Пропавшие среди живых (сборник), стр. 13
Бугаев вдруг усмехнулся и отрицательно покачал головой. По тому, как блеснули его глаза, Корнилов догадался, что Бугаев наконец все понял…
— Товарищ начальник, — сказал Гусельников радостно. — Товарищ начальник… Я так благодарен, что вы мне поверили. Я старый, по гроб жизни честный человек…
— Корней Корнеич, — Корнилов встал. — Не будем терять время. Садитесь в машину вместе с сотрудником и поезжайте. — И, обернувшись к Бугаеву, сказал: — Семен, одна нога там, другая здесь. Ты мне будешь нужен.
— Товарищ Корнилов! — двигаясь к дверям, причитал Гусельников с умилением. — Какой человек, какой человек!
Как только они ушли, Корнилов вызвал секретаршу.
— Варвара Григорьевна, — начал он строго. — Это вы прислали ко мне Бугаева?
Варвара покраснела:
— Игорь Васильевич, сумасшедший же… Мало ли что!
— Старик ведь, — уже мягче сказал Корнилов.
— Все равно, — упрямо сказала Варвара. — Вон в Москве сумасшедший с ножичком ходит…
— Эх ты, Варвара, в уголовном розыске работаешь, а слухами пользуешься!
Варвара вдруг засмеялась:
— Приходится, товарищ начальник. Вы ведь все секреты секретничаете.
Корнилов махнул рукой:
— Тебя переубеждать — себе дороже. А Семена ты, Варя, подвела. Дал я ему ответственное заданьице — шизофреника Гусельникова излечить.
Варвара недоуменно уставилась на Корнилова.
— Редкий случай — человек свихнулся на почве своих старых преступлений. Мания преследования.
«А что? — подумал Корнилов, когда Варя ушла. — Вдруг этот псих поверит нам и вылечится? И перестанет писать свои дурацкие письма!»
Мысль послать Бугаева к старику пришла совсем неожиданно. Слушая монотонные вариации Гусельникова на тему о записывающем аппарате, Корнилов вдруг подумал: «Сколько ему ни объясняй сейчас, что никто за ним не следит и никаких магнитофонов у него дома нет и быть не может, не поверит. Хоть всю эту настольную лампу разбери у него на глазах на части — только усмехнется и будет твердить свое. А что, если подыграть ему? Правде не верит, может, поверит в ложь? — Корнилов невесело усмехнулся. — Вот ведь как в жизни бывает, каким концом старые делишки-то человека по башке стукнут…»
8
И в машине Гусельников продолжал бубнить себе под нос, какой чуткий человек товарищ Корнилов. Жил он на Петроградской, и, когда ехали по Кировскому, Бугаев вспомнил, что как раз вчера исходил в этом районе все улицы, расспрашивал в ЖЭКах, не пропал ли за последние дни кто-нибудь из жильцов.
— Корней Корнеич, так вы в каком доме живете? — спросил он заинтересованно, обернувшись к Гусельникову.
— Профессора Попова, дом тридцать восемь. Я уже докладывал вам, — ответил старик и, неожиданно хихикнув, погрозил Бугаеву пальцем. — А вы все хитрые ребята в угро! Шустрики.
— Да, да, говорили, — пробормотал Бугаев, — это я так, засмотрелся по сторонам, забыл.
Бугаев вспомнил: он был в этом доме. Разговаривал в ЖЭКе с паспортисткой. С дворником. Колоритный такой дворник — огромного роста, с большой бородой. Бугаев еще подумал: «Наверное, до революции были такие дворники. Сидели у ворот со свистками и помогали жандармам выслеживать революционеров…»
Машина остановилась у большого грязно-серого дома.
«Да был же я здесь, точно», — подумал Бугаев, вылезая из «Волги».
— Товарищ Бугаев, нам во вторую парадную, — тронул его за руку старик. Они пошли через маленький садик. Дорожка была хорошо расчищена, посыпана песком, и Бугаев снова вспомнил про дворника.
— Наш дворник ужасный человек, — сказал неожиданно Гусельников, будто подслушал мысли Бугаева. — Всегда за всеми наблюдает. Вон и сейчас борода в окошке торчит! — Бугаев и правда увидел в окне первого этажа наблюдавшего за ними дворника. — Он ведь, наверное, у вас служит? — спросил Гусельников.
«Этому маньяку уже ничто не поможет», — подумал Бугаев, начиная злиться, и спросил:
— Народ тут у вас хороший живет?
