Обаятельный плут, стр. 50

Джайлс тут же поднял голову и отступил назад. Все еще неровно дыша, он погладил ее перепуганные рыжие кудри.

— Извините, я забылся. Я не хотел вас напугать.

— Вы меня не напугали. Разве что чуть-чуть. — У. Дездемоны тоже бурно вздымалась грудь. — Ну и что же будет дальше, Вулвертон?

— Вы мне позволите вас навещать? — спросил он с надеждой в голосе. — Будем больше проводить времени вместе, познакомимся поближе. Тогда и решим, подходим ли мы друг другу.

— Да, на это я согласна. — Не успев произнести эти слова, Дездемона опять испугалась. — Но нам понадобится время. Я же вам сказала, что меня устраивает независимость.

— А одиночество вас тоже устраивает? — тихо спросил маркиз.

Дездемона поглядела на свои вконец размокшие туфли и покачала головой.

— Но давайте договоримся, что будем искренни друг с другом. Если я в конце концов решу, что не могу выйти за вас замуж, я так и скажу. А если вы решите, что не имеете сил жениться на такой мегере — вы тоже так мне и скажете. И забудьте про все эти глупости о нарушении обещания жениться. Говорят, что Веллингтон женился из этих соображений и ничего хорошего из этого не вышло.

— Совершенно с вами согласен. Мне очень нравится ваш здравый смысл. Для начала зовите меня Джайлсом. — Улыбнувшись, Вулвертон добавил:

— Дианта всегда называла меня маркизом, и это было логично: она ведь вышла замуж не за человека, а за титул.

— Дура она была. Хорошо, я вас буду называть Джайлсом. — Она задумчиво посмотрела на него. — Как вы думаете, вы сможете без смеха называть меня Дездемоной?

— Боюсь, что нет. — Глаза маркиза весело заблестели. — Когда вы вломились ко мне в кабинет в Вулверхемптоне, мне пришло в голову, что, пожалуй, у Отелло были основания задушить Дездемону. И эта мысль возвращалась ко мне еще раза два-три.

— Вы говорите возмутительную чушь! — Дездемона постаралась напустить на себя суровый вид, но еле удерживалась от смеха. И подумать только, что эта дурочка Дианта считала Джайлса занудой!

— Верно, — согласился Джайлс. — Тогда почему же вы хихикаете?

— Я серьезная пожилая вдова, и у меня нет обыкновения хихикать.

Она спрятала лицо у него на плече, пытаясь заглушить звуки, опровергавшие ее слова.

Глава 22

Робин не хвастался, утверждая, что у него в запасе огромное количество смешных историй. Макси так хохотала, что совершенно забыла все свои тревоги. Они вместе поднялись по лестнице. Робин нес подсвечник, а Макси поддерживала подол бархатного халата, чтобы случайно на него не наступить и не упасть.

Робин зашел в ее комнату, зажег свечу на ночном столике и повернулся, чтобы уйти. Точеные черты его лица резко высвечивались в колыхающемся пламени свечей. В длинном бархатном халате он был похож на явившегося из далекого прошлого средневекового феодала. Макси смотрела на него, сгорая от желания. Ей хотелось развязать кушак, обнажить это красивое тело и потянуть его в постель.

Не отдавая себе отчет в том, что делает, она положила ладонь на треугольник обнаженной кожи у основания его шеи и почувствовала, как резко участились удары его сердца. Опять оба были во власти неодолимого сексуального влечения.

— Ну и чей теперь черед проявить благоразумие? — спросила Макси, у которой вдруг пересохло во рту.

— Наверное, мой, — ответил Робин. Он запустил руку ей в волосы, перебирая пальцами черные блестящие пряди, потом поднял к губам ее руку и поцеловал. — Помните, что я за этой дверью. Если вас что-нибудь напугает — зовите, и я тут же приду.

— Знаю. — Усилием воли подавив желание поцеловать его на ночь, Макси отступила от него и стала заплетать волосы в косу. — Доброй ночи.

Когда Робин закрыл за собой дверь, она сбросила халат и залезла под одеяло. Постель была мягкой, чистое белье пахло свежестью, но сон не шел. И вовсе не потому, что ее опять стали одолевать мрачные мысли о будущем. Просто постель была чересчур широкой, чересчур холодной и чересчур пустой.

