Будни отважных, стр. 37

В такую тревожную ночь как не вспомнить о минувших днях, о родных и близких людях. В памяти одна за другой выплывали картины прошлого... Кубань, родная станица Батуринская, вихрастые мальцы — друзья быстро промелькнувшего детства. Феде еще и пятнадцати не было, а он уже батрачил у станичного богатея Петра Жука. Целых пять лет тянулось это. А потом Жука раскулачили, а двадцатилетний Кривонос стал комсомольцем. Было это в 1930 году.

Вспомнилось Федору и другое: летят по степи молодые бойцы-кавалеристы, скачут через овраг гривастые кони. Дух захватывает! И первым скачет на своем буланом он, командир отделения Кривонос... Добрую школу прошел в армии.

Эта картина сменилась другой. Берег Черного моря, ослепительный блеск солнца. Вдоль геленджикской набережной с книгами под мышкой идет к знакомому зданию Федор Кривонос — слушатель курсов комсомольских пропагандистов. Сюда после демобилизации послали его учиться.

Потом — возвращение в Батуринскую. Ребята избрали Федора секретарем комсомольской ячейки. Два года был он вожаком станичной молодежи.

А вскоре вызвали в Краснодар. В крайкоме комсомола сказали: «Мы хотим послать тебя на работу в милицию. Там нужны сейчас надежные люди. Согласен?». Разве мог Федор отказаться? Комсомольцу положено идти туда, где он нужнее.

И вот, уже в милицейской форме, шагает он по городским улицам. Дежурства и снова дежурства. Да еще учеба в общеобразовательной школе. Наверстывая упущенное, молодой милиционер закончил шестой и седьмой классы.

Прошло два года, и Кривоноса направили в Новочеркасскую школу милиции. Закончил он ее в 1939 году и настолько успешно, что начальство сочло нужным оставить его при школе. Так вот и стал он курсовым командиром.

И еще вспомнился Кривоносу торжественный день, когда товарищи поздравили его со вступлением в партию. Тогда, в последний предвоенный год, дал Федор себе клятву: всегда и во всем быть достойным звания коммуниста... И вот пришла пора доказать это на деле.

...Неподалеку разорвался снаряд. Сверху посыпалась штукатурка. Фашистская самоходная пушка перенесла огонь на Береговую улицу. Федор поднялся, обернулся к бойцам, крикнул, чтоб слышали все:

— Зорче глядите, как бы немцы какую пакость не выкинули! А я посты проверю.

Федор шагнул со двора. Взглянул на часы: без четверти шесть. Наконец-то приблизилось утро!

Выпустив несколько снарядов по Береговой, самоходка замолчала. Сержант Кривонос тем временем обошел все подвалы, побывал на всех чердаках, ставших передним краем обороны. Всюду его товарищи-друзья готовы к бою.

Пробираясь меж развалин, Федор вышел к Братскому переулку. Надо было побывать в штабе отряда.

Он увидел сорванную с петель дверь красного уголка мельзавода, прошел по темному коридору и очутился в просторном зале. Тускло светили две коптилки. Над столом, о чем-то переговариваясь, склонились командиры.

— Ну, что там у вас на участке, Федор Павлович? — спросил лейтенант Бровко.

— Все в порядке, Александр Семенович, — доложил Кривонос.

— Роздали бойцам бутылки с горючей смесью? — поинтересовался младший лейтенант Шишкин, политрук отряда.

— Роздал, Никита Петрович, и всех проинструктировал еще раз, как ими танки поджигать.

— Добро... А теперь подойдите к столу. Видите?

Федор наклонился над измятым планом города. Увидел стрелки, кружочки, крестики и другие значки, выведенные красным карандашом. Сначала не понял в чем дело, а потом догадался: это ведь огневые точки врага отмечены! И все по данным, доставленным разведчиками.

— Трудно нам сегодня придется, — послышался голос Бровко, — но еще труднее было бы, не знай мы, какие силы против нас пойдут. Спасибо за хорошую разведку, сержант Кривонос!

В эту минуту над головами загрохотало, в окна дунуло пороховой гарью. Немцы начали артиллерийскую подготовку.

— Беги к своим хлопцам! — крикнул Бровко. — Сейчас начнется!..