— Народ разный, — хитро сощурился Гусельников, открывая перед Семеном двери парадной. — Все больше хитрецы да соглядатаи. Но есть и душевные люди.
На втором этаже Гусельников показал на дверь, обитую черной клеенкой:
— Вот здесь живет, например, хороший человек. Мой сосед. — Он достал из кармана связку ключей и с тревогой посмотрел на Бугаева. Лицо у него напряглось, он нерешительно оглянулся, словно потерял что…
— Что, пришли? — спросил Бугаев.
— Да, но, видите ли…
— Да открывайте вы свою квартиру, я отвернусь! — Бугаев понял, что старик не хочет показать ему свои секреты.
Гусельников долго возился с дверью, гремя ключами и рассказывая:
— Сосед мой — хороший человек, только совсем неопытный. Простуха. Я ему рассказываю, что меня подслушивают, а он смеется: «Не те сейчас времена, Корней Корнеич!» А при чем тут времена? Это всегда было и будет… — Он наконец открыл дверь и первый вошел в квартиру. Зажег свет. На Бугаева пахнуло затхлостью.
— Разоблачайтесь, товарищ! Шапочку вот сюда, пальто на вешалочку. Не очень-то тепло вас в угро одевают. Не балуют. А если под окном где-нибудь простоять ночь придется? Замерзнете ведь. — Он так и сыпал, так и сыпал словами. Так медленно и значительно говорил в кабинете у Корнилова, а тут словно прорвало.
Они прошли в большую комнату, обставленную очень скромно, и Бугаев сразу же увидел эту злополучную настольную лампу, лампу с большим зеленым абажуром, какие нет-нет да еще встречаются в некоторых богом забытых учреждениях. Сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Бугаев подошел к ней. Гусельников перестал болтать и молча следил за Семеном.
— У вас есть запасная лампочка и патрон?
Старик кивнул.
— Принесите. И какую-нибудь коробочку. Я их увезу…
Гусельников принес лампочку и маленькую картонную коробку из-под шалфея.
— Только давайте договоримся твердо, — сказал Бугаев. — Никому ни слова! Секрет! — А сам подумал: «Все равно болтать будет. Понесет уголовный розыск моральные издержки. Лучше взял бы да выбросил эту лампу, чем жалобы писать!»
— Мой сосед приходил, крутил лампу. «Ничего нет», — говорит. Да что он понимает, неопытный в этих делах. А художник хороший, — болтал Гусельников.
— Художник? — задумчиво спросил Бугаев, — Он сейчас дома?
— Уехал. Наверное, на этюды за город.
— Когда уехал? — перебил старика Бугаев. — Да недавно…
— Ну вот что, — Бугаев быстро вывинтил лампочку с патроном, положил в коробку, коробку сунул в карман. — Ну вот что, товарищ Гусельников, аппаратуру я снял, заберу с собой. Живите спокойно. А сейчас поговорим… Он сел на стул, напряженно глядя на старика.
— Художнику сколько лет?
Гусельников испуганно таращил глаза.
— Да садитесь вы, Корней Корнеич. Это очень важно.
Гусельников сел. Лицо его напряглось. А губы расплылись в какой-то совершенно неестественной улыбке. «Да он ведь действительно псих, — испугался Бугаев. — Как бы не было приступа!»
— Художник молодой, — выдавил наконец Гусельников. — Тельманом зовут.
— Молодой? — переспросил Бугаев.
— Да не то чтоб уж очень, — замялся старик. — Года сорок два, сорок три…
— Когда вы его в последний раз видели?
Гусельников пошептал немного, загнул три пальца и улыбнулся:
— Дня три назад.
«Совпадает, — подумал Бугаев. — Уж не тот ли самый?» — И сказал:
— А время, время! В какое время он уехал?
— Да как вам сказать, — задумался старик. — Я еще не пообедал. Я в столовке обедаю. Тут рядом, через три дома. Погано кормят, но дешево. — Он снова задумался. — Ну вот, туда я и собирался. Вышел из дому. А впереди Тельман с лыжами. В спортивной куртке.
«Ну и ну, — волнуясь, слушал Бугаев. — Не было бы счастья…» — И тут же остановил себя, — Ну и что?
— Что значит «ну и что»? — рассердился старик. — Это ведь вы меня расспрашиваете. Значит, вам интересно. Все еще психом меня считаете?
Бугаев вздрогнул. Его охватило неприятное чувство оттого, что Гусельников опять будто читал его мысли.