Жребий Салема, стр. 43
Он не смог уснуть, и единственное, что удерживало его от звонка Бену Миерсу, так это уверенность, что в пансионе Евы уже все спали. Там жило много стариков, и ночной звонок означал только чью-нибудь смерть.
Мэтт лежал, глядя, как светящиеся стрелки будильника перемещаются с половины двенадцатого к полуночи. Дом погрузился в неестественную тишину – а может, он просто слишком напрягал слух, чтобы уловить малейший шум. Дом был старым, но прочным и уже давно перестал издавать звуки, сопровождающие усадку. Слышалось только тиканье часов да слабые порывы ветра за окном. Ночами в будни машины по Тэггарт-стрит не ездили.
То, что ты думаешь, просто безумие!
Но волей-неволей он снова возвращался к одной и той же мысли. Конечно, ему как человеку начитанному объяснение случившегося с Дэнни Гликом пришло в голову сразу. Тогда они с Коуди вместе посмеялись над этой версией. Не исключено, что теперь ему ниспослано наказание за тот смех.
Царапины? Те отметины не были царапинами. Они были укусами.
Людей учили, что такого просто не может быть. Что события, описанные в поэме Кольриджа «Кристабель» или «Дракуле» Брэма Стокера, были плодом больного воображения. Конечно, чудовища существовали: к ним относились люди, державшие палец на ядерных кнопках в шести странах, воздушные пираты, серийные убийцы, насильники детей. Но уж точно не… Это всем известно. Дьявольская отметина на груди женщины – всего лишь родинка. Муж, вернувшийся после собственных похорон в погребальном наряде к жене, был болен локомоторной атаксией – разрушением спинномозговых центров, ответственных за двигательные функции тела. Монстр, скрывающийся в углу детской, – всего лишь сваленные в кучу одеяла. Некоторые священники даже объявили, что сам Господь – этот великий белый маг и волшебник – и тот умер.
Но он обескровлен так, что кожа стала невероятно бледной.
Наверху не слышалось ни шороха. Мэтт подумал, что Майк наверняка спит без задних ног. И что здесь удивительного? Он же сам пригласил его к себе, чтобы тот мог хорошо выспаться, чтобы его не тревожили… ночные кошмары? Он вылез из кровати, включил свет и подошел к окну. Отсюда виднелась блестевшая при лунном свете крыша Марстен-Хауса.
Мне страшно.
Причем не просто страшно – его обуял настоящий ужас. Он судорожно пытался вспомнить известные средства от напасти, не имевшей названия: чеснок, святая вода и гостия, распятие, шиповник, проточная вода. Ничего из этих святых вещей у него под рукой не имелось. Он был самым обычным методистом, который не ходил в церковь и вообще считал их пастора Джона Гроггинса самым большим придурком во всем цивилизованном мире.
Единственным религиозным предметом в доме была…
В тишине послышался голос Майка Райерсона, сонно произнесшего:
– Да. Входи.
У Мэтта перехватило дыхание, и он испустил беззвучный крик, чувствуя, как живот наливается тяжестью и он от ужаса теряет сознание. Что за существо приглашали войти в дом?
Наверху послышался звук открываемой задвижки. Затем со скрипом отворилось окно.
Он мог броситься в гостиную, схватить Библию из ящика комода, распахнуть дверь в гостевой спальне и высоко поднять над собой Священное Писание: во имя Отца, и Сына, и Святого Духа повелеваю тебе сгинуть…
Но кто это был?
Если тебе что-нибудь понадобится, сразу зови меня!
Но я не могу, Майк. Я старый человек, и мне страшно.
Его мозг окутала мгла, в которой закружились жуткие образы, выскакивавшие из ниоткуда. Белые, как у клоунов, лица, огромные глаза, острые зубы… со всех сторон тянулись тени, протягивая длинные белые руки, чтобы… чтобы…
Он беспомощно застонал и закрыл лицо руками.
Не могу! Мне страшно!
Он не смог бы пошевелиться, даже если бы начала поворачиваться ручка на его собственной двери. Он был парализован страхом и жалел только об одном – что решил вечером наведаться к Деллу.
Мне страшно!
В наступившей мертвой тишине, когда он беспомощно сидел на кровати, закрыв лицо руками, послышался звонкий, мелодичный и недобрый смех ребенка, сменившийся жадным причмокиванием.
Часть вторая
Император мороженого
Глава восьмая
Бен (III)
Должно быть, в дверь барабанили уже давно, поскольку сквозь сон он слышал стук, но никак не мог заставить себя проснуться. На улице было темно, и, потянувшись за будильником узнать, который час, он случайно уронил его на пол. Бену стало не по себе.
– Кто там? – крикнул он.
– Это Ева, мистер Миерс. Вас к телефону.
Он встал, натянул брюки и открыл дверь. Заспанная Ева Миллер в белом махровом халате выглядела встревоженной. Они посмотрели друг на друга, и он подумал: «Кто-то заболел? Или умер?»
– Звонят по межгороду?
– Нет, это Мэтью Берк.
Однако это известие его отнюдь не успокоило.
– Сколько сейчас времени?
– Пятый час. Мистер Берк очень взволнован.
Бен спустился вниз и взял трубку.
– Мэтт, это Бен.
Мэтт дышал с таким трудом, что было слышно даже в трубке.
– Вы можете приехать, Бен? Прямо сейчас?
– Ладно. А что случилось? Вы заболели?
– Не по телефону. Просто приезжайте!
– Буду через десять минут.
– Бен?
– Да?
– У вас есть распятие? Или медальон святого Христофора? Что-нибудь в этом роде?
– Черт, нет! Я баптист. В смысле был баптистом.
– Не важно! Приезжайте, и поскорей!
Бен повесил трубку и быстро вернулся наверх. Ева стояла, опираясь на перила: на ее лице была написана тревога и нерешительность. С одной стороны, ей хотелось узнать, что случилось, а с другой – она не желала вмешиваться в дела постояльца.
– Мистер Берк заболел, мистер Миерс?
– Говорит, что нет. Он просто попросил меня… Скажите, а вы католичка?
– Мой муж был католиком.
– У вас есть распятие, или четки, или медальон со святым Христофором?
– Ну… в спальне есть распятие мужа… я могла бы…
– Я вас очень прошу!
Она направилась по коридору, шаркая шлепанцами по вытертому ковру. Бен вернулся в свою комнату, натянул вчерашнюю рубашку и сунул в туфли босые ноги. Когда он вышел, Ева уже ждала в коридоре с распятием в руках, тускло отсвечивавшим серебром.
– Спасибо, – поблагодарил он, забирая распятие.
– Это вас мистер Берк попросил прихватить?