Макси перекатилась на живот и сердито ударила кулаком по подушке, словно пыталась взбить ее поудобнее. Разумеется, здравый смысл рекомендовал воздерживаться от чрезмерного сближения, но здравый смысл ничуть не согревал ее ночью. Сам факт, что ей так не хватало Робина, подтверждал правильность ее линии поведения. К черту! К черту! К черту!

Макси крутилась в постели целый час, но сон упорно не шел. Она села и задумалась. Может быть, если открыть соединяющую их комнаты дверь, ей станет легче? Она будет чувствовать себя ближе к Робину.

Она слезла с высокой кровати и босиком прошла по полу, ежась в своей легкой ночной рубашке. На улице опять шел дождь, и в воздухе стояла пронизывающая сырость, напомнившая ей ноябрьскую погоду в Новой Англии. Она тихонько открыла дверь и прислушалась, надеясь успокоиться, услышав ровное дыхание Робина.

Однако то, что она услышала, не добавило ей спокойствия. Робин дышал часто, со всхлипываниями — как в ту первую ночь, когда они спали на кучах папоротника-орляка. Ему тогда приснился кошмарный сон, но с тех пор такое не повторялось.

Потом Макси услышала скрип кровати — Робин перевернулся на другой бок и вдруг он заговорил на каком-то языке с мученической интонацией. Макси нахмурилась и вошла в комнату. Это был какой-то немецкий диалект. Хотя Макси плохо знала немецкий, она поняла слова das Blut и der Morel — «кровь» и «убийство».

Вдруг Робин хрипло и очень громко — так, что она проснулась бы, если бы спала, — крикнул «Neint Nein!» и ударил воздух рукой, словно пытаясь отразить нападение.

Перепуганная Макси вскарабкалась к нему на постель и тронула за плечо. Надо прервать страшный сон.

При ее прикосновении Робин молниеносно откатился на край постели и, прежде чем Макси успела вскрикнуть, схватил ее за плечи и прижал к матрасу. Его голая грудь была покрыта каплями пота. Тяжело дыша, он навалился на нее всем телом, а руку положил поперек ее горла и надавил с такой силой, что Макси начала задыхаться.

Она с ужасом чувствовала свою полную беспомощность — куда ей сопротивляться этому тренированному телу. Он ее в одну секунду задушит или сломает ей шею.

Она лежала совершенно неподвижно, потом вдохнула, как могла, и громко сказала;

— Робин, проснитесь! Это сон!

Он еще крепче нажал на ее горло, но в следующую секунду ее слова дошли до его сознания, и он неуверенно проговорил:

— Макси?

— Да, Робин, это я, — выдавила она. Робин отпрянул от нее и лег на спину. В темноте его кожа призрачно белела.

— Боже правый! — пробормотал он. — Простите меня. Я вам ничего не сломал?

Макси с наслаждением сделала глубокий вдох.

— Непоправимого увечья как будто нет.

Она села, потянувшись к ночному столику, зажгла свечу и повернулась к Робину.

К своему ужасу, она увидела, что матрас под ним ходит ходуном — так его трясло. Желая успокоить, она обняла его обеими руками.

В ответ он сжал ее с таким отчаянием, что у нее хрустнули ребра. Макси прижала его голову к груди, словно это был испуганный ребенок. Она подумала, что, возможно, он во время своих странствий подхватил малярию, и она спросила:

— Отчего вас так трясет? Лихорадка?

— Нет, — ответил он голосом, в котором, как он ни сдерживался, прорывалась дрожь. — Это был просто кошмар.

Макси погладила его по голове.

— «Просто кошмар»? Такого не бывает. Ирокезы считают, что сны и кошмары идут из глубины человеческой души. Что тревожит вашу душу?

Последовала такая долгая пауза, что Макси уже отчаялась получить ответ, но потом Робин едва слышно сказал:

— То же, что и всегда: предательство, кровь, убийство людей, которые при иных обстоятельствах Могли бы стать моими друзьями.

В голосе Робина слышалось холодное отчаяние. Макси вспомнила фермера, который сердился, когда обнаружил их у себя в сарае. Робин со знанием дела говорил с ним о войне, хотя ни разу не сказал, что служил в армии. Но Макси вдруг вспомнила, что он этого и не отрицал.