Голубятня на желтой поляне (сборник), стр. 76
– Это сейчас не имеет значения. Мы возвращаемся на Землю. В силу чрезвычайных обстоятельств.
– Что чрезвычайного вы усмотрели? – утомленно спросил Яр. – Почему нельзя продолжать экспедицию?
– Это позвольте решать мне, Ярослав Игоревич. А вас я попросил бы незамедлительно написать подробный рапорт о случившемся. Надеюсь, вас это не затруднит?
– Затруднит, – сумрачно сказал Яр. – Я не могу… сейчас.
– Что ж, отдохните… Только прошу: если у вас возникнет намерение вновь покинуть крейсер, не делайте этого без предупреждения.
– Вам угодно иронизировать?
– Отнюдь…
– У меня не возникнет такого намерения, – с трудом сказал Яр. – Потому что мальчик, который приходил за мной… он уже не придет. Я вам говорил… – У Яра перехватило горло. – И вы, капитан… и поэтому… я сейчас не могу писать рапорт. И подите вы к черту…
Сайский опустил глаза.
– Извините, Ярослав Игоревич…
– Простите нас, Яр, – сказал Дима Кротов и ушел из кают-компании в рубку.
– Яр, ты… правда, отдохнул бы, – пробормотал Олег Борисович и, оглядываясь, побрел к выходу.
Сайский опять сел.
Яр отошел к иллюминатору. За стеклом была панорама, изображающая березовый перелесок. Пластиковые листики вздрагивали от струи вентилятора. Пластмассовая божья коровка сидела на блестящих лепестках очень ровной ромашки. Яр закрыл глаза и уперся кулаками в теплое стекло.
– Яр! – громко и странно позвал его Дима. – Ярослав Игоревич!
Яр оглянулся. Дима – бледный, с какой-то неловкой улыбкой – стоял в дверном проеме рубки.
– Яр, там… к вам…
Дима шарахнулся от метнувшегося в рубку Яра.
В рубке смешались электрический и солнечный свет.
У отодвинутой двери гермошлюза переминался с ноги на ногу сумрачный Алька.
Глава седьмая. Буран
1
Снова было похоже на июнь. Вокруг голубятни лежал ковер цветущих одуванчиков. Дальше цвела сурепка и еще какие-то солнечные цветы. От них весь пустырь казался ярко-желтым. Одуванчики качались под теплым ветром. И квадратная тень голубятни шевелилась на них, как живая.
По одну сторону тени стоял Яр. По другую Алька. Друг на друга они не смотрели. Яр поправлял под курткой ремень блика. Алька расковыривал дырку на своей трикотажной фуфайке. Потом он быстро глянул из-под ресниц и жалобно попросил:
– Яр…ну, прости, а?
Яр сопел, дергая пряжку – ее заело.
– Ну, Яр…
– Ага, теперь «прости», – пропыхтел Яр. – Надо было думать…
– Я больше не буду, – по-настоящему виновато сказал Алька. Почти по-настоящему.
– Ага, «не буду»… За твои слова знаешь что? Драть надо как следует…
Алька опять стрельнул глазами из-под пшеничных ресниц, совсем понурился и вздохнул:
– Ну… ладно. А потом простишь?
– Видно будет. Иди сюда, – деревянным голосом сказал Яр.
Алька, загребая башмаками одуванчики, побрел через тень голубятни. Остановился перед Яром. Полная покорность и раскаяние.
Яр хмыкнул, взял в пятерню отросшие Алькины волосы, качнул туда-сюда покаянную голову, подхватил Альку, взметнул над собой.
– Вот заброшу балбеса на голубятню…
Алька радостно заверещал, задрыгал ногами, роняя, как всегда, башмаки. Сказал с высоты:
– Не-а! Не забросишь.
– Это почему?
– Потому что ты уже не злишься.
– Злюсь! – рявкнул Яр.
– Не!…
– Откуда ты это взял?
– Ну… потому что ты же понимаешь… что сам виноват… – И Алька испуганно заморгал.
Яр опустил его в одуванчики.
– Ах, значит, я виноват?
– То есть я… Но ты тоже… немножко.
– Тьфу на тебя… Тоже мне психоаналитик, – проворчал Яр.
Алька смотрел преданно, весело и бесстрашно. Яр ничего не мог ему возразить. Потому что он и в самом деле был виноват. По крайней мере, с точки зрения Альки. Недаром Алька так заорал. Тогда, в крейсере…
Ой-ей-ей! Яр никогда не думал, что веселый и ласковый Алька может так яростно и беспощадно орать.
