Обаятельный плут, стр. 26

Робина это не удивило. Но, по крайней мере, Максимус Коллинс был, по-видимому, любящим отцом — не в пример покойному высоконравственному маркизу Вулвертону. Хотя свет, наверное, с ним не согласился бы, Робин считал, что Макси больше повезло с родителями, чем ему.

— Как же вы оказались в Англии?

— Макс хотел повидаться с родными и меня с ними познакомить.

Робин почувствовал, как напряглось ее тело. Из случайно брошенных ею фраз он уже понял, что родственники встретили ее довольно холодно. Зная английскую аристократию, он этому ничуть не удивлялся.

— Ваш отец умер в Англии?

— В Лондоне, два месяца тому назад. Он давно уже неважно себя чувствовал. Собственно говоря, я думаю, что именно поэтому он и вернулся, чтобы перед смертью еще раз увидеть Англию. — У Макси дрогнул голос. — Его похоронили в фамильной усыпальнице в Дареме. А я совсем было уже решила возвращаться в Америку, как вдруг подслушала разговор.

Макси изложила Робину разговор ее дяди с теткой и сказала, что решила отправиться в Лондон и выяснить, при каких обстоятельствах умер отец. Она даже поделилась с Робином своими опасениями, что Макс был убит за попытку шантажа. Она сказала это бесстрастным голосом, явно отвергая всякое сочувствие.

— Ну вот и все, — закончила она. — Мне не хочется верить, что дядя способен на преступление. Но то, что он послал вдогонку за мной такого типа, как Симмонс, подтверждает мои подозрения. Может быть, он просто обо мне беспокоится, но скорее не хочет, чтобы я узнала правду. А вы как считаете?

— Ваш дядя явно что-то скрывает, — после некоторого раздумья согласился Робин. Ему пришло в голову объяснение, которое не имело под собой никакой преступной подоплеки, но он решил не обсуждать его с Макси. — Я согласен, что легче всего это выяснить в Лондоне. Но что бы вы ни узнали, вашего отца уже не вернешь. Стоит ли рисковать?

— Я должна узнать правду, — решительно сказала Макси. — И не пытайтесь меня от этого отговорить.

— Я и пробовать не буду. Но хочу вам напомнить, что уже поздно и мы оба устали. Давайте спать, а утром решим, как нам избежать встречи с Симмонсом и добраться до Лондона.

— Вы мне поможете? — нерешительно спросила Макси.

— Обязательно — хотите вы этого или нет. Мне все равно нечем заняться, а тут мне предоставляется возможность послужить благой цели.

Робин откинулся назад, не выпуская Макси из рук.

— Послушайте, у нас был трудный день, — сказала она, пытаясь высвободиться. — Я не хочу, чтобы под конец мне пришлось драться еще и с вами.

— Вы все еще недооцениваете мой интеллект, — успокаивающе сказал Робин, — а также мое чувство самосохранения. Я отлично знаю, что если разрешу себе вольность, вы воткнете нож в какой-нибудь драгоценный для меня орган. Но ночь холодная, и нам будет теплее спать, прижавшись друг к другу. Разве вы не согласны?

Макси тихонько вздохнула и перестала вырываться.

— Согласна. Извините, что я так подозрительна, Робин.

— Теперь я понимаю, откуда у вас эта подозрительность.

Робин легонько поцеловал ее в висок, потом подоткнул вокруг них обоих одеяло.

Сено было мягким и ароматным. Макси расслабилась и прижалась спиной к Робину.

— Не зря миссис Гаррисон назвала вас крохотулей, — сказал Робин, прижимая Макси поближе к себе. — А я думал, что индейцы — рослый народ.

— В каждом народе встречаются исключения. Моя мать была невысокой, а я оказалась самой маленькой из всех моих родственников по обе стороны Атлантики.

— Зато и самой непокорной, — сказал Робин с улыбкой в голосе. — А у вас есть вдобавок к английскому еще и индейское имя?

Секунду поколебавшись, Макси ответила:

— Могавки зовут меня Канавиоста.

— Канавиоста, — повторил Робин. Он был первым белым человеком, кроме ее отца, с уст которого она услышала свое имя. — Это что-нибудь значит?

— Нет, четкого значения у этого слова нет. Что-то вроде текущей воды. Еще есть оттенок какого-то улучшения, совершенствования.

