Принц Полуночи, стр. 47

— Сколькими?

— Не важно. Но я никогда не отдавал своего сердца так, как теперь.

— А я отдавала. Его звали Роберт. Скольких можешь назвать ты?

— Зачем?

— Почему бы и нет? Назови мне последние пять имен.

— Для чего тебе это, Ли?

— Бедные дамы. Ты что, не можешь их вспомнить?

— Последняя — Элизабет — оказалась стервой, донесла на меня.

— Кто была ее предшественница?

— Не понимаю тебя. Не глупи.

— Забыл?

— Не забыл, если на то пошло. Элизабет Берфорд, Каро Тейлор, леди Оливия Халл и Анни… Анни из Монтегю, дважды выходившая замуж. Прости, я не могу вспомнить ее последнюю фамилию. Леди Либби Селвин.

Она подняла брови.

— Ты вращался среди высокородных особ?

— Я вращался, где мне хотелось.

— И всех их ты любил?

— А, вот в чем дело. Нет, ни одну из них я не любил. Это совсем не то же самое. На этот раз… На этот раз все иначе.

— Конечно. Собираешься ли ты завести детей? Построить дом на холме? Бросить свое занятие и начать жизнь честного деревенского сквайра?

— Моя голова оценена. Ты же знаешь.

— Тебе везет.

— Мне это везением не кажется.

— Разве? — Ли ощупью нашла свою рубашку и стала натягивать через голову.

— Подожди, Ли! Не уходи.

— Я не собираюсь оставаться.

— Ты не такая, как все. Я люблю тебя! Ли, ты как солнце, сияешь так ярко, что мне становится больно. Остальные… все остальные — это свечки.

— Прекрасно сказано, галантно и с чувством. Я давно говорила, что тебе надо стать трубадуром.

— Проклятие! Почему ты не хочешь поверить, что я люблю тебя?! Ли, послушай меня. Я никогда такого не чувствовал. Это правда. Никогда у меня не было такого чувства. Никогда! Я люблю тебя! Ради Бога, скажи, как я могу доказать это тебе? Объясни мне, как это сделать?

— Оставь Чилтона в покое.

— Что?

— Не появляйся в Филчестере. Забудь о Чилтоне. Не трогай его.

— Забыть Чилтона? — Руки его напряглись. — Что ты имеешь в виду?

— По-моему, это совершенно ясно.

— Нет. Совсем не ясно. Этим я докажу свою любовь.

— Мне уже все равно, — спокойно произнесла она. — Это ведь не вернет назад моих близких. Ничего не изменит. Я догадывалась об этом… Но в последнее время это стало мне совершенно ясно.

— И поэтому я должен оставить все как есть?

— Да.

— Я не могу. Не могу, — сказал он громче. — И вообще это какая-то бессмыслица. Я тебя не понимаю.

— Знаешь ли ты чувство страха, Сеньор? Разве ни одна из твоих леди не умирала от страха, когда ты надевал эту проклятую маску и уезжал на поиски удачи?

— Ни одна по крайней мере не говорила этого. Они верили в мою непобедимость. Сомневаешься? Но скажи, каким образом мое исчезновение из твоей жизни докажет мою к тебе любовь?

— Докажет, что ты прислушался ко мне! — страстно воскликнула она. — Но это как раз не входит в твои намерения. Не так ли?

— Я думаю о тебе, я принял близко к сердцу все твое горе! Ты не заставишь меня забыть это. Но ты почему-то вознамерилась растоптать мою душу. Хочешь, наверное, превратить меня в ничто?

— Ты уйдешь и спрячешься под своей маской. Ты ведь непобедим, неуловим, и тебе никто не нужен.

— Ли, что, если ты ошибаешься, Ли?

Она вышла из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, Эс-Ти опустил голову и сжал ладонями лоб. Откуда она знает, что он чувствует?! Она была такая уверенная, такая непреклонная. Презирала его! Извратила все его намерения, заставила его усомниться в себе самом.

А тогда все было иначе. Он так любил ее за отвагу! Любил, когда леденящий дождь стекал с ее шляпы и мокрые волосы облепляли лицо, — а она не жаловалась ни словом, ни вздохом. Любил ее в мужских штанах. Любил, когда она сердилась на Немо и когда промывала глаза слепой кобыле. Любил ее, потому что она никогда не плакала, и любил, когда она наконец заплакала. Он хотел обнимать ее, защищать. Еще он жаждал ее уважения — больше, чем любой награды в своей жизни.

