Старое русло, стр. 10
Стольникова не беспокоили молчаливые, но очень выразительные взгляды Алибека. Но о Купавине приходилось думать, мысли появлялись совсем необычные, таких не бывало раньше, он чувствовал себя беспомощным предпринять что-либо, не находил случая сделать хотя бы в полушутливом тоне внушение Купавину. Правда, Лина, кажется, была к нему равнодушна, но это не успокаивало Николая Викентьевича.
После завтрака профессор шел на высокий берег, где производились раскопки; пробыв там около часа, возвращался в палатку; в иные дни ходил осматривать соседние развалины. Вторую половину дня он проводил опять в раскопе.
Всю территорию городища разбили на равные квадраты. Раскопки вели по квадратам, начав от берега. Уже обнажилась значительная часть крепостной стены. Для своего времени она была очень прочной — двойной глинобитной и имела прокладку из сырцового кирпича.
За крепостной стеной обозначился угол кирпичного, по всей вероятности, основного здания городища, напластования земли не были нарушены перекопами, культурный слой на всю глубину сохранился в целости — все это предвещало удачу. Стольников уже располагал первыми археологическими находками. Был найден полукруг плоского камня, оказавшийся частью жернова. Эта находка означала, что жители городища занимались земледелием. Ежедневно находили кости. Но все это пока что мало радовало археологов. Что же касается землекопов, то эти находки им были совсем не интересны, и, только повинуясь строжайшему приказу начальника экспедиции, они выбирали из-под лопаты все, что ни попадалось, и бережно откладывали в сторону.
В общем жизнь в экспедиции шла довольно однообразно, а потому скучно. Люди свыклись с лагерными условиями, знали только работу и сон. Работа была тяжелой и утомительной, она не давала особых поводов для раздумий и разговоров. Полушутливые пересуды вызывало только настойчивое ухаживание Купавина за профессорской дочкой, но и об этом стали говорить все меньше и меньше — землекопы пришли к единому мнению, что «парень зря сапоги топчет».
И вдруг произошло событие, взбудоражившее и озаботившее весь лагерь.
В тот день земляные работы пришлось прекратить рано — усилился ветер, в воздухе носились тучи песка, он слепил глаза: жара и духота обессиливали мускулы. Землекопы обливались потом. Профессор распорядился оставить работу. Люди, разойдясь по палаткам, отдыхали или приводили в порядок свой инструмент. Стольников сидел за бумагами, его сотрудники разбирали и классифицировали те немногочисленные находки, которые были взяты при раскопках.
К вечеру ветер еще больше усилился. Ужинали рано и рано легли спать.
Утром Стольников, как обычно, вышел умываться. Склонившись, держа розовое мыло на широких, сложенных ковшом ладонях, он ждал, когда Жакуп польет ему. Но старик что-то медлил. Подняв голову, профессор увидел, что Жакуп и не думает поливать, а смотрит куда-то вдаль.
— Нет, — сказал коротко Жакуп.
— Кого нет?
— Дежурный нет.
— Дежурного? Ах, да! Почему же его нет?
— Алибек пропал. Дежурный искать пошел, — тихо и как будто даже равнодушно сообщил Жакуп.
Стольников выпрямился, мыло выскользнуло из рук.
Лагерь еще спал. Утро было ясное, тихое. На дне русла лежала тень от берега. Стояла тишина.
— Почему же дежурный сразу не доложил мне? — с досадой сказал профессор, забыв, что бесполезно обращаться с таким вопросом к Жакупу, который в ответ только пожал плечами. — Что за чертовщина! Постояв в задумчивости, Стольников наклонился, взял мыло.
— Лей, Жакуп.
И Жакуп стал поливать своему Бикентишу по установившемуся порядку — сначала на руки, потом на спину. Но сейчас Стольников не охал и не кряхтел — удовольствия не было.
«Пропал человек из моей экспедиции, — тревожно размышлял он. — Где он? Его надо искать, надо найти».
Кроме того, при имени «Алибек» он сразу же подумал о Лине: проснувшись, он не посмотрел в ту сторону, где спала дочь, а сразу вышел из палатки. И холоднее воды в сердце пролилось опасение: «Вернусь сейчас в палатку, а ее — нет. Вчера ложилась спать, а сегодня вдруг — нет…». Мысль была невероятной, даже глупой, а все-таки не выходила из головы. Ведь я порой забывал, что Лина совершенно взрослая девушка!» — укорял себя он.
