Игра в прятки, стр. 39

Я не знала, почему меня вызвали. Дел хватало, мысли занимал Уилл, однако я пришла сразу, пусть и с завязанными в узлы нервами.

– Речь пойдет о Дженни, – сказал он, когда я села на стул перед большим, заваленным бумагами письменным столом.

– Да. Я так и поняла. У нее какие-то проблемы? – спросила я, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств.

– Не уверен, миссис Брэдфорд. Может быть, вы мне скажете.

Ничего необычного в поведении Дженни я не замечала, но с подростками никогда ничего нельзя знать наверняка.

– По-моему, у нее все в порядке. Конечно, она бывает порой непослушной, временами принимает в штыки любое замечание или сводит меня с ума глупыми ужимками в духе Бивиса и Батхеда.

– Она не болела в последнее время? Может быть, была не в духе, казалась угнетенной, несчастной?

Я покачала головой. Меня не покидало чувство растерянности и тревоги. К чему он клонит? Я видела дочь каждый день. Конечно, у нее своя жизнь и свои друзья. Мне представлялось, что в отношении с дочерью-подростком матери следует придерживаться одного главного принципа: предоставить ей разумную свободу. И разумеется, дать ей свою любовь.

– Нет, она не болела. В чем дело, доктор Фоллет? Пожалуйста, скажите, зачем вы меня вызвали?

Он побарабанил пальцами по столу.

– В нынешнем семестре Дженни пропустила семнадцать учебных дней.

Вот это новость! Меня словно облили ледяной водой.

– Пропустила семнадцать дней?

– Да, пропустила все уроки. Ее вообще не было в школе.

– Боже! Не могу поверить, но, конечно, не сомневаюсь в ваших словах. Это так на нее не похоже.

– Да, на Дженни это не похоже, – согласился он, подавая мне какие-то бумаги. Табель успеваемости и несколько объяснительных. – Это ваша подпись?

Я посмотрела на объяснительные. Руки дрожали, и листки прыгали перед глазами.

– Здесь указана моя фамилия, но подпись не моя.

– А чья? Дженни?

– Не уверена. Может быть.

У меня закружилась голова. Ничего подобного я не могла и ожидать. У Дженни никогда не было никаких серьезных проблем.

– Мы полагаем, что Дженни пыталась подделать вашу подпись, – сказал доктор Фоллет, возвращая меня к реальности.

– Моя дочь никогда бы не сделала ничего подобного.

Я вздохнула. Похоже, все же сделала.

– Вы уверены? Если это не ваша подпись и не подделка Дженни, то кто тогда мог это сделать?

– Не знаю, – пробормотала я. – Представить не могу.

Во мне вдруг вскипела злость. Мы всегда доверяли друг другу. Что бы ни происходило, я всегда находила для нее время.

– Мистер Шеппард? – спросил директор.

– Нет. Он ее отчим. Он бы просто расписался. К тому же подпись и не его.

– Посмотрите также и табель успеваемости. Вы это видели?

Я посмотрела. «Хорошо» и «удовлетворительно». Мне хотелось плакать. Дженни всегда училась только на «отлично». Может быть, поэтому я и не интересовалась в последнее время ее оценками?

– Миссис Брэдфорд, ваша дочь – одна из лучших учениц школы. В этом семестре она совершенно неожиданно для нас всех стала получать плохие оценки. По крайней мере плохие для нее. Такое случается иногда с ребятами старшего класса, теми, кого уже приняли в колледж. Они считают, что заслужили небольшой перерыв. Но к Дженни это не относится. У нее сейчас должны быть самые высокие оценки.

– Знаю. И Дженни это знает.

Я не понимала, как такое могло случиться. Для меня это было громом среди ясного неба. Почему? Может быть, из-за того, что произошло между нами, мной и Уиллом?

Доктор Фоллет поднялся из-за стола и протянул руку.

– Мы в школе любим Дженни. Все, преподаватели и ученики. Если выясните что-нибудь, позвоните мне. Вы не выдадите этим какие-то ее секреты. Дженни не первая, с кем происходит нечто подобное, и у нас есть немалый опыт урегулирования таких ситуаций.

