Лепестки на ветру, стр. 75

— Я хочу, чтобы Мегги была счастлива, — просто ответил Роберт. Но, — ив голосе его появились неслышимые раньше стальные нотки, — если вы женитесь на ней и сделаете ее несчастной, ответ будете держать передо мной.

— В первую очередь я отвечу перед самим собой, и этот спрос будет самым строгим.

Рейф говорил задыхаясь, не в силах поверить в привалившее счастье:

— Это… невероятно, но спасибо вам.

Схватив со стола коробку с изумрудами, он почти бегом выскочил из комнаты.

Роберт, отодвинув штору, наблюдал, как скрылся за поворотом экипаж Рейфа. Соперник торопился в Шантель.

Бессильно опустив штору, Роберт, плотно сжав губы, отвернулся. Он действительно благородный человек.

И еще — круглый дурак.

Глава 27

На самом деле Мегги вовсе не хотелось возвращаться в злополучный замок, но под предлогом заботы о коте она могла избежать неловкости, которая непременно возникла бы, задумай Рейф навестить их с Робертом. День выдался по-летнему теплым, и поездка была приятной.

Прусская охрана сообщила, что слуги разбежались и усадьба совершенно опустела. Сержант у ворот узнал ее и без лишних формальностей пропустил в замок, когда она сообщила, что пришла за котом и еще полюбоваться садом.

Тот, кто называет кошек безразличными, равнодушными созданиями, должно быть, никогда не имел с ними дела. Стоило только позвать Рекса по имени, как он появился, чтобы поприветствовать новоиспеченную хозяйку, милостиво принять поклонение и еду.

Мегги предусмотрительно захватила с собой жареную курятину. Пообедав всласть, Рекс, забравшись к Мегги на плечо, сладко задремал.

Запущенный, разросшийся сад выглядел прелестно, цветы источали сладостный аромат, наслаждаясь последними отпущенными им днями. Все тонуло в покойной неге теплой поры, гнетущее впечатление, вызываемое присутствием в замке Варенна и того зла, которое порождал этот человек, исчезло.

Кот был достаточно упитанным зверем, и вскоре плечо затекло. Мегги решила отдохнуть, погреться на солнышке. В маленьком розарии, огражденном живой цветочной изгородью, Мегги отыскала каменную скамью под навесом, увитым плющом. Мирная тишина нарушалась лишь щебетанием птиц и тихим плеском небольшого фонтана в центре парка.

Рекс спал, положив голову ей на колени, растянувшись во всю длину скамьи, свесив лапу вниз. «Вот прекрасный наставник, — лениво думала Мегги, глядя на кота, — который может научить мирной, спокойной жизни, он-то умеет отдыхать как следует, просто позавидуешь».

Обстановка способствовала тому, чтобы расслабиться, и Мегги почувствовала, как постепенно спадает нервное напряжение. Можно во всем найти положительные стороны и уметь довольствоваться малым: пусть последние несколько недель превратились для нее в жестокую пытку, зато между ней и Рейфом установился некий баланс, и еще она унесет с собой чудесное воспоминание о проведенной в постели ночи, и оно будет согревать ее, когда станет совсем невмоготу.

Неожиданный звук ворвался в смутную страну полугрез. Мегги вскинула голову. Кто-то приближался к беседке по дорожке из гравия. Нет, она не ошиблась, это был Рейф. Увидев ее, он остановился в нерешительности, но вскоре продолжил путь, замедляя шаги. Волосы его слегка растрепал ветерок, но одет он был со своей обычной элегантностью. Рейф был так красив, что Мегги зажмурилась, прикусив губу.

Эта встреча не сулила ничего, кроме еще одной ночи в слезах, но сердце, помимо воли, радостно сжалось.

— Добрый день, ваша честь, — сказала Марго с дежурной улыбкой. — Что привело вас в замок?

— Ты. Можно я сяду?

Рейф сел слева, правую половину скамейки занимал кот.

— Довольно мрачное место. Кроме прусской стражи у ворот, здесь никого нет.

— Совершенно верно, даже повар и горничная сбежали. Хорошо, что я пришла за Рексом. Он бы не погиб, мышей в замке достаточно, но страдал бы от одиночества. Кот привык к людям, — добавила она, поглаживая животное по пушистому меху.

