Сказки и были Безлюдных пространств, стр. 88
Шурка опять лихорадочно скинул штаны.
– Ты куда! – Платон ухватил его за локоть. Подоспели и другие.
Шурка дернул руку.
– Я сейчас… Там отвертка осталась. Мне ее… обязательно надо… Я быстро!
– Рехнулся, – сказал Платон. – Тут же глубина. Кажется, что дно близко, а на самом деле…
– Да нет же! Я уже доныривал!
– Не смей, – железно сказал Платон.
И Шурка понял, что не посмеет без разрешения.
– Ну, Платон… ребята… – Он почувствовал, что сейчас разревется. Как-то все пошло наперекосяк. Разом. – Ну, пожалуйста…
Платон двумя рывками сбросил шорты и рубаху. Шагнул на край.
– Не надо… – пискнула Тина.
Платон ласточкой ушел в воду. И все замерли над кромкой обвалившегося моста.
Тело Платона в темной воде казалось зеленоватым. Он опускался долго. Значит, в самом деле глубина была больше, чем казалось сверху…
Вот он дотянулся до деревянной ручки, изогнулся, как в кино про Ихтиандра, сделал взмах руками, будто крыльями… И наконец показалась над водой его голова. И кулак с отверткой.
– Держи…
Шурка лежа дотянулся, взял. Платон выбрался на песок. Шурка принес ему одежду. Виноватый и благодарный. Платон глянул искоса:
– Хоть бы рассказал, зачем она тебе. Для чего таскаешь с собой?
– Я… расскажу. Потом… Потому что… – У Шурки застревали слова.
Не боялся он выдать тайну. И плевать ему на запрет Гурского! Но ведь… если начнешь рассказывать одно, потянется следом и другое. До конца. Про все. И про то, какой он… И не понятно, чем тогда все кончится… И вообще ничего не понятно! Страх в груди, вот и все!
Как тут объяснишь?
– Я… после. Вы не думайте, я же…
– Да ладно! – небрежно перебил его Платон. – Не хочешь – не говори. Никто же тебя щипцами за язык не тянет… Каждый имеет право на тайны, верно, ребята?.. Пошли!
Вот и конец.
Не было ни ссоры, ни драки. Даже обидных фраз вроде бы не было. Но сразу сделалось их не шестеро, а пятеро и один.
Так же, как раньше, шагали они через бурьян, иван-чай и плети мышиного гороха. Так же весело перекликались… Выпустили крольчонка, он ускакал, встряхивая ушами. Все помахали ему руками. Кроме Шурки.
Пошли снова. Шурка шагал словно с холодным булыжником в груди.
Женька пошла рядом.
– Шур… ты чего?
– Так…
– Ты не расстраивайся.
Он собрал остатки ершистости:
– Я и не думаю!
Женька отстала. Ну вот! Порвалась последняя ниточка…
Нет, не совсем порвалась. У калитки Платона, когда все говорили друг другу (и Шурке, кстати) «пока» и «до завтра», Женька сказала жалобно:
– Шурчик, ты в порядке?
– Увидимся позже… – горько хмыкнул он. И пошел к трамвайной остановке. Не потому, что не хотел разговаривать. Просто снова, второй раз за сегодня, испугался, что разревется. Ко всем бедам не хватало еще и такого скандала!..
Но раз он так ушел – будто все оборвал! – теперь и Женька, наверно, не захочет его видеть…
В мире Великого Кристалла происходила трагедия – крошечная, но такая же страшная, как гибель галактики. Для бесконечного пространства все равно: что галактика, что молекула. А молекула из шести атомов рассыпа?лась неудержимо…
Впрочем, пятеро будут жить без Шурки как прежде.
А он – как без них?
Как без Женьки?..
Шурка добрел до остановки, сел под железным навесом на скамью из реек. Напротив сидела девочка лет пяти и ее красивая молодая мама. Счастливая девочка со счастливой мамой…
Шурка вытащил отвертку. Отпечатал на ладони узорчатую звездочку-снежинку… И резанула его досада!
Почему на свете все так нелепо! Подло!
Гурский прав был – ничего хорошего нет на Земле! Скорей бы на Рею!
Но не хотел Шурка на Рею. Хотел быть здесь! На старых улицах с иван-чаем, на Буграх. И чтобы рядом – Платон, Кустик, Ник, Тина. И Женька, Женька…
Может, пойти и выложить все? Может, выкинуть к чертям отвертку?
