Моя прелестная роза, стр. 24

Глава 10

Все еще не придя в себя от так и не отбушевавшего урагана страсти, Стивен сел и прислонился спиной к стволу ивы. Розалинда наблюдала за ним с пышно распущенными волосами, в ее бездонных карих глазах таилось сожаление. Она была невероятно очаровательна, и его снова с неодолимой силой потянуло к ней.

Однако прикоснуться к ней после всего происшедшего было бы чистейшим безумием. Отвернувшись, замедлив дыхание, он все же сумел подавить желание. Труднее, однако, было собраться с мыслями. Он хотел поддерживать установившуюся между ними душевную близость с помощью взаимопонимания. Хотел знать, что сделало ее такой, какая она есть. Пренебрегая строгими приличиями, он спросил напрямую:

— Что представлял собой ваш муж?

— Чарлз? — Ничуть не задетая этим вопросом, она продолжала расчесывать пальцами свои золотисто-рыжеватые волосы, обдумывая про себя ответ. — Он был актером. Примерно таким, как Эдмунд Честерфилд, только талантливым. Красивым, иногда даже и обаятельным. Когда он присоединился к нашей труппе, мне было восемнадцать лет: возраст, как вы знаете, довольно чувствительный. Естественно, я вообразила, будто безумно влюблена в него. Мои родители не были в восторге от предстоящего брака, но не видели достаточно веских оснований для его отклонения. Через год мы поженились.

Она подвинулась, чтобы одернуть платье. Пробившиеся через листву ивы солнечные лучи окрасили ее волосы в золотой, янтарный и сандаловый цвета. В ней не было ничего от женщины, оплакивающей мужа, скорее она выглядела как языческая богиня, изгибы ее тела, казалось, сулили плодородие и жизнь. Стивен сглотнул.

— Джордан был недостаточно добр к вам?

— Ну, бить он меня, конечно, не бил, но зато оказался отчаянным гулякой, ни одну юбку не пропустит. В первый раз я была ужасна потрясена. Я думала, что все мужчины такие же, как мой отец, который не глядел ни на одну женщину, кроме Марии. Но Чарлз, как я уже сказала, не пропускал ни одной юбки. — Она сделала гримасу. — Во всяком случае, он исцелил меня от романтических иллюзий, что не так уж плохо.

Стивен представил себе, какой лучезарной невестой была Розалинда. Она с бесконечной щедростью отдала свое тело и душу. И этот величайший дар достался самовлюбленной свинье.

— До чего глуп оказался этот Джордан: не оценил, каким сокровищем владеет.

— Честно говоря, я тоже так считаю, — с легким юмором сказала Розалинда. — Она скрутила свои сверкающие косички в толстый узел на затылке и закрепила его заколкой. — Но если Джордан и думал, то не головой, а другой, нижней частью тела.

Стивен кисло усмехнулся:

— Мужчинам это свойственно. Как он умер?

Она проследила взглядом за сверкающим зимородком, которым с громким плеском погрузился в волу.

— Мы были женаты три года, когда ему предложили ангажемент в дублинском театре. Он сказал, что это блистательная возможность, и тут же выехал в Ирландию. По приезде, освоившись на месте, он должен был прислать за мной, но тянул с этим. Через шесть месяцев его убил муж соблазненной им женщины.

Стивен вздрогнул:

— Господи, какой драматический эффект! Хотя драма, в сущности, обернулась фарсом.

По губам Розалинды скользнула улыбка.

— Совершенно верно. Я сожалела о Чарлзе, но никогда не могла простить ему отвратительного вкуса, приведшего к такому плачевному концу.

Их глаза встретились, и оба они рассмеялись. За последние две недели в памяти Стивена отпечатались сотни разных образов Розалинды; но такой она запомнилась ему больше всего: смеющейся с грустным сочувствием женщины, которая знает мир и сознает, что смех — лучшее противоядие от насылаемых жизнью испытаний.

Кляня судьбу, которая свела их слишком поздно, он встал и протянул руку:

— Пора возвращаться домой, леди Калибан. Есть ли более короткий путь, чем вдоль реки?

Взяв его за руку, она легко вскочила на ноги, стройная, как богиня.

— Вот это поле выведет нас к переулку, ведущему прямо в город.