Рейф ничего не ответил, только посмотрел на нее пристальным, долгим взглядом. Что-то в нем сильно изменилось. Сегодня он был не таким, как обычно. Может быть. Марго ошибалась, но ей показалось, что во взгляде его куда меньше от герцога Кэндовера и куда больше от юноши, каким Рейф был двенадцать лет назад, от того парня, в которого она влюбилась.

Молчание затянулось. Обоим отчего-то стало неловко.

— Во-первых, я пришел извиниться. Сейчас трудно объяснить, как я мог поверить Нортвуду, когда он заявил, что переспал с тобой.

С куда большим удовольствием Мегги поговорила бы на более отвлеченную тему, например, о погоде или о красотах сада. Об этой истории Марго предпочитала никогда не вспоминать, на ней как бы лежало табу.

— Я узнала о том, что это сделал Нортвуд, вчера, когда он хвастал передо мной своей проницательностью. И действительно, этот человек сделал верный выбор, притворившись пьяным, шепот часто бывает услышан лучше, чем крик.

— Господь знает, как я был наказан за глупую ревность. Прости, Марго. Не доверяя тебе, я совершил самую большую ошибку в жизни.

Рейф замялся, подыскивая верные слова, а затем заговорил медленно, с запинкой:

— У моих родителей был во всех отношениях респектабельный брак. После того как они выполнили свой долг и произвели на свет меня, они почти перестали жить вместе, только изредка бывая под одной крышей, а еще реже — в одной постели.

Встретив тебя, я решил, что нашел ту, которую искал. Но вероятно, я сам не мог поверить своему счастью, именно поэтому и поверил клевете Нортвуда.

— Я не помню, чтобы ты хотя бы раз говорил о своих родителях раньше, — тихо сказала Марго.

— И говорить не о чем. Моя мать умерла, когда мне исполнилось десять, но я не заметил утраты, поскольку и при жизни почти ее не знал. Отец в точном соответствии с парадигмой лорда Честерфильда считал, что смеяться вслух — вульгарность. Он был весьма пунктуален в том, за что отвечал: состояние, движимость и недвижимость, обитатели его владений, будь то слуги или собственный сын, а также регулярность заседаний в палате лордов. Настоящий английский джентльмен.

Рейф опустил взгляд.

— Иметь тестем полковника Эштона для меня… было заманчиво.

У Марго заныло сердце. Неужели гордый, самоуверенный Рейф, каким она воспринимала его в восемнадцать, не только желал ее, но и нуждался в ней? Непонятно, зачем он признался. Едва ли ждет сочувствия.

Признание Рейфа заставило задать вопрос, не перестававший мучить ее и по сей день, лишавший сна.

— Если бы я стала отрицать обвинения Нортвуда, ты бы мне поверил?

— Думаю, да. Я хотел, может быть, бессознательно, чтобы ты отвесила мне пощечину… — Рейф запнулся, затем медленно сказал:

— То, что ты не стала ничего отрицать, доказывало мне твою вину.

— Ах, мой темперамент, будь он проклят! — горько произнесла Марго, с прежней остротой переживая ту боль. — Я была так разозлена и так оскорблена, что поспешила удалиться как можно быстрее, чтобы не разрыдаться перед тобой. Мне надо было остаться и выдержать объяснение до конца.

— Мое недоверие куда преступнее твоего справедливого гнева. Я — преступник. Если бы твой отец не почувствовал, что должен немедленно увезти тебя из Лондона, он не поехал бы во Францию и, возможно, остался бы жив.

— Нет, — покачала головой Марго. — Настала моя очередь извиняться. Я много наговорила тебе тогда, но на самом деле никогда не винила тебя в смерти отца. Мы действительно уехали из страны из-за моей расторгнутой помолвки, но остались после возобновления войны потому, что отец получил приказ от командования задержаться во Франции. Он знал, что мир долго не продлится, и использовал поездку еще и для того, чтобы разузнать о количестве войск и вооружениях противника.

Марго послала Рейфу насмешливый взгляд.

— Как видишь, я переняла профессию шпионки по наследству. Поэтому наличие способностей к этому ремеслу — вещь вполне естественная.