Шурка не выкинул. Только с досадой ударил ею по краю скамьи. Отлетела щепка. Стержень сорвался и скользнул по ноге, разодрал кожу от колена до косточки.
Девочка вскрикнула.
Шурка вскочил и, роняя в траву густую кровь, бросился вдоль рельсов. И плакал…
Впрочем, когда он добрался до дома, на ноге был уже заросший розовый рубец.
3. Трамвайное кольцо
Большой бестолковый и беспощадный мир жил по своим правилам – как ему хотелось (или не хотелось, но получалось). Большому взрослому миру не было дела до Шуркиных бед. Он, этот мир, со своими идиотскими хлопотами, потрясениями и заботами врывался в дом через телеэкран.
Перед экраном сидела баба Дуся. Оглянулась, когда Шурка вошел.
– Слышь, а бразильцы выиграли у итальянцев-то. В игре ничего друг другу забить не могли, только по пенальти взяли верх… Итальянские болельщики повыкидывали из окон свои телевизоры. От досады!
«Ну и холера с ними», – сказал про себя Шурка. Но обижать таким отзывом бабу Дусю не стал. Молча ушел к себе, лег, уставился в потолок.
Баба Дуся заглянула в дверь:
– Чего смурной? Нелады какие-то?
– Все лады. Устал просто…
– Ну дак немудрено. Иди поешь. Отощал совсем, избегался… Господи, а ногу-то где разодрал?
– Не помню. Да заросло уже…
Несмотря на горести, есть хотелось до тошноты. Шурка пошел на кухню, съел окрошку и кашу с колбасой.
– Ну вот, ожил малость, – обрадовалась баба Дуся. – А знаешь, какие новости от астрономов идут? Говорят, летит на планету Юпитер комета расколотая. Имени какого-то ученого – то ли Шумейко, то ли Шумахера. Как грохнется, будет взрыв посильнее миллиона водородных бомб.
– Нам-то что…
– А то, что говорят, будто и на Землю повлияет. Может она съехать с орбиты…
– Туда ей и дорога, – искренне сказал Шурка.
– Как это – «туда и дорога»! А с нами что?!
– А хоть что…
– Тьфу на тебя… А в Югославии перемирие нарушилось, снова палят по городу Сараеву из минометов. Кругом люди рехнулись.
– Вот именно… И будут палить, пока на Земле снаряды не кончатся. А они не кончатся… в обозримом будущем. – И Шурка вспомнил Гурского: «Психология полевых командиров…»
– Страсти ты говоришь какие, помолчи лучше… А еще передали в «Новостях», что общество «Золотой Маврикий», ну то, про которое все время реклама была, лопается по швам. Перестали покупать у населения акции, в Москве у приемных пунктов тыщи людей шум подымают. Представляешь?
– Баб-Дусь, ну тебе-то что, – застонал Шурка. – У нас с тобой ни одной же акции нету!
– У нас нету, а у других, у миллионов человек, есть! Уже митинги начинаются. Диктор Веревочкин в «Новостях» сказал, что может быть гражданская война или досрочные перевыборы…
«Мне бы эти заботы», – горько подумал Шурка.
– Чего-то ты сегодня не в себе, – опять затревожилась баба Дуся. – С дружками своими, что ли, поругался?
– Вот еще! Не ругался я…
– Или с Женькой. А? – сказала она безжалостно.
– Ну не копай ты мне душу! – взвыл Шурка. И опять плюхнулся на диван в своей конуре.
Баба Дуся ворчала за перегородкой:
– «Не копай душу»… А об моей душе ты помнишь? Думаешь, бабка не переживает? На тебя глядючи…
Шурка закрыл глаза и стал проваливаться в дремоту. Закачался перед глазами иван-чай, замелькали стрекозы. Вспомнилось влажное касание Женькиных волос… Потом ощутилась, почти как наяву, давящая глубина Черного пруда.
«Почему я потерял сознание? От памяти про машину? От холода и страха? А может, просто от давления воды?.. И все зря! Потому что не было восьмиугольного люка…»
Но где-то он все же есть! Люк, дверь, проход… Мало того, Шурка понял, что он помнит, где именно! Откуда помнит?.. Господи, да Кустик же утром говорил! Про туннель под мостом, где трамвайное кольцо!
Шурка сел. Теперь не было усталости и бессилия. Стало ясно, что надо делать. И чем скорее Шурка это сделает, тем скорее будет свободен! От непонятного своего задания, от Гурского, от обязанности молчать!