До последнего патрона

По-разному ведут себя люди в бою. Одни хладнокровно берут на мушку врага, другие нервничают, палят наугад. Федор убедился в этом, когда курсанты открыли огонь по наступавшим фашистам.

— Спокойней, ребята! — скомандовал он, — бейте без промаха!..

В тусклом свете ноябрьского утра серыми привидениями надвигались немцы. Шли они цепью, в рост, стреляя на ходу из автоматов. Впереди, размахивая пистолетом, шагал высокий, длинноногий офицер.

Федор крепко прижал к плечу приклад трехлинейки. Затаив дыхание, прицелился, нажал спусковой крючок. Офицер зашатался, рухнул наземь.

— Вот это да! — крикнул кто-то из бойцов. — Снайперский выстрел!

А Кривонос подумал: «Не зря все-таки я занимался в стрелковой секции».

Потеряв офицера, немцы ускорили шаг. Еще немного, и они добегут до берега Темернички. И тогда заговорил единственный курсантский пулемет — ручной, системы Дегтярева. Огонь с близкой дистанции разил врагов наповал.

Курсанты участили стрельбу. Залп следовал за залпом. Пулеметчик сменил диск и бил по фашистам короткими очередями.

— Побежали гады! — донесся голос Кузьменко. — Побежали!

Первая атака была отбита. Уцелевшие немецкие автоматчики скрылись за опрокинутыми вагонами.

Кривонос перезарядил винтовку, взглянул на своих товарищей. Разгоряченные боем, они тянулись к кисетам, спешили свернуть цигарки...

Не удалось закурить бойцам. Словно небо раскололось от нарастающего пронзительного воя. Фашистские минометы накрыли позицию курсантского отряда.

Взметнулись дым и пламя, со звоном ударились о стену осколки. Взрывы следовали один за другим. Полуоглохшие от грохота бойцы напряженно всматривались в расположение противника. Только бы не упустить начало новой атаки! А мины все рвались и рвались, все труднее становилось дышать задымленным воздухом.

Громыхнуло совсем рядом. Курсанты припали к серой от щебня земле. Когда отсвистели осколки, подняли головы. Только один остался неподвижным. Это был Иван Кузьмин — сотрудник 6-го отделения Ростовской милиции. Накануне вместе с несколькими товарищами по службе он присоединился к отряду курсантов.

— Внимание, товарищи! — донесся тревожный крик. — Снова фрицы.

Федор припал к пролому в каменной стене, приложился к винтовке. По путям вперебежку надвигались автоматчики. Растянувшись длинной цепью, они упрямо стремились к Темерничке.

Перед тем как открыть стрельбу, Федор бросил взгляд на часы: половина девятого.

— Огонь! — скомандовал он.

Раскатились залпы винтовок, торопливо застрочил пулемет. Федор выглянул из укрытия: огонь вели и другие бойцы его взвода — с чердаков, из подвалов...

Однако о меткости винтовочных залпов в этом аду нечего было и думать. Цепь фашистов неумолимо приближалась. Она выросла у Темернички и вдруг исчезла. Гитлеровцы спустились на лед. Подсаживая друг друга, враги выбрались на крутой берег, служивший рубежом обороны. И сейчас же замолчали минометы.

Фашисты подошли вплотную. Нельзя было терять ни секунды. Кривонос схватил лимонку, закричал во всю мочь:

— Гранаты к бою!

Замелькали в воздухе гранаты, загрохотали взрывы. Поредевшая цепь атакующих остановилась. А на них уже шли в штыковую солдаты в милицейской форме. Немцы не выдержали — повернули назад.

Поздно! Курсанты догоняли убегавших. Федор первым настиг тучного отставшего от других гитлеровца. Тот обернулся, услышав за спиной топот, с перекошенным от страха лицом вскинул автомат. Но штык уже настиг его. Перешагнув через труп, Федор побежал дальше.

Немцы, сбивая друг друга с ног, прыгали на лед Темернички. Курсанты залегли на берегу. Били на выбор, как в тире. Мало кому из врагов удалось выкарабкаться на противоположный берег...

И вот снова сидит сержант Кривонос в знакомом дворе, у знакомой кирпичной стены. Рядом бойцы перевязывают раненых товарищей. Вторая атака отбита с большими потерями для фашистов.

Погибло трое курсантов. Но за каждого из них заплатил жизнью по крайней мере десяток гитлеровцев.