— Текущая вода, — медленно повторил Робин. — Это вам подходит. Макси засмеялась.

— Не надо романтизировать мое имя. Его можно перевести как «украшательница болот». Большинство англичан не знают значения своих имен.

— «Роберт» означает «прославленный», — не задумываясь, ответил Робин.

— Но вы же предпочитаете, чтобы вас звали Робином — как Робина Гуда.

Похоже, Роберт — его настоящее имя. Да нет, у него голова начинена самыми разнообразными сведениями. То, что он знает значение имени «Роберт», ничего не доказывает.

Макси согрелась в объятиях Робина. Какое из него получается прекрасное одеяло! Потом проговорила сквозь дремоту:

— Это немного похоже на обжимки.

— Обжимки?

— В Америке есть такой обычай, — объяснила Макси. — Фермы так далеко отстоят друг от друга, что иногда молодому человеку приходится оставаться ночевать в доме девушки, за которой он ухаживает. Мало у кого есть специальные комнаты для гостей, и его кладут в одну постель с невестой. Но, чтобы дело не зашло слишком далеко, оба остаются одетыми. Обычно между ними еще кладут доску с зазубренными краями.

— Неплохой обычай. А у нас стоит поцеловать в саду девушку — и тебя уже за здорово живешь женили. — Робин улыбнулся в темноте. — Но американские родители, наверное, понимают, что ни доска, ни одежда не удержат молодых людей от рокового шага, если им уж очень этого захочется.

— Да, такое случается нередко, — признала Макси. — В одной балладе говорится: «Одежда обжимкам не преграда — как резвой лошади ограда».

Робин рассмеялся, и Макси тоже. Его смех излучал тепло так же, как и его руки.

— Иногда свадьбу приходится играть раньше, чем предполагалось. — Макси зевнула. — Но на фермах нужны дети, и за большой грех это никто не считает.

Почувствовав себя в тепле и безопасности впервые за много месяцев, она тут же уснула. Последние звуки, которые она слышала, были посвистывание ветра, стук дождевых капель, по крыше и ровное биение сердца Робина.

Глава 11

Какое блаженное пробуждение! Макси обволакивало сладостное тепло, она вдыхала аромат сена, и тело спящего Робина защищало ее от утренней сырости. Одна его рука лежала у нее на груди. Ощущение было приятным — даже очень — но нельзя, чтобы он, проснувшись, решил, что теперь ему это позволено. Макси тихонько переложила руку Робина на нейтральную территорию.

Робин проснулся, лениво перекатился на спину и потянулся. Макси приподнялась на локте, с восхищением глядя на его всклокоченные золотистые кудри. Наверное, вот так он выглядел, когда был мальчиком, который хотел быть пиратом с сабельными шрамами на лице.

— Доброе утро, — с улыбкой сказала Макси. — Я замечательно выспалась. А вы?

Он улыбнулся ей, и от этой улыбки у нее закружилась голова. Как было бы замечательно, вдруг подумала она, просыпаться вот так, рядом с ним каждое утро — всю, оставшуюся жизнь.

— Я тоже, — ответил Робин хрипловатым с утра голосом.

Он по-приятельски положил руку ей на плечо. То есть сначала это был приятельский жест. Потом их взгляды встретились, и они долго с нарастающим волнением смотрели друг другу в глаза.

Медленно, словно против его воли, рука Робина стала спускаться вниз по рукаву. Макси чувствовала, как под его теплой ладонью загорается огнем ее кожа. Ее дыхание участилось, и она вспомнила песню про обжимки — про то, что если уж очень захочется, одежда не будет непреодолимой преградой.

Глаза Робина потемнели, его ладонь остановилась, и он стал большим пальцем гладить чувствительный сгиб ее руки. Макси даже задохнулась от неслыханно острых ощущений.

Робин стал спускать ладонь дальше и, наконец, остановился, обхватив ее кисть. Здесь кожа не была прикрыта одеждой, и пульс Макси бешено колотился под его пальцами.

Разорванная рубашка Робина обнажала ямку у основания его шеи. Макси вдруг захотелось лизнуть эту ямку. Ей захотелось сорвать с него остаток рубашки, чтобы можно было видеть и трогать его худощавое мускулистое тело, которое согревало ее всю ночь. Ей вдруг захотелось быть настоящей индианкой, которой позволено отдаваться мужчине без сомнений и стыда.