Сказки и были Безлюдных пространств, стр. 104
“Скорей бы уж все кончилось…”
– Учитывая тяжесть преступления, военный трибунал приговорил старшего в ночном карауле – капрала Кроха – к расстрелу…
Чуть заметное шевеление прошло по строю.
– Прошу порядка, господа… – в голосе подполковника слегка поубавилась официальность. – Что касается воспитанника Бельского, то… тринадцатилетних мальчиков, даже если они носят гвардейскую форму, под трибунал не отдают и не расстреливают. Но его преступление от этого не становится меньше. Командирский совет школы постановил…
Подполковник впервые поднял очки от листа и обвел ими строй. А на Лёна так и не взглянул.
– …постановил: изгнать бывшего воспитанника Леонтия Альберта Бельского из наших рядов. Оповестить все военные школы Империи, что вышеупомянутый Леонтий Альберт Бельский лишен права быть зачисленным в эти учебные заведения. Он также не имеет права быть принятым ни в какие военные части и учреждения в качестве юного волонтера или сына полка… Кроме того, учитывая тяжесть содеянного, совет командиров решил прибегнуть к дополнительному возмездию и вернуться для этого к традициям кадетских корпусов прежнего времени…
Опять шевеление…
– После процедуры лишения воинской чести бывший воспитанник Бельский проведет ночь в подземной камере гауптвахты, а утром будет подвергнут пяти ударам шомполом от старинной винтовки образца тысяча восемьсот девяносто шестого года. После этого Бельского выведут за территорию школы и предоставят его собственной судьбе… Публичные наказания запрещены законом, но экзекуция будет снята видеокамерой, и вам придется посмотреть этот эпизод в вечернем выпуске школьных известий… А теперь – приступайте.
Два унтера не грубо, но сильно взяли Лёна за локти и за плечи, надавили, поставили на колени. Тощий молоденький лейтенант с бесстрастным лицом сильно согнул над его головой тонкий клинок. Лён этого не видел, но услышал пружинный звон, когда шпага сломалась.
Тут же его опять крепко взяли за локти и повели из зала (Лён еле успевал переставлять ноги).
Кортик генерала.
Его заставили спуститься по винтовой чугунной лестнице (закружилась голова). Затем был низкий кирпичный коридор. В середине коридора унтеров и Лёна встретил капитан Харц, адъютант начальника школы. Приказал унтерам:
– Ступайте обратно. Дальше я сам…
Унтера загрохали по ступеням, а Харц взял бывшего воспитанника за плечо.
– Вот сюда, Бельский…
За железной глухой дверью оказалась не камера. Была комната с шелковистыми обоями и портретом Его величества. Без окон, с теплым светом торшера и с покрытой чехлами мебелью.
Генерал сидел за украшенным львиными мордами письменным столом. Он встал.
Он не просто встал, а почти что по стойке смирно. И сказал тихо:
– Садитесь, друг мой…
Лён быстро сел на край кресла. Лбом лег на край стола и зарыдал.
Генерал остановился за его трясущейся спиной. И терпеливо ждал, когда рыдания станут потише. Нагнулся.
– Мальчик мой… Вы не должны стыдиться этих слез. Ничуть. Бывают обстоятельства, когда плачут даже ветераны, много раз смотревшие без страха в лицо смерти. Я понимаю, как вам тяжело… Выпейте это…
Лён стукнул зубами о край стакана. Глотнул. Было что-то холодное, горьковатое, с запахом мяты. Полегчало. Лён всхлипнул, глотнул еще раз, хотел встать.
– Сидите, сидите, – генерал ласково надавил на его плечо. Лён повернул к нему мокрое лицо. Близко увидел седоватый ежик, шрам на худой щеке, квадратную бородку. Добрые, вовсе не командирские глаза. Лён впервые был так близко от генерала.
– Я понимаю, как вам тяжело… – В голосе генерала были виноватые нотки. – Каким несправедливым оказалось все это… представление. Но ведь и вы понимаете: оно необходимо, чтобы никто-никто не догадался о вашей особой миссии. Невозможно заподозрить курьера государственной важности в мальчишке, которого с позором изгнали из юных гвардейцев…
Лён всхлипнул опять. Генерал сказал негромко, но теперь потверже:
– Гвардеец Бельский…
Лён встал. Рукавом мазнул по глазам и уже не опускал лица.
