Сказки и были Безлюдных пространств, стр. 86
Не надо думать, что они так и шли, взявшись за руки. Перед насыпью, где труба-проход, обменялись взглядами, улыбнулись и расцепили пальцы. И по Буграм шагали уже каждый сам по себе, прыгая через колючки, перекликаясь в бурьянных чащах. То разбегались, то сходились вновь.
Платон объяснял Шурке:
– Помнишь кино про мушкетеров? Там Атос поет: «Есть в старом парке черный пруд, в нем лилии цветут»… Ну вот, там, куда идем, такой же пруд, таинственный. Правда, от парка только несколько берез осталось…
Шли долго. Давно миновали ложбину с Кузей. Шурке до сих пор казалось удивительным: как между заводом и окрестными переулками могли поместиться такие бескрайние холмистые пространства. Когда путешественники всходили на очередной бугор, город с него виделся лежащим в далекой дымке…
Бесшумно махали крыльями желтые бабочки. Тихо летел пух семян – уже не тополиный, а от белоцвета и всяких других пустырных трав. Кустик теперь не отмахивался и не отдувал пушинки. Смеялся и подставлял лицо.
Он оказался рядом с Шуркой.
– Твоя баба Дуся настоящая волшебница!
Шурка обрадованно кивнул. По правде говоря, он вовсе не надеялся на такой результат. Несколько дней назад, когда баба Дуся заговаривала соседке больной зуб, Шурка шутя спросил: не знает ли она заклинания от щекотки. Оказалось, что знает. И надо же, в самом деле помогло!
Вон как резвится освобожденный от врожденной боязни Кустик!
Он пошел с Шуркой плечом к плечу и вдруг с веселым возбуждением зашептал. Прямо в ухо:
– Знаешь что! Я тебе за это открою тайну! Про восьмиугольную дверь.
Колючий холодок прошил Шурку от затылка до пяток. Он даже споткнулся. Но сказал небрежно:
– Я уж и забыл про нее…
– Да? А я думал, для тебя это важно.
– Ну… а что за дверь-то? – не удержался Шурка.
– Точнее, это проход. Я его увидел случайно. Однажды я решил проехать по трамвайному кольцу под мостом: интересно же! Спрятался под скамейкой в заднем вагоне. А когда въехали под мост, посмотрел в окно. Ну, ничего особенного, каменные стены да лампочка. Но в одной стене – черный вход. Правда, не дверь, а как бы начало туннеля. Но именно восьмиугольной формы! Понимаешь, такой прямоугольник, но углы у него срезаны. И получается фигура с восемью углами…
Привычный к роли рассказчика, Кустик говорил будто по готовому тексту. И Шурка отчетливо представил начало темного восьмиугольного туннеля. И опять – нервный озноб…
Шурка дернул лопатками. Сказал со старательной небрежностью:
– Интересно. Может, слазим когда-нибудь, поглядим… Слушай, Кустик, а продолжение про стеклянную планету у тебя придумалось? То есть нашептали его космические голоса?
– Да!.. Там такое получилось! От частых раскопок произошло изменение рельефа! И рядом с городом Пампоподо образовался новый морской залив. И в нем завелись всякие разумные морские жители…
– Вот такие? – Шурка хлопнул Кустика между лопаток, где шевелила хвостом русалка.
– Всякие! И у них… знаешь что? Была совсем другая биологическая структура! Внутренности совсем не человеческие!
– А… какие? – Это Шурка шепотом. Стараясь унять новый испуг.
– Ну, внутри хороших людей жили… золотые рыбки. А внутри плохих – всякие каракатицы и спруты… Шурка, а зачем ты всегда носишь с собой отвертку?
– Что?.. А, ну это так… талисман, – сказал Шурка слабым голосом. К счастью, тут за буграми показались высокие березы.
– Ура! Пришли! – Кустик взлягнул суставчатыми конечностями и помчался вперед.
2. Есть в старом парке черный пруд…
Когда-то здесь в самом деле был приусадебный парк. Об этом говорили развалины гранитной беседки. Но от деревьев осталось лишь пять-шесть вековых берез. Полувысохшие, с редкой листвой, они торчали в отдалении друг от друга.
Пруд – небольшой и круглый, как тарелка, – лежал в низких, поросших рогозом и осокой берегах. Вода была, как черное стекло. Кое-где лежали на ней крупные листья и белели цветы. Видимо, и правда лилии.