Он должен был объяснить ей все это. Но не сумел. Да и как выговорить все это? Как сказать это женщине? Не тогда же, когда она насмешничала, издевалась над ним, когда она в нем сомневалась. Ему бесконечно стыдно, что она так плохо ценит его удаль и так боится за него. Все эти рассуждения о Чилтоне стали теперь понятны, наполнились обидным для него смыслом.

Но ведь Ли пришла этой ночью к нему! Почему позволила любить себя? А потом показала, как презирает его. Неудачник, бродяга, никчемный простак, которому не под силу опасные схватки. И про обидчика Ли ему надо забыть навсегда.

Его охватил ужас — неужели и на этот раз его чувство грубо раздавят и надежда на счастье оставит его, ускользнув в прошлое?

«Я люблю тебя, — яростно думал он. — Я докажу тебе, что сейчас все иначе».

Глава 20

В сумерках Нежная Гармония услышала неожиданный звук и выпрямилась над своим шитьем. Ее глаза встретились с глазами Чести.

Звук этот четким эхом разнесся по тихой улице: лошадиные подковы звенели по булыжникам мостовой.

Прошло четыре дня. Руки Чести, обожженные крапивой, распухли и сочились кровью. Она должна была всюду носить ее с собой как знак своего раскаяния в том, что толкнула Дивного Ангела. Пучок крапивы и сейчас лежал у нее на коленях, высохший до твердой метелки. Ядовитые волоски ее стерлись от многих часов пребывания в руках. Утром Ангел выведет ее на пустырь, чтобы срезать новый букет раскаяния.

Гармония опустила глаза. Он вернулся; он сказал, что вернется, — и вернулся. Гармония видела, как покраснела Честь.

«Не поднимайся, — хотелось закричать Гармонии, — не двигайся, не говори».

Она не могла сказать ничего вслух о доносящемся цоканье, пока Дивный Ангел сидела с ними. Задерживая дыхание, она продолжала шить, нервными толчками прокалывая иглой льняное полотно.

— Я слышу, Учитель Джейми зовет нас, — сказала Дивный Ангел, откладывая работу.

Гармония не слышала ничего, кроме звука подков по булыжнику.

— Пойдем. — Ангел поднялась. — Честь, захвати обязательно крапиву.

Гармония встала со стула. Честь, поднимаясь на ноги, издала стон, но был ли он выражением боли, гнева, страха или протеста, Гармония понять не могла.

— Ты что-то сказала, дорогая сестрица? — спросила Ангел.

— Нет, Ангел, — потупилась Честь.

— Скоро время твоих страданий закончится. Ты должна перетерпеть его с кротостью и покорностью в сердце.

— Да, Ангел, — прошептала Честь.

— Учитель Джейми желает, чтобы мы присоединились к нему в уничтожении угрожающего нам зла, — невозмутимо сообщила Ангел и подождала, пропуская их вперед.

В глубокой темноте сумерек подходили другие девушки, останавливались около собранных заранее груд камней. Камни им были нужны, чтобы защитить себя и сокрушить козни дьявола. На этот раз они были наготове. В глубине улицы показался дьявол на своем бледном коне, укрывшись за насмешливой светящейся маской.

— Убирайся прочь, — раздался чей-то визгливый испуганный крик, — мы не хотим тебя видеть!

Конь продвигался вперед размеренным шагом. Гармония хотела закричать то же самое, чтобы он почувствовал опасность и ускакал восвояси. Она надеялась предотвратить то, что должно было случиться. «Он должен это понять, — с отчаянием думала она. — Неужели он не почувствует тогда смертельной опасности?»

Колокол ударил один раз. Появился Учитель Джейми с Библией в руках. Наступало время обеда. Каждый вечер он именно в это время проходил этой дорогой, чтобы произнести свое благословение на церемонии послушания в мужском общежитии.

Джейми остановился в начале улицы лицом к приближающемуся дьяволу.

Гармония снова посмотрела на всадника. Один из мужчин поднял камень, бросил и промахнулся, а конь внезапно изменил скорость, устремляясь легким галопом мимо Гармонии и Чести. Ангел не успела даже наклониться за камнем.

Гармония испугалась — она даже не подняла камня. Оглянувшись на Ангела, она быстро нагнулась. Мужчины двинулись за всадником, размахивая крупными булыжниками. У некоторых в руках были вилы, у одного — даже ружье. Девушки кидали камни без особой охоты. Но мужчины уже давно грозились наказать пришельца, если тот снова появится. Гармония с надеждой взглянула на Учителя Джейми как раз в тот момент, когда всадник в плаще поскакал к нему. Кто-то вскрикнул. Гармония затаила дыхание. Мистер Джейми поднял двумя руками Библию.