Шутиха (сборник), стр. 114
В ответ динамики молодецки грянули:
— Как на Бете Лебедя
Я влюбился не глядя,
Рано утром поглядел -
Навсегда олебедел!
— Благодарность гарантирую, – вмешалась есаул ОРайли, даря ближайшей камере слежения ослепительную улыбку. – С занесением. Нам нужен этот файл.
— А любовь? – обнаглел Телепень. – Тихий час в доме виртуал–терпимости мадам Епит Рахили?!
— Полчаса.
— Сорок минут. Ну хотя бы тридцать пять!..
— Отставить разговорчики! – Небейбаба застегнул китель, гимнастерку и ширинку по–уставному: на последний крючок. – Значит, так: идем спасать шаланду, вот и вся любовь, – обер–сержант покосился на брата по разуму. – Извиняй, земляк. И рады бы помочь, но приказ есть приказ. Если хочешь, отстыковывайся.
— Моя шнырь–Люлька в распоряжении Беспредельцев! – Альеносхромп Ублажитель–IV коснулся хвостом теменного гребня, согласно церемонии «Ваш навеки». – Мудрый Терц Второпредков учит: «Ты мне, я тебе – счастье обретем в борьбе!»
— Эх, кореш! – Небейбаба уронил скупую мужскую слезу, прожигая освинцованный броне–войлок пола. – Закончим миссию, буду рекомендовать тебя в десант!
Даже Телепень сейчас не рискнул шутить.
Глава седьмая
где взаимопонимание грозит разнообразно углубиться, маячит выбор между публичным чувствованием и походом в круть–кубло, а в финале торжествует бабья слабость
— Пупсик! Можно, я буду звать тебя пупсиком? Ты сейчас никуда не спешишь?
Альеносхромп сгорал от стыда. Испытать в присутствии крохотной Беспределицы вибрацию нащечных пластин! Последний раз они вибрировали в отрочестве, когда синдром ложного яйцеклада, свойственный впечатлительной мелюзге, часто толкал будущего Ублажителя–IV играть с самочками безгребешкового периода в «Первый–лишний».
— Зови! зови меня! – костный пульс опасно ритмизировался, возбуждая пяточную роговицу. – Я не покажусь назойливым, если предложу нам пережить цикл познавательных мозгописей?
— Цикл чего?! – ресницы «Железной Брунгильды» затрепетали с многократно опробованной наивностью.
— Мозгописей. Мудрый Терц Второпредков для начала всегда рекомендует разумным обоюдо–познание.
— Пупсик, я не очень хорошо понимаю, что значит обоюдо–познание, но мне нравится, как это звучит! Или ты просто приглашаешь меня в кино?!
— В моей Люльке…
— Ты прелесть! Меня еще никто не обоюдо–познавал в люльке!..
«Душе пора отбрасывать хвост,» – понял Альеносхромп. Объем новых переживаний превысил допустимый, приближая Очную Ставку и неизбежный за этим Раскол. Как всегда, это приводило Ублажителя–IV в нетерпеливое волнение с примесью страха и сожаления о себе–предыдущем.
— Но сперва, пупсик, стань вот в это эмалированное корытце!.. нет, больно не будет!.. да, дышать можно и даже нужно!.. лучше расскажи мне про ваши мозгописи…
Восторгаясь покладистостью самого большого пупсика в обозримой Вселенной, ОРайли ласкала сенсоры мед–терминала, корректируя тест–программу «Доктор Моро–Айболит».
— Узнай, о добродетельная Беспределица, что в древности разумные Улья разделяли познание и восприятие. Но когда великий Лилиентальмас Добыватель–III взрастил первый грибобульонный мозгописец…
— Зови меня просто Ева, – пропустив бульон с грибами мимо ушей, машинально сообщила ОРайли.
Альеносхромп принял позу «Осчастливлен не по заслугам»:
— Итак, мозгопись привела к открытию публичных Ощущалищ и Переживалищ, где любой мог заказать для себя чужой пережиток! Правда, часть особо–разумных, кого зовут яйцемакушечниками, изобрела «элитную мозгопись». Яйцемакушечники утверждают, что привязка к конкретному объекту замутняет «Исконную Чистоту», предпочитая блямсь–наложение случайных компонентов. Азарт погони переходит в хребтовый зуд, сменяясь оскоминой моченого ягеля, и дальше – страх, сладость, почечная колика, оргазм…
«Реакция положительная, – отметила „Железная Брунгильда“. – Любой мужик после десяти минут общения со мной обязательно произносит слово „оргазм“. Даже этот ящерокузнечик своего счастья! Нет, я, в принципе, не против верных ассоциаций… Ого! Однако, не почкованием размножаются… Мой любимый цвет, мой любимый размер!»
– …но я бы рекомендовал нам для обоюдо–познания классическую мозгопись. Если хочешь, с усиленным душещипанием…
— А может, все?таки сходим в кино? – закончив дист–анализ желез внутренней секретности, ОРайли углубилась в дуплетную кардиограмму. – Или потанцуем?