– Их рвать нельзя. Они – редкость, – прошептала Тина.
Никто и не собирался рвать. Стояли, слушали тишину. В тишине журчала у скрытой в кустах плотины вода. Журчал и вытекающий из пруда ручей, тоже скрытый в низких зарослях. Над осокой чуть слышно потрескивала крыльями синяя стрекоза. Густое солнечное тепло пластами лежало над прудом и травами. Медленно садились на воду семена-пушинки.
Кустик шепотом сказал:
– Здесь, говорят, во-от такие, величиной с блюдо, караси водятся. Золотистые.
– Кто говорит? – строго спросил Платон.
Кустик слегка удивился:
– Не знаю… По-моему, ты рассказывал.
Платон покачал головой.
– Эхо на Буграх нашептало, – тихонько сказал Ник.
Шурке вдруг стало не по себе. Словно что-то должно случиться. Что? Он спросил с нарочитой бодростью:
– А купаться-то здесь можно?
На Шурку разом посмотрели. Платон кивнул:
– Можно. Вон там.
Неподалеку из рогоза подымались кирпичные остатки арочного моста. На берегу они полого уходили в траву, а над водой нависали крутым козырьком. У воды, рядом с кирпичной аркой, рогоз расступился, там была чистая песчаная проплешина. Размером с теннисный стол. Без единого следа на твердом песке. Все торопливо поскидывали одежду.
– Далеко не плавать, держитесь вместе, – велел Платон. – Здесь омуты… и вообще всякое…
– Сизые призраки, – хихикнул Кустик, нетерпеливо дергая колючими локтями.
– Чего смешного… – сказала Тина.
– Вспомнила про «плотину» и «водяного», – шепнул Кустик Шурке. – Платон! Ну, можно уже?
– Пошли…
Шурка думал, что вода будет очень холодная, но она оказалась обыкновенная. И с болотистым привкусом. Но все равно было здорово! Барахтались, пока не покрылись пупырышками. Выбрались на горячий песок. Потом вернулись в воду и за руки, за ноги вытащили Кустика. Он вырывался и норовил опять плюхнуться животом на мелком месте.
– Я ловлю золотых карасей!
– А леща не хочешь? – Платон сделал вид, что собирается вляпать ему по шее.
– Везде сплошное угнетение! – Кустик с оскорбленным видом упал на песок. – Ну и ладно! Не будет вам никакой ухи…
– Мы с твоего костюма рыб натрясем, – пообещала Тина.
Девочки сели поодаль. Тина помогала Женьке расплести мокрые косы.
Солнечный жар нагонял дрему. Шурка, лежа на спине, прикрыл глаза. Сквозь тонкие веки просвечивался алый свет солнца…
– …А пойдемте посмотрим пустырных кроликов! – Это был тонкий нетерпеливый голос Кустика.
Шурка приподнялся, глянул. Кустик уже не лежал, а пританцовывал. На песке от него остался след, похожий на отпечаток скелета.
– А правда! – Ник тоже вскочил. – Пошли! Тут их много. У них сейчас крольчата!
– Что за кролики? – спросил Шурка.
– Одичавшие, – объяснил Платон. – Когда-то их предки убежали от хозяев и здесь расплодились. Как в Австралии. Но почему-то лишь на этом участке, у пруда…
– Они такие миленькие! – обрадованно засуетилась Тина. – И ничуть не боятся людей! Сами в руки просятся! Идем скорее…
– Я не пойду, – сказала Женька. И глянула на Шурку. – У меня нога повредилась, под коленкой какая-то жилка… ёкает. Лучше посижу…
– А у меня пятка натерлась. Тоже болит, – сообщил Шурка.
Нахальное вранье простили ему и Женьке без насмешек, с пониманием.
– Ладно. Только не купайтесь без нас, – предупредил Платон.
И четверо вереницей ушли в заросли осота и болиголова.
Если бы не раскиданная по песку одежда, могло показаться, что никогда тут никого не было – кроме Шурки и Женьки.
Женька сидела от Шурки метрах в трех. Похожая на русалочку из датского города Копенгагена. Глаза были теперь не серые, а золотистые от солнца. Она встретилась с Шуркой взглядом, опустила ресницы и стала рисовать на песке восьмерки.
– Правда болит нога? – почему-то с большой неловкостью спросил Шурка.