Раньше, дома, Николай Викентьевич, бывало, посмеивался, когда жена уж слишком ревниво следила за дочерью и порядком надоедала ей своими советами и нравоучениями. Сейчас он почувствовал, что жена, пожалуй, была права, а он неправ и теперь — если что случилось — будет перед ней в ответу…
Но скоро Стольников отогнал прочь эту мысль: не может Лина поступить безрассудно.
И все же, вернувшись к палатке, довольно нерешительно приподнял край ее.
Лина спала на своем месте, укрывшись одеялом. На подушке лежали спутанные желтые волосы.
Стольников облегченно вздохнул и стал одеваться. Он не стал тревожить весь лагерь, а велел разбудить шестерых рабочих, которые помоложе и легки на ногу. Сам разбудил сотрудников; Григорию Петровичу поручил руководить раскопками, а двоим приказал возглавить по группе рабочих и начать поиски. Подняв Купавина, Стольников вместе с ним на «газике» поехал по дну Куван-Дарьи.
Скоро в лагере все узнали об исчезновении Алибека, и всех это взволновало.
Безуспешные поиски
Обе группы, посланные на поиски Алибека, вернулись ни с чем; с таким же результатом возвратились на автомашине и Стольников с Купавиным. Вся территория на десять километров вокруг лагеря была ими обшарена и — безрезультатно.
Николай Викентьевич был очень взволнован, озабочен: человек из его экспедиции пропал без следа, потерялся, как иголка без нитки. Уйти в город Алибек не мог. Если бы он не хотел работать землекопом, он сказал бы об этом. Но Алибек все время работал хорошо, и бригадир Дмитрич был им доволен. Не мог человек решиться один идти в пустыне на большое расстояние, тем более в ночь, в плохую погоду. С Алибеком случилось несчастье.
Куда же он ушел и с какой целью ушел из лагеря?
Начальник экспедиции решил продолжать поиски, но теперь иначе, обстоятельнее. Он поговорил с рабочими, которые жили вместе с Алибеком в одной палатке. В этой же палатке жил и бригадир землекопов Уключин, которого звали просто Дмитричем. Тот сказал, что Алибек под вечер ушел в соседнюю палатку — там есть его земляки, казахи из Сыр-Дарьинского района, — причем он предупредил, что может задержаться у них, и просил не беспокоиться. Но оказалось, что Алибек у соседей вовсе и не появлялся.
Рабочие жалели Алибека и говорили о нем только хорошее. Один Жакуп внешне не выражал никаких признаков сожаления, он, как всегда, был невозмутим и молчалив. Лишь заметно было, что старик чаще стал всматриваться в даль пустыни, но чего он ожидает — возвращения человека или своих верблюдов? Многие надеялись, что Жакуп поможет найти Алибека. Ведь кто, как не Жакуп, отлично знает пустыню, все опасности, подстерегающие в ней человека? Но он почему-то не проявил никакого стремления к поискам пропавшего. Странный старик, этот Жакуп…
Лина долго бродила по лагерю, поднялась на правый берег. В стороне стоял Жакуп, посматривая на бродивших по пустыне верблюдов. Не зная куда девать себя, она села на самую кромку берега, свесив ноги. Рядом, склонившись над руслом, торчал какой-то кустарник, с маленькими бронзовыми листиками, с шуршащими коробочками семян. Лина не заинтересовалась этим растением, хотя в гербарии ее такого еще не было. Она думала об Алибеке.
Под сухим кустарником покачивалась тоненькая сетка паутины. В центре ее бился запутавшийся скорпион; он взмахивал упругим хвостом с крючковатым жалом на конце, но удары были безрезультатны — желто-пыльный скорпион еще сильнее запутывался в тенетах. Откуда-то сверху на паутину выкатился черным шариком паук на тонких, почти невидимых, ногах. Отчаянный паук, он не побоялся даже ядовитого противника! Скорпион же почуял смертельную опасность, хвост его был связан тенетами. Толстобрюхий паук приближался, угрожающе двигая челюстными коготками… Длинный скорпион в отчаянии бился, вся паутина дергалась — вот-вот оборвется.