Он положил ее руку на согнутый локоть, чтобы их возвращение выглядело не так вызывающе. Впрочем, это мало что меняло. В самом дыхании Розалинды, казалось, таился вызов.

К тому времени когда они вышли к тихому переулку, Розалинда полностью обрела утраченное самообладание и они безмятежно болтали о предстоящем спектакле. И все же в глубине души оба ощущали, что этот золотистый день заканчивается с неумолимостью песочных часов. Отныне они уже не смогут встречаться в такой интимной обстановке. Слишком рискованно.

Очередной поворот дороги вывел их к открытой повозке. Ее кучер резко переругивался с жилистым всадником. Слыша сердитые голоса, Розалинда нахмурилась.

— Они спорят с такой яростью, точно готовы убить друг друга. Хотела бы я знать, из-за чего вся эта свара?

Из повозки послышался пронзительный вопль женщины.

— Дьявольщина! — Оставив Розалинду, Стивен подошел к повозке. — Кто-нибудь сильно пострадал?

Кучер, дюжий мужчина с грубыми чертами лица, пожал плечами:

— Эта крикунья, кажется, собирается рожать. — Повернувшись, он пролаял через плечо: — Говорю же тебе, не вопи, девка, пока мы не выедем из прихода Коули.

— Я же предупреждал тебя, чтобы ты ехал с ней дальше! — кричал всадник: — Жители Уиткома отнюдь не желают платить за ее ублюдка.

Лицо Стивена потемнело, он тихо выругался. Приблизившись к нему, Розалинда спокойно спросила:

— Что происходит?

— В соответствии с законом о бедняках плата за содержание незаконнорожденного определяется местом рождения, — мрачно объяснил он. — Поэтому некоторые прихожане стараются выдворить роженицу из своего прихода, чтобы избавиться от необходимости содержать ее и ребенка.

Снова услышав отчаянный крик, донесшийся из повозки, Розалинда больше не могла сдерживаться. Оглядев спорящих, она яростно сказала:

— Люди вы или звери? Пока вы тут ссоритесь, бедная женщина еле жива.

Мужчины прекратили спор; неловко ерзая в седле, всадник сказал:

— Это не моя вина. Я Джозеф Браун, олдермен Уиткома. Случайно проезжая здесь, я заметил, что этот человек из прихода Коули пытается ввезти роженицу на нашу территорию. Приходский совет Коули славится умением перекладывать ответственность на других. — Он грозно уставился на возницу. — А всю грязную работу поручают этому вот сторожу Крейну.

Сторож хрипло рассмеялся:

— Да, уж я-то чертовски хорошо знаю свое дело. Как только я проеду вон тот вяз, и девица, и ее щенок — ваши. — Не обращая внимания на гневный протест Брауна, он взмахнул кнутом.

С каменным лицом Стивен вышел на дорогу и схватил обеих лошадей под уздцы. Остановив таким образом упряжку, он позвал Розалинду:

— Залезьте в повозку и посмотрите, как чувствует себя роженица.

— Не суйся не в свое дело, черт бы тебя побрал! — взревел Крейн. — Я все равно отвезу эту суку в Уитком. — И он угрожающе взмахнул кнутом.

Стивен поспешил поднять руку, защищая лицо. В следующий миг кнут, щелкнув, обвился вокруг его руки. С кошачьей быстротой он схватился за ремень обеими руками и вырвал кнутовище у Крейна. Кнут пролетел по воздуху, как разъяренная змея.

Легко нагнувшись, Стивен схватил кнутовище правой рукой. Затем с угрожающим спокойствием взмахнул Кнутом.

— Или ты закроешь свой рот и останешься на месте, или пожалеешь, что родился на свет, — произнес он голосом, способным, казалось, разрезать стекло. — Уж можешь мне поверить.

Крейн побледнел, а Браун сглотнул, явно успокоенный тем, что гнев Стивена направлен не на него. Розалинда с открытым ртом смотрела, как Стивен превратился в необыкновенно властного человека, которому вряд ли кто отважился бы возражать.

Услышав стон, она сразу же очнулась и вскарабкалась по заднему колесу на повозку. Там на сене лежала испуганная девушка лет семнадцати-восемнадцати. До беременности она, вероятно, выглядела вполне хорошенькой, но сейчас все ее разбухшее тело корчилось от боли, а обильно смоченные потом каштановые волосы приклеились ко лбу.