Егорка, стр. 6

Николай Иванович назвал фамилию Клочко. Тот шёл к доске не спеша, хотя, по всему видно, охотно. Влажной тряпкой потёр руки, нечаянно уронил мел. Выглядело это естественно: человек волнуется, и руки не держат.

Одна только Тамара Берёзко, скользнув взглядом по доске, насторожилась. У неё было острое зрение, и ей не стоило большого труда разглядеть со своей парты какие-то цифры в углу доски.

— Задачу решил? — спросил Николай Иванович.

— Да.

— Напиши-ка решение.

Клочко начал писать. Всё время, пока писал, он ни разу не посмотрел на учителя. Когда, наконец, всё было окончено, Николай Иванович спросил:

— Сам решил?

— Да, — невинно глядя в глаза учителю, ответил Степан Он ожидал, что его похвалят, но Николай Иванович почему-то молчал. Он заметил, как ведёт себя обычно серьёзная Тамара Берёзко: она что-то шепчет на ухо своему соседу Пете Вихряю, а тот испуганно таращит глаза и отрицательно качает головой. Тамара сердится. И Егорка поминутно меняется в лице: то краснеет, то бледнеет. Нет, здесь что-то не так. Но что?

— Вихряй, что ты там шепчешь? — строго спросил Николай Иванович.

— Я? — вскочил Петя. — Я… ничего.

— Трус ты, — почти вслух сказала Тамара. Учитель сквозь очки внимательно посмотрел на девочку, и та, почувствовав вопрос во взгляде учителя, быстро поднялась.

— Вы посмотрите, Николай Иванович, туда вот, в уголок доски…

— А что там?

— Задача там написана.

— Задача?

Николай Иванович молча нагнулся к доске и, резко выпрямившись, отошёл. Совершенно неожиданно у его губ появились две морщины, будто ему стало очень больно. Он стоял — высокий, худощавый, с седеющими висками — и молчал.

В который раз он должен говорить о поведении Степана Клочко? А тот, словно ничего особого не случилось, стоял возле доски и усмехался. Учителя это вывело из равновесия.

— Ты чему смеёшься?

— Смешно.

— Смешно? — Николай Иванович почти вплотную подошёл к Степану.

— Вы думаете, я написал задачу на доске? А это совсем не я.

— А кто же?

Степан обернулся к классу: тридцать пять пар глаз смотрели на его пухлые щёки и маленькие злые глаза. Только один не поднимал головы. Егорка сидел на парте, не смея дохнуть.

— Кто же это сделал?

— Егор Синюхин, вот кто. Взял тетрадь у Тамары и переписал… А я не виноват.

До конца уроков Егорка не выходил из класса, и дежурный Петя Вихряй его не трогал: пусть сидит. Никто к нему на переменах не подходил, и он один переживал случившееся. Степан не заговаривал тоже: он словно перестал замечать Егорку, а от этого было ещё больнее. Ведь виноват, прежде всего, Степан, он его подбил, почему же ему одному достаётся? Почему считают, что он нарочно переписал у Тамары задачу? Егорке стало так горько, что впору было бежать из школы.

На последней перемене к Егору подошла Тамара. У Тамары взволнованный голос, она беспокойно прикладывала руки к белому переднику. Егорка опустил голову под её участливым взглядом.

— Я не сержусь на тебя, слышь, Егорка, — тихо сказала Тамара.

— Не сердишься? Правда?

— Честное пионерское. Только скажи лучше, как это получилось?.. Ты сам писал?

— Сам… — еле слышно ответил Егорка.

— Ладно… — Тамара приблизила свои большие серые глаза к чёрным влажным глазам товарища. Он молчал. — Ладно, останешься сегодня на совет отряда.

— Останусь…

На заседании совета отряда присутствовали Тамара Берёзко, Борис Седых, Петя Вихряй, Игорь Колесниченко. Вожатой Ирины Хорошун не было сегодня, она обещала прийти позже, как только вернётся из горкома комсомола, куда её срочно вызвали. Тамара попросила прийти классного руководителя, и Николай Иванович сидел теперь на первой парте.

На разных партах сидели Степан и Егорка.