Я пожала ему руку, повернулась и вышла. Надо найти Дженни. В школу она в тот день опять не пришла.

Но прежде чем отправляться на поиски, я села в машину и попыталась успокоиться, остановить сотрясавшую тело дрожь.

Мой мир снова рассыпался на кусочки.

Глава 81

Дженни пришла домой к половине третьего с набитым книжками рюкзаком и безмятежным лицом человека, твердо стоящего на стороне праведности. Я попросила ее прокатиться со мной.

Мы сели на велосипеды и отправились в резервацию Паунд-Ридж, природный заповедник в самом центре Уэстчестера, а около четырех поднялись на высокий холм со старинной пожарной башней. С вершины можно было увидеть пролив Лонг-Айленд и даже очертания самого Нью-Йорка далеко на горизонте.

Дженни, конечно, пожелала узнать, в чем дело, но я не ответила.

Всему свое время, моя милая.

Некоторое время мы шли молча – я не знала, с чего начать – и остановились, запыхавшись, только когда достигли самого верха. Во мне бурлили разные чувства, от обиды и злости до озабоченности и гордости, – точь-в-точь как в моих песнях.

– Меня приглашал к себе директор Фоллет, – сказала я наконец.

Только что Дженни смотрела на меня. Теперь она отвернулась. И ни слова.

– Он сказал, что оценки у тебя становятся все хуже. И еще что ты пропускаешь занятия.

– В школе скучно. Я ее ненавижу.

Угрюмая, дерзкая. Совсем не моя Дженни. Точнее, Дженни в ее худшем варианте, который она демонстрировала не так уж часто.

– Раньше ты так не думала.

– А теперь думаю. Там все равно ничему не научишься. Знаешь, учителя на самом деле совсем не такие умные.

– И поэтому ты решила больше не ходить туда. Интересно. Ты на многое открываешь мне глаза. И чем ты занимаешься, когда никуда не ходишь?

– Ничем особенным. Но лучше ничем, чем сидеть на уроках.

– Но дома тебя нет.

– Откуда ты знаешь? Ты же большую часть дня просиживаешь в своем кабинете.

Это было уже совсем несправедливо, однако мне удалось сохранить хладнокровие.

– Если бы ты оставалась дома, я бы знала об этом. И тебе это прекрасно известно. Я люблю тебя, Дженни, и если у тебя какие-то неприятности...

– Перестань! Всем на всех наплевать! Не притворяйся, что ты другая. И мне не надо твоих одолжений.

Даже не притрагиваясь к ней, я видела, как ужасно она напряглась, как трудно ей говорить. Когда же это случилось? Как произошло? Почему?

– Я люблю тебя. – Голос у меня задрожал. – Ты самое ценное, что у меня есть. Так было всегда.

Больше она не выдержала. И я тоже.

– Не надо, мама, – захныкала вдруг Дженни. – Не говори, что ты меня любишь. Я этого не заслуживаю.

Только бы не расплакаться.

– Почему? Я действительно люблю тебя. Почему я не должна говорить об этом?

– Потому что ты не можешь меня любить. Ты даже не знаешь, какая я. Ты не обращаешь на меня внимания. И сейчас бы не обратила, если бы тебя не вызвали в школу. Оценки хуже! Да кому какое дело!

В конце концов я все же отвернулась и разрыдалась. Раньше мне казалось, что справиться можно с чем угодно. Оказалось – нет.

Дженни вдруг бросилась ко мне, обхватила за шею, прижалась лицом к груди. Я чувствовала, какие горячие у нее слезы.

– Я не могу ничего тебе сказать. Я и сама не знаю, в чем дело. – Она шмыгнула носом. – Мне пятнадцать, а мир как будто сошел с ума. Что же в этом нового?

– Боже, мам, да тебя трясет, – пробормотала Дженни.

Еще очень долго мы сидели обнявшись на земле. Потом подул ветер, и я прикрыла ее своим свитером.

Моя девочка. Моя самая верная подруга. Моя милая Дженни.

Но я так и не придумала, что нужно сделать, чтобы утешить ее, чтобы ей стало лучше и легче. Разумеется, я винила себя. Я так долго старалась быть супермамой, но этого оказалось недостаточно. Быть «супер» – всегда мало.