Сказки и были Безлюдных пространств, стр. 20
Лесь и Гайка отвели Ашотика домой и пошли к Большой гавани, на Адмиральскую набережную. Лесь, кажется, знал, что ему делать. Гайка не спрашивала, просто шла рядом. Была в ней непонятная тревога.
С высокой набережной виден был выход из бухты, перегороженной бонами, и другой берег, называвшийся Батарейная слобода. И мыс, где стоял полукруглый старинный форт.
Сейчас форт был наполовину закрыт серым корпусом крейсера-авиаматки «Ла?донь». Название авиаматки полагалось говорить с ударением на «а». Но все ее называли «Ладо?нь» или «Ладо?шка». На широкой стальной палубе – будто и правда на ладони, как уснувшие мухи, – сидели боевые вертолеты. По бортам торчали расчехленные ракетные установки, похожие на кусочки пчелиных сот.
Город был спокоен и тих. По набережной и бульвару гуляли взрослые и ребята. Здешние и туристы. От музыкального фонтана доносилась переливчатая мелодия. На стальную великанскую «Ладошку» смотрели спокойно. Но в этом спокойствии была усталость. Так люди, живущие рядом со складом боеприпасов, устают от страха и уже не думают о постоянной опасности…
«Ладонь» хотела уйти. В другой порт, на базу другого флота, который теперь считался заграничным. И подняла нездешний флаг. Так решил командир авиаматки, и его поддержал экипаж.
Штаб запретил уход. Пригрозил «принять все меры» и привел в готовность береговые батареи. «Ладонь» расчехлила установки. После чего в штабе начались долгие и бесполезные переговоры. Авиаматка с раскаленной от солнца палубой уже неделю стояла у выхода из бухты – громадная, стальная, неумолимая. На корабле и на берегу боевые вахты дежурили у пусковых пультов. На площадях и в скверах порой собирались митинги – кто за «Ладонь», кто за штаб. Тех и других иногда пытались разогнать парни в пятнистых робах и лиловых беретах. Один раз с лиловыми беретами крепко сцепились черные – морской десант. Правда, без стрельбы, врукопашную. Досталось и тем и другим.
Дядя Сима сказал по этому поводу:
– Р-романтика гражданской войны… Мало что на Горном берегу все передрались, так и нашим не сидится. Адмиралы грызутся за власть, а у лейтенантов и мичманов зуд под копчиком. И матросики туда же…
Лесь крепко сжал излучатель.
– Гайка, если сейчас лучом по «Ладошке»! Может, пропадет у них агрессивность? А то ведь шарахнут из установок, тогда половина Батарейной слободы в дым…
– Давай, Лесь, – неуверенно согласилась Гайка.
Лесь уперся локтями в гранитный парапет… Вот тут-то и подошел Вязников.
– Чем это вы занимаетесь? – Видно было, что он прячет под ленивой усмешкой настоящее любопытство.
– Играем, – сказала Гайка миролюбиво. И посмотрела на Леся: «Не задирайся, ладно?» А он и не собирался. Хотя и досадно было, что Вязников помешал.
Вязников тронул пальцем банку. Спросил совсем серьезно:
– Это что? Космический бластер?
– Да, – сказал Лесь. Он ведь ничем не рисковал. Все равно Вязников не догадается. – Особый излучатель. Сейчас шарахну по «Ладошке» секретной энергией, и там сразу раздумают ракетами грозить.
– Не надо, Лесь, – вздохнул Вязников. Будто поверил. – У меня там старший брат. Мичман.
– Но это же безвредно для людей! – быстро разъяснила Гайка. – У них только злость исчезнет.
– И тогда их с батарей раздолбают, как плавучую мишень, – тихо сказал Вязников. – Или ночью десант возьмет их тепленькими.
Гайка глянула на Леся:
– Тогда, может, облучить батареи?
– Отсюда не достать, – насупленно объяснил Лесь. – И вообще… Чем «Ладошка» лучше батарей?
– На батареях у меня дядя, – сказал Вязников. – Папин брат. Старший лейтенант… Ладно, пока… – И пошел, покачиваясь. Тонкий, слегка согнувшийся. Почему-то грустный.
И Лесь неожиданно сказал ему в спину:
– Вязников! Ты правда уедешь отсюда?
