Игра в прятки, стр. 9
– Ты – самый лучший.
– Нет. Я только на втором месте. Серьезно, Мэгги. И не забывай, кто сказал тебе об этом первым.
Глава 14
Второе июля – лучший день в моей жизни. В этот день я вместе с Дженни и Барри была на стадионе «Мидоулендс», расположенном за городской чертой Нью-Йорка.
Это я не забуду никогда. И это у меня никто не отнимет.
В половине восьмого на концертную сцену стадиона вышел пританцовывая скандально знаменитый диск-жокей Брет Вульф, манерами и одеждой напоминающий проказливого подростка, родители которого совершили большую ошибку, выпустив сынишку из дому.
Зрители не знали, кого им предложат для разогрева, но знали, что те, ради кого они здесь собрались – группа «РВСР», – появятся намного позже, в лучшем случае часам к десяти вечера.
Однако их ждал большой сюрприз.
Голос Брета Вульфа едва перекрыл шум толпы:
– Мне доставляет истинное удовольствие представить вам... – Оркестр заиграл знакомую мелодию, и на крыше стадиона вспыхнул бледный полумесяц, к которому уже мчались сияющие диски, звезды и треугольники. – Леди и джентльмены, – «РВСР»!
На стадион словно обрушилась лавина тишины, сменившаяся полным хаосом. Лениво ползшие к трибунам струйки зрителей задергались и раскатились по рядам.
– Невероятно! Это они!
– Откуда? Их не должно быть еще пару часов!
– Боже! Да что же здесь происходит?
Стоя за сценой, я видела, как взмыли в небо длинные бумажные транспаранты и голубые электрические ленты фейерверка. Клубы дыма и золотистые искры вырвались словно из кратера вулкана и медленно потянулись в сторону Нью-Йорка. Эндрю Тоун, ведущий солист группы, гибкий и сексуальный красавец, взял микрофон будто живую и смертельно ядовитую змею. Правой рукой он отбросил со лба прядь длинных каштановых волос.
– Это мы! Нас еще рано хоронить!
Он вскинул руку со сжатым кулаком, и группа заиграла песню, которая уже несколько недель возглавляла списки хит-парадов по всему миру.
За ней последовал «Чемпион».
Потом знаменитая баллада «Женщина с характером».
Публика словно обезумела. Никто не понимал, что происходит. Десятки тысяч фэнов, не ожидавших столь раннего появления своих кумиров, спешно подтягивались к стадиону.
Наконец музыка смолкла. Эндрю снова подошел к микрофону и поднял руки, призывая к тишине.
– Не волнуйтесь. Мы еще повторим эти песни, когда все соберутся. Те же, кто не поленился прийти пораньше, заслуживают особого блюда. Вы ведь настоящие любители музыки, верно?
Аплодисменты. Свист. Смех. Но загадка так и не прояснилась. Почему «РВСР» вышли так рано? Что они делают на сцене?
– Мы спели эти песни, потому что на то есть особая причина. Все они, все три, – наши лучшие. Я это знаю. И вы тоже это знаете. Верно?
Зрители бурно выразили свое согласие с мнением Эндрю.
– А дело в том, что все они написаны одним человеком, одной женщиной.
Кто-то из десятков тысяч собравшихся, наверное, знал мое имя. Кто-то, возможно, слышал о том, что я еще и пою. За спиной Эндрю Тоуна несколько рабочих выкатили на сцену пианино. Огни погасли, остался лишь круг света, в который мне предстояло войти.
Зрители настороженно притихли. Эндрю удалось разжечь их любопытство.
– Она – настоящая женщина с характером, – продолжал Тоун, отступая в тень. – Сегодня ее первый живой концерт – вот почему мы пришли пораньше. Мы хотим представить ее вам. Так что слушайте. Откройте души. ПЕРЕД ВАМИ УДИВИТЕЛЬНАЯ, ПОТРЯСАЮЩАЯ, ВЕЛИКОЛЕПНАЯ МЭГГИ БРЭДФОРД!