— Мозгопись универсальна, о Беспределица Ева! Пусти в унисон пережитки игреца и плясуна – и больше незачем передвигать лапы в такт, рискуя отдавить самке втяжные цырлы!
— А если я люблю двигать лапами? – «Беспределица Ева» игриво вздрогнула плечами, подражая кочевой андроидке Катюше Набережной, звезде поп–табора с Чавэлы Ромэн. – Если я люблю на цырлах, а не в унисон с плясуном и игрецом?!
— Но ведь мозгопись позволяет гораздо глубже и разнообразней…
— Глубже?! Разнообразней?! Пупсик, так что же мы медлим?!
Когда они быстро удалялись по коридору, из «пищалки» мед–терминала брякнуло гнусным, но вполне узнаваемым козлетоном Телепня:
— Мой миленок – алиенок,
Только–только из пеленок!
За любовь пришельца
Рада раскошелится!
***
Изнутри пупсиков инабль напоминал бычий кишечник в разрезе. Слизистый кошмар дедушки Фрейда. Мерещилось явление бригады маньяков–лейкоцитов размером с теленка. Что, подруга? Страх – или разочарование? Принц грез с истинно мужским оскалом на поверку оказался рохлей–интеллигентом. Мозгопись, яйцемакушечники, фигли–мигли, розы–грезы… Хотя одного обер–сержанта на рейс вполне достаточно. Полночи стонать «Беру огонь на себя!» – Небейбабу, видите ли, это возбуждает! А здесь два центнера сплошной невинности… Интересно: может ли безопасность шхуны и Человечества в целом потребовать от своего сотрудника «близких контактов третьего рода»?!
Чмокнув, стены раскрылись дохлым рапаном, обнажая раковину рубки.
— Соблаговоли сесть, о Беспределица Ева!
Позади ОРайли вспух липкий бугор, костенея в форме кресла. Слизь твердела на спинке и подлокотниках завитками из карельской псевдо–березы a?la Lui XIV.
— Грибоум Люльки уловил, что хлюп–жижа тебе неприятна. Теперь настроим мозгописец…
Сотни рачьих усиков вплелись в волосы. Голова пошла кругом, левое полушарие взвизгнуло от щекотки; правое же испытало малое сатори и возжелало сыграть на железной флейте. Впервые ОРайли поняла, что значит «пудрить мозги».
— Отлично. Блаженного переживания! А я отлучусь: Беспределец Росинандос любезно обещал показать мне свою коллекцию…
— Но…
— Никаких «но»! – мурлыкнул у виска незнакомый голос со знакомыми интонациями, придержав «Железную Брунгильду» подлокотниками кресла. – Будем знакомы: грибоум шнырь–Люльки, для вас просто Сыроежка! Чего барышня изволит? Быт, шоу, заветы Терца? Интим?
Ну конечно! Если пупсиков Сыроежка по долгу службы беспрестанно общается с остряком–Телепнем…
— Для начала – быт. Из будней Улья.
— Барышня предусмотрительна и осторожна. Итак…
…Тоннель 77–го Помилосердствования, начиная от угловых едалищ, свивался жгутами перекрестков, но Евалька Любвеобилица–I сломя гребень неслась по потолку, кокетливо скрежеща цырлами. Нежно–розовое свечение гнилушек над игралищами молодняка сменялось изумрудным трепетом жар–плесени в местах народных топтаний – но Евальке сегодня было не до забав. Она обожала запыхательские салки–моталки, даже выиграла однажды чемпионат сектора – жаль, здесь все?таки жилая обитель, а не колея для беглецов! Снесешь ненароком Добрую Мамочку – нотаций не оберешься: где ваша почтительность, псевдо–разумная?!. мы в ваши годы…
Опять опаздываешь, подруга. Скоро закроется общественный питатель, а надо взять малышам червячного сока, поспеть до ужина хотя бы часик посидеть с этими мокропятками – не все же им мозгушничать, говорят, это вредно, особенно до затвердения макушек. Вечером Добыватель–III грозился отвести свою Любвеобилицу в новое Ощущалище на 30–й Равноденствующей. Говорят, открытие посетят столичные переживалы! Возможно, даже устроят публичное чувствование демо–версии нового шедевра от Шницельонталя Разлюлималинового или Рамо–Кри Внебрачника! Правда, Вспомогатель–II хочет вытащить ее в круть–кубло: окунуться в чистое искусство блямсь–наложения. Соблазняет подсветским обществом, жабами–летягами в ферментном соусе, намекает на возможность оргии. Нет, летяги – это деликатес, коготки оближешь! Да и против оргии Евалька бы не возражала, а ее Торчок–I не ревнив, если без скандала отпускать его на спевку атлетов, но… Просто тошнит от круть–кублистов, которые пеной чихали на все, кроме себя, топыря ложноручки, а на самом деле только и норовят перемыть чужой хитин, да затащить в кокон наслаждений случайную Любвеобилицу!