– Курсант Бельский. Прежде всего – от имени имперского генералитета я приношу вам извинения за такое… такую вынужденную меру. Это будет особо подчеркнуто перед строем, когда вы вернетесь. И тут же – возвращение гвардейской формы и достоинства, звание суб-лейтенанта, которое недавним указом императора приравнено к младшему офицерскому чину. Вам будет вручен офицерский кортик с правом постоянного ношения… Знаете что?! Не просто кортик. Я вручу вам вот этот, свой… Честное слово, вы заслужили его. То есть заслужите, когда справитесь с заданием. А я уверен, что справитесь.
Оружие, похожее на маленький меч висело на цепочках, спускавшихся из-под генеральского мундира – у бедра с лампасом. В темно-зеленых кожаных ножнах с оковками, с золотистой витой рукояткой.
Слезы на веснушчатых щеках стремительно высыхали. Лён сдвинул каблуки гвардейских ботинок.
– Господин генерал! Могу я задать вопрос?
– Конечно, мой мальчик!
– Господин генерал… То, что мне поручено, не требует особой смелости и риска. Добраться, найти, встретить, передать… За что же такая награда?
– Ты прав, на первый взгляд поручение не слишком сложное. Но от его выполнения во многом зависят успехи наших вооруженных сил. И нынче, и в будущем. Ты несешь в себе сведения небывалой важности… И дело в том, что донести их можешь только ты… Мы недаром так долго искали именно такого человека. Ваши математические способности, ваше умение воспринимать изображение плоского кинескопа как реальное трехмерное пространство – все это обратило внимание на вас. Такая уж судьба, что человеком, способным нести информацию, зашифрованную в объеме четырехмерного энергетического биополя, оказался мальчик… Ты, Лён… Ничего, что я обращаюсь так по-дружески? То “вы”, то “ты”…
– Спасибо, господин генерал.
– Вы уже почти офицер, Лён, значит, мы люди одного круга. В неслужебной обстановке вы можете тоже обращаться ко мне попросту: Людвиг Валентин… Да-да, я не шучу.
– Спасибо, господин генерал.
– Ну вот!.. Ладно, привыкнете.
– Господин генерал, а можно еще вопрос?
– Конечно! Только не о сути доверенной вам информации. По правде говоря, подробностей я не знаю сам. А вам они тем более ни к чему. Я верю, что в случае провала вы проявите должную твердость, но есть способы развязывать языки кому угодно. Без всяких пыток. Один укол – и дело сделано… А незнание – гарантия тайны…
– Я понимаю, господин генерал…
– Прекрасно… А тайна эта очень важна. Недаром ее нельзя доверить ни радиосвязи, ни секретной фельдъегерской почте, ничему другому. Слишком изощренными стали способы перехвата и расшифровки…
– Да, господин генерал.
– Скажите, Лён, вы четко помните то, что в вас заложено?
Лён прикрыл глаза. Святящаяся пирамидка из разноцветных переплетенных линий и нанизанных на них желтых мохнатых шариков повисла перед ним в темноте. Темнота бала разбавлена зелеными следами от абажура, но пирамидки это не касалось.
– Господин генерал, я помню все! Я не смогу забыть, если даже захочу. Пока не передам запись машине…
– Отлично, Лён… Да, а о чем ты хотел спросить?
– Господин генерал… Капрала Кроха, надеюсь, не расстреляют по правде?
– Ни в коем случае! Сегодня же ему объявят о помиловании. Месяц он проведет под арестом, но арест не будет суровым. Лишь бы капрал не гулял и не болтал лишнего, пока вы не вернетесь…
– А… шомпола? Это… надо обязательно, да?
– Да что ты, друг мой! Ты-то здесь при чем? На эту роль уговорили сына школьного садовника. Ему заплатят…
– Он же совсем на меня не похож!
– Голова на экране будет заштрихована. К тому же, в таких случаях объективы направлены… на другое место.
– Но его… не изо всех сил?
– Нет, конечно… Хотя и не совсем в шутку. Надо все-таки, чтобы он поверещал натурально. Ему обещана сумма, которую отец получает за полгода. За такие деньги можно и пострадать слегка. Тем более, что этот отрок – не гвардеец, понятия о достоинстве у него попроще…