Голубятня на желтой поляне (сборник), стр. 57

Чтобы жить, человек должен любить. Кого-то или что-то. Яр любил. Сначала маму, а еще Славку, Димку, Валерку, