Лепестки на ветру, стр. 58
— За меня и за графиню.
— Так вы влюбились в эту дешевку? — с брезгливым удивлением спросил Варенн. — Надо бы и мне выяснить, что же особенное она из себя представляет. По мне женщина как женщина.
И тут Рейф узнал, что значит «потемнело в глазах от гнева». Оказывается, это вовсе не метафора. Если бы не остаток здравого смысла, напоминающего о страже с ружьями, он бы удушил Варенна голыми руками.
Должно быть, хозяин что-то такое увидел в его лице, потому что поспешил добавить:
— Если вы и впрямь испытываете столь сильное чувство, уверен, что смогу вам помочь. Конечно же, если вы дадите слово джентльмена. Чем мне нравятся англичане, так это тем, что они всерьез воспринимают подобные вещи.
В дверь постучали. Вошел посыльный с письмом. Варенн прочел послание, нахмурившись.
— Прошу простить меня, Кэндовер, но я вынужден прервать нашу болтовню. Меня ждут дела. Извините за апартаменты, но, поймите меня, так вы скорее захотите выкупить для себя более удобное жилье. В темницу его, — добавил граф, обращаясь к страже.
В сопровождении двух охранников, державших его на мушке, Рейф вышел в коридор. При всем кажущемся безумии план Варенна вполне мог сработать. При том весьма шатком равновесии, которое установилось в стране, один точно нанесенный удар приведет к смене власти. Трон Луи стоял на песке, и лидер, способный объединить страну, будет встречен с радостью.
С другой стороны, после гибели столь важных персон мировое сообщество примет такого правителя, который прикроется фиговым листком демократии. Да, план вполне может сработать, и Франция окажется в руках нового Наполеона. Перспектива леденила кровь.
Спустившись на несколько пролетов вниз по продуваемой всеми ветрами лестнице, они оказались в подземелье. И наверху было не очень-то приятно, но здесь, казалось, пахло мертвечиной и витал дух какого-то древнего преступления.
Ступая по скользким ступенькам, то и дело спотыкаясь, Рейф наконец уперся в массивную железную дверь. Угрюмый стражник снял с кольца, вделанного в каменную стену, тяжелый ключ и вставил в замок. Его товарищ при этом дулом ружья прижимал Рейфа к стене. После продолжительной борьбы с древним механизмом дверь удалось открыть.
— Приятно погостить, ваша г… честь, — с сарказмом произнес стражник и, дав герцогу пинка, пропихнул его в камеру.
Еще не успев приземлиться на каменный пол, Рейф понял, что в помещении не один.
Глава 20
Рейф, стоя на четвереньках, ощупывал место, где ему предстояло провести невесть сколько времени. Камера представляла собой куб длиной примерно футов десять. Стены из необработанного камня, пол более гладкий. В одном углу располагался грубо сколоченный топчан с ворохом соломы и двумя одеялами. Вот и вся обстановка.
Свет проникал из узкой щели под самым потолком. И, хотя в камере было сумрачно, Рейф сразу узнал второго ее обитателя — блондина, расположившегося в углу на соломе.
"Дьявол, только этого мне не хватало».
Перед тем как подняться, Рейф глубоко вздохнул. Наверное, он должен был бы обрадоваться, узнав, что Андерсон жив и не является предателем, но, ей-богу, любовник Марго — не самая лучшая компания в заточении.
— Жаль, что вас тоже забрали, Кэндовер, — сказал Андерсон, не потрудившись подняться с соломы. — Как это произошло?
— Обычное дело, — ответил Рейф, стряхивая грязь с брюк, — мятежи, похищения, заговоры. Варенн увез графиню, — распрямившись, добавил он мрачно.
Андерсон резко сел, поморщившись от боли.
— Проклятие, я этого и боялся. Как она?
— В порядке, если Варенну можно доверять. К тому времени, как глаза его привыкли к полумраку, Рейф различил следы жестоких побоев на лице Андерсона. Его левая рука безжизненно висела, сам пленник был смертельно бледен. Забыв о ревности, герцог воскликнул:
— Господи, что они с вами сделали?!
— Отдавая дань моей легендарной стойкости, — невесело усмехнулся Андерсон, — Варенн прислал за мной четырех головорезов. Я отказался от приглашения, но они настояли на своем.
— Кажется, припоминаю. Наутро после вашего исчезновения недалеко от дома, где вы жили, были найдены тела двух неизвестных французов. Ваша работа?
— Я весьма неохотно воспользовался их гостеприимством, — с улыбкой ответил пленник.
Глядя на почти по-женски красивое лицо Андерсона, его хрупкое сложение, Рейф с болью вспомнил о том, как плохо он о нем думал.
:
— С вами, как вижу, лучше не вступать в диспут, — грустно пошутил Рейф.
— Боюсь, со мной теперешним смело мог бы подраться и воробей.
На мертвенно-бледном лице его выступила испарина. Рейф подошел поближе к соломенному ложу Андерсона и опустился на колени.
— Позвольте осмотреть вашу руку. Взглянув на раздробленную кисть и предплечье, Рейф присвистнул. Осторожно исследуя поврежденную руку, Рейф спросил:
— Вы так сильно ушиблись, разбивая чью-то голову?
— Увы, нет. Едва ли я был в состоянии драться, когда меня сюда привезли. И тем не менее Варенн хотел со мной поболтать, а я оказался не в настроении.
Рейф видел, насколько тяжело дается Андерсону его беззаботный тон. Мужество пленника вызывало восхищение.
— Сломаны кисть и три пальца. К счастью, гноя не видно. Позвольте помочь вам снять плащ, чтобы я мог перевязать руку. Тогда станет легче.
Рейф снял жилет и разорвал его на лоскуты. Затем, вспоминая навыки первой медицинской помощи, принялся перебинтовывать руку Андерсона, ту самую красивую руку, которой его сокамерник ласкал Марго. Рейф боролся с ревностью, повторяя себе, что сейчас не время и не место для подобного рода мелочных переживаний, и в конце концов ему удалось справиться с собой.
Рейф искренне старался причинить раненому как можно меньше страданий, но и при столь бережном обращении процедура была для несчастного столь мучительной, что, когда Рейф закончил, Андерсон едва не потерял сознание от боли. Пот тонкой струйкой стекал по лицу, парень лежал на соломе, вытянувшись во весь рост, без движения.
Подождав, пока дыхание станет ровным, Андерсон сказал:
— В свете теперешних обстоятельств, может, мне и следовало бы написать это проклятое письмо. Встретив недоуменный взгляд Рейфа, он пояснил:
— Варенн хотел, чтобы я написал Марго письмо, заманив ее в замок. Но я отказался, тогда он пригрозил переломать мне кости. Я не стал сообщать ему о том, что я левша, пока мне не сломали три пальца и я потерял способность к чистописанию. Оказывается, ему следовало бы поработать над моей правой рукой.
— Хотел бы я увидеть лицо Варенна в этот момент, — ответил Рейф, присаживаясь у ног раненого, усмехнувшись про себя его черному юмору.
— Не думаю, что вы получили бы удовольствие, — сухо заметил Андерсон. — Чтобы как-то себя утешить, он сломал мне кисть. Впрочем, я знавал тюрьмы похуже этой. Солома свежая, одеяло чистое и, поскольку мы с вами во Франции, вино подают вполне сносное. Температура, принимая во внимание время года, тоже вполне терпимая, хотя зимой, наверное, здесь не так приятно.
Рейф невольно поежился. Ему совсем не хотелось оставаться в этом уютном гнездышке до зимы.
— Извините за любопытство, — сказал Андерсон, — но оно, учитывая мою профессию, простительно. Вы не знаете, что затевает наш хозяин?
Рейф ввел товарища по несчастью в курс последних бесед с Ференбахом и Росси, упомянул о смерти Лемерсье, не вдаваясь в подробности, а затем повторил слова Варенна, объясняющие мотивы его поступков.
— Я чувствую себя последним дураком, — сказал Андерсон, закрывая глаза.
— Не вы один, — тихо вторил ему Рейф. — Мы все заблуждались.
"А я больше остальных», — добавил он про себя. Говорить было не о чем. Мужчины сидели молча. Честно говоря, Рейф о многом мог бы расспросить своего соседа, но ни один из этих вопросов не был сейчас уместен.
Шли часы, и Рейф стал сознавать, что наиболее неприятная сторона заключения состоит в скуке. Камера была столь мала, что не удавалось даже с комфортом вытянуться, а прикасаться к осклизлым стенам было противно. Рейф понимал, что если ему не удастся быстро выбраться отсюда, он сойдет с ума.