Сказки и были Безлюдных пространств, стр. 102
Флаг сшила внучка старика Августа. Она прибегала на бастион почти каждый день. Но не надолго. Большую часть времени старик проводил один. Вернее, с лохматым псом Румпелем и петушком Тиви. Румпель и Тиви подружились. Тиви то и дело ходил по развалившемуся на солнцепеке псу и выклевывал из его шерсти букашек.
Таким образом постоянных жильцов на бастионе было трое.
А в начале сентября их прибавилось.
Сентябрь в здешних местах почти неотличим от лета. Лишь закаты наступают раньше да рынки ломятся от фруктов. Днем солнце палит как в июле. На бастионах пахнет разогретым известняком, высохшей морской солью, гнилыми водорослями и горячей бронзой старых пушек.
Только изредка с моря прилетит ветерок, хлопнет оранжевым флагом и дохнет прохладой.
…Верхние площадки ограждал широкий каменный парапет. На парапете правого бастиона лежал мальчик в полинялых коричневых трусиках. Щуплый, с облезшими от загара плечами. Он с одинаковым удовольствием впитывал кожей и солнечный жар, и прохладу морского дыхания. Упирался подбородком в твердый камень и раскладывал перед собой разноцветные раковины. Раскладывал сосредоточенно – не просто так, а в каком-то ему одному понятном порядке. И шевелил припухшими, в мелких трещинках губами.
Петушок Тиви аккуратно прошелся по спине мальчика – словно пересчитал лапками его позвонки. Потом забрался на мальчишкин затылок, сунулся клювом в нерасчесанные после купания пряди – светлые, как шлюпочная пакля-конопатка.
– Отвяжись, надоеда, – сказал мальчик добродушно. – Никого там нет, иди к Румпелю блох ловить.
Тиви послушно прошелся обратно – по спине, по трусикам, по ноге. Но в конце пути задержался и клюнул в пятку.
– Кого-то сейчас запрут в курятник, – пообещал мальчик.
Тиви поспешно удалился. Но через минуту пятку опять клюнули.
– Вот зараза! Ну, я тебя… – Мальчик дрыгнул ногой и услышал смех. Быстро сел. – Ой, Лён…
Над ним стоял другой мальчик, постарше. Лет тринадцати. С длинным веснушчатым лицом, с волосами цвета сосновой коры. В похожей на полосатый мешок рыбацкой безрукавке. Безрукавка мальчику была чересчур длинна. Из-под нее торчали мятые штаны с бахромой у колен и ноги в порыжелых разбитых ботинках.
Поперечные полосы безрукавки были серо-зеленые – как на громадном арбузе, который Лён принес в сумке, сделанной из обрывка рыболовной сети.
В другой руке Лён держал длинную камышинку – ей он и “клюнул” пятку приятеля.
– Лён, я и не слышал, как ты появился… Ух и арбузище!
Лён опустил арбуз на парапет.
– Еле припер… Я купил его почти задаром, у тетки, которая торопилась с рынка домой… Ну что, придумал имя для большой раковины?
– Не-а… Лён, знаешь что? – Мальчик обхватил колени и снизу вверх смотрел в веснушчатое лицо. С непонятной напряженностью. – Мне уже не первый раз это кажется…
– Что, Зорко?
– Что я тебя где-то раньше видел…
– Вот новость! Целую неделю живем тут вместе!
– Да не теперь, а давно!
Лён улыбался широким, как полумесяц, ртом:
– Так говорят незнакомым девицам, когда хотят за ними поухаживать.
– Тьфу на тебя… Я никогда за ними не буду ухаживать, я же не сумасшедший.
– В десять лет все так обещают…
– Ну, ты же не девица, черт тебя побери! Я с тобой серьезно разговариваю!.. Кажется, что видел тебя где-то… Может, во сне?
Лён стал серьезным. Уронил камышинку.
– Знаешь, Зорко, учитель говорил нам, что это называется “явление обратной памяти”. Такой мысленный обман…
– Ну, может быть… – Зорко был смущен своей внезапной сердитостью. Хотелось загладить. Он пяткой качнул арбуз в сетке.
– С виду-то спелый. А внутри – красный? Вырезку делали?