Он остановился, посмотрел через плечо:
– Не знаю. Может, да, а может, нет. Как получится у родителей, – и пошел опять. И скрылся за каштанами.
– Лесь, не надо нам соваться в эти дела, – негромко, но твердо сказала Гайка. – Мы же не знаем, кто прав, а кто виноват. И вообще… там брат, а там дядя…
– Да никто не прав! Все посходили с ума: и дяди, и братья! – Лесь чуть не заплакал.
– Но у тебя же не хватит энергии на всех!.. Лесь…
– Что? – ощетиненно вскинулся он.
– Ты же сам говорил: виноваты инопланетяне! Если сбить их излучение… – Она смотрела не на Леся, а куда-то назад и вверх.
Лесь посмотрел туда же.
Над каштанами Адмиральского бульвара видны были крыши Сигнальной горки. А над крышами блестел голубой куб новой метеостанции с белым шаровидным чехлом антенны.
Лесь сжал губы и поднял приклад к плечу. Потом нахмуренно глянул на Гайку:
– А как мы узнаем, что излучение прекратилось?
– Увидим же, какая сделается жизнь…
– Это не сразу. А сейчас-то как?
– Лесь, мне кажется, шар лопнет и задымится. Лесь теперь не колебался. Убрал предохранитель, прицелился. И на три долгие секунды нажал спуск.
Разумеется, ничего не случилось. Шар по-прежнему сверкал белизной – неподвижный, незыблемый.
Лесь враз, в один миг, понял, что все это – его сплошная выдумка. Не было никакой искры на круге затмения, а был просто блик на линзе. И не может быть никакой энергии Луча. И «лейденская» банка – обычная пустая жестянка. И стеклянный кубик врет, когда разбивает мир на радужные картинки. И Безлюдные пространства – просто оглохшие от зноя окраины Заповедника. И Бухта, О Которой Никто Не Знает, – обычный закуток между скалами: купальщики в него не лазят, потому что боятся крутых тропинок…
И так он стоял, прощаясь со сказкой и надеждой. Уже не смотрел на антенный шар, а смотрел на свои старые сандалии. Опустил деревянно-жестяную игрушку и слышал, как звенит вокруг беспощадное знойное солнце. И асфальт, и гранит были горячими, как броневые листы авиаматки…
– Лесь!! Смотри! Туда!..
По шару шли змеистые черные трещины. Потом он распустился как бутон, куски скорлупы откинулись. Гайка и Лесь увидели кузнечика.
Издалека он казался обыкновенным желтым кузнечиком.
Но он занимал всю центральную площадку крыши.
Велька
В среду вернулся дядя Сима. Поцеловал размякшую от радости Це-це, подкинул под потолок Леся. Был дядя Сима жилистый, высокий, с длинным коричневым лицом и светлыми, как голубая вода, глазами.
– Мама на работе? Пошли, я соскучился!
Мама работала в маленьком почтовом отделении. Здесь пахло разогретым сургучом и яблоками и было мало посетителей.
Мама обрадовалась дяде Симе. Завела его и Леся в комнату, где хранились посылки, и велела:
– Ну, Серафим Денисович, рассказывай, как ездил и почему так долго.
Дядя Сима стал рассказывать и под конец сообщил, что ездить по сухопутью ему совсем уже надоело, поэтому он окончательно решил перейти на работу в яхт-клуб.
– Ура… – выдохнул Лесь.
– А вы как тут жили без меня?
Мама сообщала, что жили ничего. К зарплате обещают прибавку. Лесь почти не спорил с тетей Цецей и завел себе новых друзей, которых обучает хитростям солнечной энергии.
– Друзья – это чудесно! Ладно, Лесь, пошли, маме надо работать, а то не дадут прибавку…
– Я задержусь. У меня еще… разговор…
Дядя Сима был понятливый.
– Хорошо. Тогда догоняй…
Едва он ушел, мама взволнованно сказала:
– Лесь? Что случилось?
– Ничего. Так… Признаваться буду…
– Господи, в чем? Что натворил?
– Да не сейчас. Вообще… За долгое время.
– Вот как? – Мама успокоилась. Но не совсем. Села на табурет, Леся поставила перед собой. – А с чего это на тебя такая откровенность снизошла?
Лесь затеребил пыльные, разлохмаченные на кромках шорты:
– А чего… во второй десяток лет перешагивать с грехами…