Дело о таинственном наследстве, стр. 37
– Я тут некую информацию раздобыл об вас. Слегка шатки ваши дела, не находите? Заложенное имение, долги, – Аркадий Арсеньевич сверился со свежевынутой бумажкой и кивнул письмоводителю, чтобы тот их приобщил к протоколу. – Опять же карты… – Он слегка улыбнулся, что позволял себе крайне редко. – Забавная у вас семья, однако! Два ближайших родственника г-жи Ровчинской, оба имели неприятные истории с карточными играми, оба оказались в долгах. А?
Граф, казалось, вовсе не присутствует здесь. По его лицу было заметно, что он силится как-то усвоить то, о чем ранее поведал ему следователь, и что какое-то несоответствие в его словах заставляет Сашу хмуриться и растерянно пощипывать ус.
Антон Иванович же стоял на всякий случай по стойке «смирно» и, не мигая, преданно смотрел на Аркадия Арсеньевича.
– Антон Иванович, уважаемый, что видели, что делали на вечере у Красковых? – На самом деле Аркадий Арсеньевич прекрасно уже был осведомлен, что дражайший родственник на вечере не присутствовал. Но была у него своя, расследовательская причина задать ему такой вот вопрос. Уж очень интересно было услышать ответ.
– Да-с я-с не поехал, меня, знаете ли, стесняет-с, когда много людей вокруг.
– Так что же дома, не скучно? Чем занимались?
Антон Иванович опять сделал слабоуловимое движение, на сей раз как бы отряхивая руки, и пробормотал:
– Да так-с, в садик вышел погулять!
Мука смертная была вот так стоять пред этим псковским господином! Во взгляде Антона Ивановича промелькнуло что-то похожее на ненависть – он решительно приготовился к бою. Даже слегка расправил плечи. Аркадий Арсеньевич, однако, казалось, был полностью удовлетворен его объяснением и поднялся, выражая намерение уходить.
– Ну-с, господа, не буду пока больше вам мешать. Хлопоты предстоят скорбные. Просьба будет – хочу соприсутствовать на зачтении завещания. Я думаю, откладывать с этим не стоит. Встретимся завтра, в 12 пополудни, в городе. Прямо у Матвея Денисовича в конторе. Господа, я постараюсь максимально скоро и объективно расследовать данное дело, но дайте мне слово чести, что, пока я буду здесь, вы никуда не уедете и предстанете передо мной по первому моему требованию!
– Слово чести! – надменно произнес граф.
– Слово чести! – эхом отозвался Антон Иванович.
На этом Аркадий Арсеньевич откланялся и отбыл.
Проводив следователя, граф задумчиво заходил по гостиной. Слова Аркадия Арсеньевича не давали ему покоя: «Или вы убили, или кто-то хотел убить вас…»
«Убить меня? Зачем? – ему вдруг вспомнилось, что Наташа все пыталась поговорить с ним о чем-то серьезном… Наташа, его бедная Наташа, наверняка измученная страшными подозрениями после этой безобразной сцены в саду… Моя маленькая отважная девочка, примет ли меня после всего? Тело тетушки теперь уже можно забрать завтра, после нотариуса, тогда…» – и граф, не мешкая, велел седлать лошадь и поспешил к Красковым.
Глава тринадцатая
Княжна и граф. Снова беседка. На ночь глядя
Растерянность и даже робость чувствовал граф, рыся по дороге к Красковым. И, несмотря на все свое нетерпение, не приказывал лошади бежать быстрее. То, что сейчас обдумывал граф, было очень серьезно. Ему нужно наконец решиться… Княжна. Наташа. Так просто и легко приведшая его к совершенно новому открытию его собственной души. Покойный белый туман был унесен легким дуновением светлого чувства, и за ним проступили необыкновенно яркие, насыщенные цвета, разукрашивающие его мысли и чувства. Цвета, быть может, совсем иной жизни. Его влекло туда. Наташино лицо с золотистым ореолом вокруг пушистых волос, с солнечными зайчиками в глазах… Горло сжало от подступившей к нему нежности. Хотелось взять эту девочку на руки, ласково качать и петь ей песни. Хотелось сидеть с ней на диване и разговаривать о серьезных вещах, от которых у нее будут темнеть зеленые глаза и разгораться румянцем щеки. Ему хотелось… и взволнованная кровь быстрее закружилась в теле… Ему хотелось нежно прикоснуться губами к полоске кожи между воротничком платья и началом волос. Вынуть шпильки из Наташиной сложной прически и запустить руки в ее густые волосы, зарыться в них носом. Тогда, в лесу, он уловил идущий от ее кожи аромат земляники, солнца и совсем немного – он порывисто вдохнул воздух – ответного к нему желания…
Саша резко осадил лошадь возле тихо шуршащего у дороги родника. Соскочил и опустил голову в холодную воду. Вынырнул, когда уже не хватило дыхания. Подставил лицо легкому ветерку. Капли воды медленно стекали с лица и волос за ворот рубашки… Он запрокинул голову в небо и долго-долго смотрел в его прозрачное спокойствие. Природа замерла, окружив его сочувствующей тишиной, не мешая думать, не мешая чувствовать, понять себя самого…
Падающий с дерева сухой листик осторожно коснулся щеки. Беспокойно вскрикнула птица, и Саша очнулся. Радость принятого решения закружила голову, пронеслась по всему телу и зажгла мягким светом его глаза. Достав платок и промокнув лицо, Саша вскочил на коня и пришпорил его теперь уже нетерпеливо и требовательно. Послушное животное вздрогнуло и понеслось. Спустя несколько минут граф уже входил в дом князя, прося о себе доложить.