Когда прошла первая радость, когда Яр выпустил Алькины плечи и с усмешкой оглянулся на обалдевших членов экипажа, Алька сказал коротко:
– Почему ты сбежал? Пойдем.
Яр понял, что надо решать. Немедленно и навсегда. И… начал глупо и жалобно говорить, что он там, наверно, лишний и лучше будет, если…
Вот тут Алька и взорвался.
– Ты что! – закричал он, исходя яростью и слезами. – Сперва наобещал, а теперь… Какое ты имеешь право?! Врал, что никогда не уйдешь, а сам!… Пошли сейчас же!!
– Но, Алька…
– Не пойдешь?! – бешено крикнул Алька. – Тогда… Тогда ты самый паршивый дезертир, вот кто!!
Стало тихо. Лишь в Альке клокотало гневное, смешанное со слезами дыхание. И в этой тишине случилось неожиданное. Капитан Сайский начал ржать. Интеллигентный, безукоризненный Сайский уронил золоченое пенсне, бухнулся в кресло и стал не смеяться, а непотребно ржать: как загулявший рыбак в баре у Черного Якова, услышавший какой-нибудь пудовый анекдот…
Сквозь сумятицу мыслей, сквозь обиду, растерянность и досаду на себя, сквозь щемящую нежность к негодующему Альке и радость оттого, что он пришел, сквозь злость на идиота Сайского до Яра смутно дошел комизм положения.
Сайский, всхлипывая, сказал:
– Клянусь субпространством, такого не было в космосе за всю историю полетов… Ярослав Игоревич, вдумайтесь: вы в любом случае оказываетесь дезертиром. Так что уж идите с мальчиком. На Земле вас, по крайней мере, хоть как-то оправдают.
«Бред какой-то, честное слово», – беспомощно подумал Яр. Но отозвался сухо:
– Позволено мне будет взять кое-что из личного имущества?
«Боже мой, что это я говорю? И что опять делается?»
– Почему же нет? – отозвался Сайский. – Даже и не из личного… Возьмите блик. Судя по всему, он не будет для вас лишним.
– Но… – Яр иронически взглянул на капитана. – Не выглядит ли это как «вооруженное вторжение на планету с неизвестной цивилизацией»?
– Откуда я знаю? – серьезно сказал Сайский. – Здесь явно непредусмотренная ситуация. Будем решать на свой страх и риск… Только давайте, Ярослав Игоревич, составим подробную запись в вахтенном журнале. Своего рода акт о вашем уходе. – Сайский оставался Сайским.
– И еще вот что… – добавил он. – Пусть Кротов сделает фотоснимок всех нас вместе с… нашим гостем. Это лучше, чем четырехкопеечная монета. Я говорю о доказательстве случившегося, на тот случай, если…
– На тот случай, если я не вернусь, – усмехнулся Яр. Он был уверен, что не вернется.
И теперь они стояли под голубятней. И хитрый негодный Алька, почуяв слабинку в Яре, выговаривал:
– Ушел – и крышка. А как мы без тебя, подумал?
– Неужели ты, балда, решил, что я ушел нарочно? – огрызнулся Яр.
– А откуда мы знали?… Чита даже читать перестал, ходит, как вареная макарона. Данка ревет целыми днями…
– Как… целыми днями? Сколько же времени прошло?
– Как сколько? Ты сам не знаешь? Почти три месяца.
Яр присвистнул. «Побеседовали в кают-компании… Хотя, конечно, так и должно быть…»
– То-то, я смотрю, ты подрос…
Алька в самом деле стал повыше. Старенький трикотажный костюм сделался короток: штаны до щиколоток, из-под фуфайки смешно выглядывает голый живот – загорелый и расцарапанный, видно, Алька лазил на дерево.
Яр посмотрел на ствол высохшего тополя. Его могучие сучья были опилены на одном уровне. На них-то, как на растопыренных пальцах, и стояла теперь голубятня.
– Как она здесь оказалась? – спросил Яр.
– Это другая. Та сгорела. Мы набрали досок и построили новую, почти такую же… Здесь лучше, спокойнее. Людей меньше.
Яр присел на чемоданчик. Поставил Альку перед собой. Посмотрел снизу вверх в его потемневшие распахнутые глаза – неспокойные и требовательные.
– Алька… А как ты сумел до меня добраться?
Он смущенно и чуточку гордо улыбнулся:
– Я старался… Я очень хотел… И ребята просили…