Речь шла о случившемся на уроке арифметики, а перед этим об отказе Степана и Егорки участвовать в уборке школьного сада. На вопрос, почему не пошли в сад, Степан ответил, что у него было срочное дело дома, а про Егора он ничего не знает, тот пошёл за ним сам. Все в классе знали, как это было, но сделали вид, что поверили Степану. Спросили Егорку, почему он не пошёл в сад.

— Я не хотел.

— Неправда, ты собирался, — заметил Боря Седых.

— Никуда я не собирался.

— Мы видели, — сказала Тамара. — Тебя Степан не пустил.

— Нужен он мне больно, подумаешь дело какое, — фыркнул Степан.

— Клочко! — обернулся к Степану Николай Иванович.

Клочко притих, но ненадолго. Когда Егорка ответил, что он сам писал на доске решение задачи, Степан снова злорадно хмыкнул:

— Ага, видали!

Тамара посмотрела на Степана широко открытыми глазами — так она всегда делала, когда сердилась. Однако, тот не обратил на это ровно никакого внимания.

— Ты что-то хотел сказать, Клочко? — спросила она.

— Одна минута. — Степан приподнялся, облизнул нижнюю, всегда влажную губу. — Я говорил, что Егор Синюхин сам написал… Он ещё не такое может.

— А что он может? — спросил Николай Иванович.

— Пусть сам скажет. Ну, хотя бы, как он товарища бросил на серёдке реки. Было такое? Было. А вы всё — Степан да Степан…

Все замолчали, поражённые. Неужели правда? Егорка бросил на середине реки товарища?

— Скажи, правду говорит Степан Клочко? — будто просит, а не приказывает учитель.

— Говори, Егорка, — шепчет сухими губами Тамара Берёзко.

— Скажи, — волнуются Боря Седых, Петя Вихряй и Игорь Колесниченко — самый маленький в классе, но лучший в школе художник и поэт.

— Было бы что — говорил бы! — бросил, как удар в лицо, Степан Клочко.

Егорка подымает голову и встречает взгляд Тамары. Он ободряющий, тёплый.

— Он говорит, что мне нечего сказать. — Егорка не смотрит на Степана, — А мне стыдно, потому я и молчал… Я бы никогда не взял Тамарину тетрадь… Честное пионерское! Он заставил.

Лицо Егорки краснеет, капельки пота собираются на висках и верхней губе.

— А на речке… Каждый раз я должен грести, а пусть сам попробует. А то хвастается, а грести не умеет… И вообще я больше с ним на речку не пойду!.. — Голос Егорки становится звонче, будто в нём стальные струны появились.

В классе стоит тишина. Николай Иванович сурово смотрит на растерявшегося Степана. Тот, видимо, не ожидал такого от тихони, каким считал Егорку. Тамара кивает головой, подтверждает каждое слово товарища. И другие члены совета одобряют выступление Егорки.

— Совет должен сказать своё слово, — говорит после небольшой паузы Тамара.

— Может быть, на первый раз Егору прощу… — начинает учитель.

— Простить!.. Правильно! — подхватывают Боря Седых и Игорь Колесниченко.

— А Степану Клочко?.. — учитель смотрит на членов совета.

— Клочко сделать выговор перед строем отряда и сообщить его родителям, — предлагает Тамара.

Домой возвращались вместе. Степан Клочко, обиженный на всех, ушёл один.

— Ничего, пусть подумает на досуге, — говорит ребятам Николай Иванович и прощается: ему повернуть за угол — и дома.

Уходят своей дорогой Боря Седых и Игорь Колесниченко. Остаются только Тамара и Егорка.

Некоторое время они, взволнованные, идут молча.

— Ты, Егорка, теперь смотри, не поддавайся ему, — говорит Тамара.

— Я?.. Ни за что!

Снова помолчали.

— А хочешь, Егорка, будем вместе заниматься?.. По арифметике? А?

— Да я что… Я бы хотел.

— Так ты приходи к нам домой, ладно? — Тамара смотрит на Егорку своими большими серыми глазами. И трудно сказать: знает она, кто оставил цветы в парте или нет… Впрочем, это тайна, и он никогда никому и ней не скажет.

Он бежит домой, но на углу останавливается и смотрит, как в самом конце переулка стоит Тамара, ему хорошо видна её тоненькая фигурка. Тамара машет ему рукой, он подымает свою руку и долго не опускает.

Знакомый почерк