Бестия. Том 1, стр. 34

Джино смертельно устал, до отвала набил брюхо; мочевой пузырь властно напоминал о себе; дико хотелось спать.

Это была ее затея. После ужина она заявила: «Я хочу зайти к вам, посмотреть, все ли в порядке».

Очутившись в номере, она первым делом ринулась в спальню и вышла оттуда абсолютно голая. Недурное тело. Ему доводилось видеть и получше, и похуже. Слишком худа, на его вкус.

— Скажи: что может быть нужно такой молодой, красивой девушке, как ты, от такой старой развалины, как я?

— Мистер Сантанджело! Это вы-то развалина? Слава о вас гремит по всему миру!

Интересно, она оскорбится, если он откажется?

— Иди ко мне, — хорошо поставленным голосом стюардессы проговорила Джил. — Давай, снимай штаны.

— Мне шестьдесят девять лет, — пробормотал Джино, желая воздействовать на нее и в то же время сбрасывая два года, потому что невыносимо признаться, что тебе перевалило за семьдесят.

— Мое любимое число! — воскликнула она, возясь с молнией у него на брюках.

У него началась вялая эрекция. Вот уже несколько недель не барахтался в постели с какой-нибудь бабенкой. В семьдесят один год это перестает иметь значение. Не то чтобы он заделался импотентом. Просто теперь, чтобы завести его, требовалось что-то особенное.

— Какой большой! — пропела девушка.

Джино посмотрел на нее сверху вниз. Кого она хочет обмануть? Пенис не достиг и половины длины.

— Хочешь, возьму в рот? — деловито предложила она.

На фиг она ему нужна! Он снова застегнул брюки.

— В чем дело? — встревожилась Джил.

— Просто не хочется.

— А, брось. Дай мне пять минут времени, и ты у меня полезешь на стенку.

— У меня дочь на пять лет старше тебя.

— Ну и что?

— А то, что я не хочу. Этого достаточно?

Девушка никак не могла решить: обидеться или свести все в шутку?

Наконец она юркнула в ванную и меньше чем через минуту появилась в форме стюардессы.

— Мистер Сантанджело, — холодно заявила она, — вы опасный соблазнитель, — и промаршировала к двери.

Джино потянулся за сигарой.

Их много, а он один.

Джино, 1928

Джино исключительно тяжело воспринял известие о замужестве Леоноры.

Просто не мог поверить. Отчаянно сопротивлялся фактам, которые Коста раз за разом обрушивал на него, пока они не возымели действия.

Когда до него дошло, что это все-таки правда, он чуть не потерял рассудок. Коста еще не видел друга в таком состоянии. Джино диким зверем метался по комнате, сыпал проклятиями, стучал о стены кулаками и так отчаянно рыдал, что Коста готов был провалиться сквозь землю.

Может, лучше тихонько уйти? Джино явно не нуждается в нем, даже не замечает его присутствия.

В то же время интуиция подсказывала Косте, что он может понадобиться. Нужно понять Джино: ведь для него это равносильно известию о ее смерти. Да. Лучше бы она умерла. Джино не мог перенести, что Леонора оказалась предательницей. Его Леонора! Лучше бы угодила под трамвай, утонула или скоропостижно скончалась от болезни. Это еще можно было бы понять. Но измена? Уму непостижимо!

Джино потребовался целый час, чтобы начать соображать, на каком он свете. Он чувствовал себя опустошенным, выбитым из седла — как после удара в солнечное сплетение.

Коста скорбно смотрел на него из своего угла. Наконец настала очередь Джино сконфузиться.

— Эй, малыш, — выдавил он из себя, — ты проделал весь этот путь только затем, чтобы сообщить мне об этом?

Коста кивнул и вынул из кармана два письма, которые утаил от домашних.

— Я позволил себе вскрыть конверты и оставить их у себя. Эти письма пришли уже после свадьбы. Я подумал: в подобных обстоятельствах, может, ты предпочтешь, чтобы тебе их вернули? Надеюсь, это было правильное решение?

— Да, разумеется. Ты абсолютно прав. — Джино затолкал письма в ящик стола и, стоя к Косте спиной, глухо спросил: — Ты, конечно, прочел их?

— Нет.

Джино вздохнул.

