыгнуть туда и забросать ее камнями до тех пор, пока не изорвет ее настолько, чтобы она не смогла больше собраться воедино.

Однако стоило хемогоблину коснуться окровавленного ножа, как очертания его стали более отчетливыми, и Ривас увидел, что лицо того, как это ни невероятно, является точным, хоть и карикатурным отображением его собственного лица. Мгновением спустя он, забыв про боль и усталость, про нож и свои планы, в слепой панике несся прочь.

Еще через пять минут он, выдохшись, скатился вниз с обрыва в том месте, где залив пересекал очередную улицу. Паника его сменилась простым страхом, и он впервые с неудовольствием заметил, что некогда белая его одежда сплошь заляпана грязью.

Он сел, как мог вытер руки и оглянулся на склон, по которому только что скатился кувырком. Черный, обугленный слой земли ясно виднелся на откосе, и он вспомнил, как отец говорил ему, что зола всегда, куда бы ты ни пошел, находится в двух футах ниже уровня земли. Поэтому Ривасу не составило труда высчитать, сколько он катился: футов двенадцать, решил он. Мне еще повезло, что я не сломал ногу, подумал он, вставая с болезненным стоном, – или шею.

До него вдруг дошло, что он голоден, и он окинул взглядом водную гладь, подернутую золотой рябью в лучах заходящего солнца. Он зашел уже достаточно далеко на юг, чтобы пресная вода реки Эллей изрядно смешалась с морской, так что здесь вполне могла попадаться морская рыба; он не настолько проголодался, чтобы пытать счастья с пресноводными рыбами, попадавшимися в Инглвудской пустоши. Впрочем, ловить рыбу ему все равно было нечем.

Тут он увидел к северу от себя парус. Прищурившись, он разглядел замысловатую оснастку, какую использовали обыкновенно Сойки. Разом, порадовавшись тому, что одежда его из-за грязи сделалась почти маскировочной, он осторожно, но быстро двинулся вдоль берега. В конце концов, он нашел промоину в илистом берегу, где вода плескалась о скругленные временем обломки бетона. По ним он поднялся обратно наверх, задержавшись по дороге пару раз, чтобы полюбоваться на ленту декоративной плитки, украшавшую бетон. Выбравшись на уровень городских улиц, он двинулся к заросшим буйной зеленью полуразрушенным зданиям в надежде отыскать там чего-нибудь съестного.

Впрочем, похоже, ему плохо удавалось сосредоточить мысли на насущных проблемах: когда он в очередной раз остановился поглазеть на древний орнамент разрушенной каменной стены, он прикрыл глаза рукой от солнца и обвел взглядом карнизы и балконы, на которых грелись теперь только ящерицы, птицы и редкие кошки. Он улыбнулся, представив себе послеполуденный пикник на одном из этих балконов с Ури на обратном пути. Он не думал сейчас ни о шансах найти ее, ни о том психологическом поединке, который требуется, чтобы хотя бы частично освободить рассудок от соичьих штампов. В конце концов, ему удалось найти дерево авокадо и сбить два плода. Потом он по пожарной лестнице вскарабкался на крышу трехэтажного здания, уселся там и, глядя на неспешный заход солнца, поужинал. На юге, в стороне Лонг-Бич-Айленд, тянулись в небо два столба дыма, а когда небо начало темнеть, ему показалось, что он видит у их основания и мерцающие желтые точки далеких пожаров.

Глава 4

Следующее утро выдалось холодным, туман, похожий на изваянный из серого камня призрак, наложил на и без того окутанный дымкой древний пейзаж дополнительный слой, так что дом, в котором Ривас укрылся на ночь, казался в этом сером безмолвии последним шпилем погребенного песками города. Он стоял, поставив ногу на парапет, а восходящее солнце окрашивало туман на востоке в розовый цвет, а потом пробилось сквозь него и начало рассеивать. Ривас изучал открывающиеся взгляду клочки пейзажа и пытался представить себе, где застанет его вечер.

В конце концов он решил, что туман достаточно поредел для того, чтобы двигаться дальше, и повернулся было к пожарной лестнице, но тут заметил краем глаза какое-то движение вдалеке и вернулся на свой наблюдательный пост.

Далеко справа, то есть к северу от него, медленно двигалась торчащая из тумана вертикальная черточка. Приглядевшись к ней пристальнее, он решил, что это корабельная мачта и что она приближается. Какое мне дело до нее, подумал он и снова двинулся к лестнице, когда его осенило. Как, интересно знать, она передвигается, если на ней нет парусов? Течение в реке так далеко к югу никак не могло сообщить ей такую скорость, и – по крайней мере во время последнего его пребывания в этих краях – морские течения направлялись в противоположную сторону.

Невольно заинтересовавшись этим странным феноменом, он на затекших ногах похромал по крыше к парапету и снова посмотрел на мачту, которая за это время заметно приблизилась – до нее оставалось теперь не больше мили. Она раскачивалась из стороны в сторону, проваливалась и подпрыгивала гораздо чаще, чем делала бы это на морских волнах, и до Риваса наконец дошло, что мачта, должно быть, прикреплена к крыше повозки, которая движется по разбитой дороге вдоль залива.

Он смотрел на нее до тех пор, пока не убедился, что она сейчас проедет мимо. Тогда он скатился по пожарной лестнице на улицу, еще не решив, что делать дальше: напроситься в попутчики, угнать лошадь или просто удовлетворить свое любопытство. Оказавшись на мостовой, он спрятался за кустом бугенвиллеи, не сомневаясь в том, что пышный куст в сочетании с туманом послужат ему надежным укрытием.

Не услышь он цокота копыт, он решил бы, что выбрал неверное место для засады, и спустился бы ближе к берегу. Однако повозка вскоре вынырнула из тумана: вначале неясный, похожий на тень силуэт, который по мере приближения обретал цвет и детали. Как оказалось, четверка лошадей тащила не фургон, а поставленный на колеса небольшой корабль. Широкий корпус выпирал над утонувшими в нишах колесами наподобие раздутой ветром юбки, а шест, торчавший вверх перед подобием рубки, и впрямь оказался мачтой. Из своего убежища Ривас разглядел за ней горизонтальную рею, болтавшуюся над крышей.