Глава 15
Я слушала Эндрю, а он все говорил и говорил. Лишнее, подумала я. Они будут ждать слишком многого. Они будут ожидать не меня, а какую-то звездную певицу.
Я слушала Эндрю. Он говорил не обо мне. Эти слова не имели ко мне никакого отношения. Не могли иметь. Напряжение уже сдавило грудь будто стальным обручем, а я и без того с трудом брала высокие ноты со своим контральто.
В какой-то момент показалось, что я не смогу не только петь, но и играть. Я совершенно не ощущала себя «женщиной с характером». Скорее наоборот.
От волнения я едва дышала.
И все же я заставила себя выйти на сцену. Раздались аплодисменты. Теплые, но слабые. Мне вспомнились слова Эндрю: «Сегодня ее первый живой концерт».
Набравшись храбрости, я обвела взглядом громадную колеблющуюся гору лиц с яркими пятнами одежды и остановилась на кажущемся огромным и пугающим в белом пятне света пианино.
О Боже, у меня ничего не получится. На меня смотрит целый город.
Накатившая внезапно волна паники словно перенесла меня в те далекие дни детства, когда я страдала от заикания и насмешек.
Я огляделась. Многие из музыкантов оркестра были знакомы мне по записям в Нью-Йорке. Сейчас они стояли и тоже аплодировали.
– Хватит, ребята! – крикнула я. – Или вы меня не узнаете?
– Давай, Мэгги, задай им! – прокричал в ответ барабанщик Фрэнки Константини. – Ты – лучшая!
Не знаю как, но мне все же удалось добраться до пианино. Я даже ухитрилась сесть, не свалившись со стула и не лишившись чувств.
При росте в пять футов и восемь дюймов я считаюсь довольно-таки высокой женщиной, и Барри потом уверял, что выглядела я в тот вечер «потрясающе», однако у меня было такое чувство, что я снова превратилась в неуклюжую, неловкую девочку-подростка. Единственное, в чем я была уверена, так это в волосах, длинных, роскошных волосах, каскадом падающих на спину.
Я взяла в руки блестящий серебристый микрофон и заговорила:
– Я жила в Вест-Пойнте, возле Военной академии. Была домохозяйкой и матерью. Меня называли миссис Брэдфорд. Помню, мне нравилось сидеть на чердаке. И еще там жила белка по кличке Смуч. До рождения моей дочери, Дженни, белка была моим другом. Мне нравилось сидеть на чердаке, потому что там я чувствовала себя в безопасности. Там я не боялась, что муж придет и ударит меня. Там я начала писать песни.
В голове у меня словно взорвалась бомба. Я ясно увидела Филиппа, я услышала его шаги по лестнице нашего старого дома, его злой голос.
«Ты не спрячешься от меня!»
Руки задрожали.
Я заставила пальцы ударить по клавишам и запела, вкладывая в песню всю душу, все сердце:
Прекрасная хозяйка,
Чудесная жена.
Вот кем еще совсем
Недавно я была.
Я даже полюбила домашние дела.
Потом он поднял руку,
Потом он поднял руку,
Он руку поднял на меня,
И я как будто умерла.
А ведь была любовь, была.
Ее он смог спалить дотла,
Она со мною умерла...
Хоть я живу, но я мертва.
К чему слова... К чему слова...
Аплодисменты стали громче, а потом – что уж совсем невероятно – еще громче. Зрители притопывали в такт музыке, и шум ощущался как некое физическое присутствие, как некая сила, поднимающаяся со стадиона и возносящая меня на небывалую высоту.
И тогда я поняла, что все эти люди поверили мне. Поверили тому, что я им рассказала.
Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного, даже во сне, и, скажу откровенно, будь моя воля, я пела бы бесконечно долго.