Ожидать ему пришлось меньше минуты. Очень обрадовавшись визиту, Николай Никитич уже спешил жать руку:
– Проходите, проходите, граф! – И, вглядевшись в Сашино лицо, Николай Никитич взволнованно продолжил: – Да знаю, уже все знаю! Аркадий Арсеньевич у нас был, расспрашивал. Да и доктор перед этим рассказал… Садитесь же, голубчик. Страшно вам сочувствую! Смерть сама по себе прискорбна, ну а тут уж такое… Даже, знаете ли, растерялся я немного. Могу представить, каково же теперь вам приходится. Сейчас чай принесут, посидим да спокойно поговорим обо всем. И Наташенька как раз подойдет – в сад вышла.
Князь позвонил в колокольчик и приказал Лизе позвать княжну в гостиную. Николай Никитич был искренне рад визиту. Ему было тяжело один на один с тягостными мыслями. А их из-за произошедшего в доме появилось множество. А поскольку появились они не у него одного, то каждый занимался, естественно, своими, и князю было несколько одиноко. Поэтому он очень обрадовался возможности обсудить все с графом, не замечая сейчас какую-то отчаянно несоответствующую проблемности момента сумасшедшинку в Сашиных глазах.
– Вы только представьте себе! – сердился князь. – Судебный чин в моем доме! Отродясь такого не бывало. Допрашивает, подозревает и все бумажки строчит карандашом. Не церемонился нисколько, прямо с порога объявил, что Феофану нашу бедную отравили. Наташенька моя чуть чувств не лишилась. И так все эти дни как тень ходит. Глаза грустные, похудела… А знаете, граф, Наташенька сразу вас принялась защищать. Еле стоит, дрожит вся и говорит, что, если из вашего кисета Феофана Ивановна табачок понюхала, значит, убить вас хотели, а не ее, да-с…
Николай Никитич слегка засмущался от последней фразы. Получалось, что он как бы косвенно допускает версию, что это и граф мог с убийством своей тетушки расстараться, ежели его защищать надобно, и поторопился добавить:
– Мы все с вами, голубчик, совершенно! Только вот как теперь все обернется-то, ведь кто-то это сделал!
Граф уже не смотрел на князя, хотя, казалось, вот только что очень даже внимательно слушал. По лестнице, как в первый раз их знакомства, спускалась Наташа. Она, увидев синие Сашины глаза, их выражение и движение тела, подавшегося навстречу ей, чуть было не расплакалась от стыда за то, что так мучилась сомнениями в эти дни, от облегчения, что ведь вот вся самая настоящая, хорошая правда была написана сейчас в этих любящих и родных глазах. Легкий румянец заретушировал темные тени под глазами, а ощущение спокойствия и счастья мгновенно стерло с ее лица следы слез и тревоги. Наташа повеселела.
Подали чай, и они втроем вкусно его распили. Граф рассказал о визите Аркадия Арсеньевича, о предъявленных им как бы вскользь обвинениях. Рассказал князю о карточном долге и способе его погашения. Вообще, был как-то даже слишком откровенен и детален насчет своих дел, обращаясь преимущественно к Николаю Никитичу. Наконец, после очередного бесплодного предположения о том, кто и почему возымел такую злобу против тетушки, князь понял, что, видимо, его Наташе и графу надо сильно о чем-то поговорить. Вон как переглядываются. Бог знает какие у них секреты! Но Николай Никитич уважал любые секреты своей дочери, поэтому, деловито нахмурившись, попросил у присутствующих разрешения на некоторое время удалиться, поскольку управляющий ждет его распоряжений. Граф встал и поклонился, а Наташа благодарно чмокнула отца в щеку.