– Я и без вырезки умею определять… Хочешь, кокнем пополам и попробуем?
– Нет, оставим до ужина.
– Ладно… Жаль только, что Динка сегодня не придет.
– Ага… – Зорко стрельнул глазами, отодвинулся и лукаво срифмовал:
– Кто-то сейчас полетит вверх тормашками с бастиона!
– А кто-то пусть меня сперва догонит! – Зорко вскочил.
Но Лён играть не хотел
– Я и так умаялся, пока тащил эту бомбу… Зорко, а где старик?
– Спит после обеда. Не велел будить его до захода.
– Можно и после захода не будить, ужин сварим сами. И маяк сами включим…
– Маяк не надо включать! Опять была радиограмма…
Когда не горит маяк
Название города Льчевска по традиции писалось особо: L-чевск. В этой путанице шрифтов отразилась разноплеменность льчевского населения и пестрота здешней истории. Город был отделен от Империи узкой полосой степного пространства, которое принадлежало Куршской республике. Республика имела на Льчевск свои виды. Так же, как и правительство набиравшей силу имперской Вест-Федерации.
В конце концов на заседании международной комиссии было решено дать Льчевску права вольного города – чтобы никому не было обидно.
Такое решение понравилось не всем. Был случай, когда из дальнобойного орудия пальнул по городу имперский крейсер. Дважды обстреливали ракетами здешний берег катера йосских сепаратистов. несколько раз в районе портовых пакгаузов высаживались с моря громилы в масках и с автоматами, устраивали стрельбу и поджоги.
Поэтому, если городским властям чудилась опасность, включать маяк запрещали – чтобы у любителей стрельбы и десантов не было такого прекрасного ориентира.
…Когда солнце спрятало в море верхний край вишневого диска, Лён спустил флаг. И сел на парапет, свесив ноги наружу. Море казалось усыпанным медными искрящимися стружками. Небо у самого горизонта было оранжевым, а выше – лимонным. А еще выше громоздились облачные горы – пунцовые, малиновые, бронзовые. Торжественные, как берег могучей и прекрасной страны. “Великой Империи”, – подумал Лён.
Наверно, такой вот чудесной будет страна, когда преодолеет все раздоры и обретет силу, которой славилась в прежние времена…
Жаль только, что краски быстро тускнели: темнота в приморском южном краю приходит торопливо.
Трещали цикады. Сильнее, чем днем, пахло теплыми камнями и морем. Еле слышно плескали внизу сонные гребешки. Уютный такой, ласковый вечер… И впервые за всю неделю не было в душе у Лёна беспокойства. В тайнике под разрушенной лестницей сегодня наконец-то нашел он то, чего ждал.
Позади послышались голоса и звяканье крышки о кастрюлю. Зорко у железной печурки помогал старику готовить на ужин тыквенную похлебку. Старик ворчал. Не на помощника, а на весь мир. Он был недоволен, что запретили включать маяк.
Но недовольство это было притворным. В глубине души старый Август радовался. Зеленые проблески маячного фонаря создавали помехи при наблюдении за звездами, а сегодня можно было отвести душу.
Телескоп старик устроил из крепостного орудия. Вставил внутрь ствола наклонное зеркало, в запальное отверстие ввинтил оптическую трубку с окуляром, а на дульную часть ствола надел широкий объектив в кольцевой бронзовой раме.
Орудие стояло на поворотном станке, который давал возможность вращать ствол по кругу и поднимать его от горизонта к зениту. Столетний этот станок старик регулярно смазывал. Пушка-телескоп стояла вдали от других, на правом бастионе.
Старик признался мальчишкам, что жители считают его астрономические занятия причудой. Они не знают, что его “пушечный” рефрактор – инструмент высочайшего класса. В крепостном подземелье старик устроил мастерскую и сварил в ней стекло из особого песка. Каждая крупинка песка была микропроцессором с колоссальным объемом памяти. Эти свойства передались объективу, который старик отлил из такого стекла и тщательно отшлифовал. Объектив не только во много раз сокращал расстояния до небесных тел, но улавливал многие тайны космоса. На волнах особой, неизвестной науке частоты он передавал их компьютеру, который старик прятал в глубоком, защищенном от вибрации помещении.