— В сущности, мне наплевать. Лучше бы прочел. — В его голосе появились жесткие нотки. — Иисусе Христе! Каким же я был идиотом! — Он повернулся к Косте, глаза горели безумным огнем. — И кто же, черт возьми, оказался счастливчиком? Какой-нибудь ублюдок с солидным капитальцем, которого выбрал папочка?

— Да, — солгал Коста. — Он из богатой семьи. Мама и папа в восторге от этой партии.

— А Леонора?

— Делает, что велят.

— Скажи мне, как его фамилия! Я вышибу из него дух! Коста понял: нужно спасать положение.

— Кажется, она влюблена в него.

— Ах так, — силы совсем покинули Джино. — Ты уверен?

Коста нервно кивнул.

— Ну что ж… Если она его любит… Но почему она не поставила меня в известность? И ты?

Коста пожал плечами.

— Я понятия не имел о том, что делалось за спиной.

Джино угрюмо припомнил ее последнее письмо. Когда бишь оно пришло? Семь, восемь недель назад? Да, что-то около того. Письмо как письмо — никаких особых нежностей, но он уже привык: все ее письма были по-девчоночьи пустыми. Да, пустыми. Он не придавал этому значения, потому что знал: если бы не старый мистер Пуласки, его письма были бы точно такими же.

— Значит, ничего не поделаешь, — хрипло проговорил он.

Коста беспомощно развел руками.

— Мне очень жаль.

— Она знает о твоей поездке? Это она тебя послала?

Коста отрицательно покачал головой.

— Просто не знаю, что делать, — сокрушенно молвил Джино. — Должно пройти какое-то время. Понимаешь, я строил всю свою дальнейшую жизнь с расчетом на то, что мы поженимся. Все, что я делал, делалось ради Леоноры. Буквально все!

Коста понимающе кивнул.

Джино взволнованно кружил по комнате.

— Не могу сказать, что мне есть от чего задирать нос, но ведь начинать-то пришлось с нуля! — Он задрал рубашку и продемонстрировал Косте грудь, всю в шрамах и ссадинах. — У каждой из этих отметин своя история. — Он показал на небольшой бесцветный рубец. — Когда мне было шесть лет, отец пересчитал мне ребра. Вот это — следы от его побоев.

Не будь я крутым сукиным сыном, мне бы ни за что не выжить. Папаша обожал срывать на мне злость, а когда я вышел из детского возраста, принялся за своих женщин. — Он горько усмехнулся. — У меня было кресло в первом ряду. Он трахал их у меня на глазах — а потом посылал в нокаут. Вот когда я твердо решил: я буду жить по-другому. — Джино вздохнул. — Не знаю, поймешь ли ты — Леонора стала для меня символом лучшей жизни. Я сразу почувствовал, как только ее увидел. — Ему вдруг стало стыдно. — Иисусе Христе! Зачем тебе все эти излияния? С какой стати я тут перед тобой исповедуюсь?

Коста мягко коснулся его руки.

— Потому что я твой друг. Когда выговоришься, всегда становится легче.

— Пошли отсюда. — У Джино уже глаза лезли на лоб от беспрерывного кружения по комнате.

— Куда мы пойдем?

— Не знаю. Может, сходим, сыграем в биллиард… заскочим в кино… Просто мне нужно уйти отсюда. — Джино заправил рубашку в брюки. — Сегодня в полдень похороны. Пойдешь со мной?

— А кто умер?

— Один знакомый. Старик, который сделал мне много хорошего.

— Прими мои соболезнования.

— Так уж устроен мир. — С минуту Джино стоял, устремив невидящий взгляд мимо Косты, словно прощаясь и с мистером Пуласки, и с Леонорой. Для него они оба умерли. — Только что ты есть, и вдруг тебя нет, и никому нет дела. Ладно, малыш, пошли на улицу.

Как-то прошел день. Джино старался выбросить Леонору из головы и сосредоточиться на других вещах.

Очень помог биллиард. Он, как всегда, выиграл.

Еда оказалась менее эффективной. Кофе был слишком крепок, а пирожок комом осел в желудке.

Разговоры с Костой о его планах на будущее. Смертная скука. У парня одна учеба на уме.

Похороны мистера Пуласки. Тоска зеленая. За гробом шли только они с Костой. Задрипанный букет цветов, купленных у уличной торговки.

И наконец кино. «Багдадский вор». Старье, Джино смотрел его уже в четвертый раз, но ему нравился Дуглас Фербенкс. Коста смотался посреди сеанса.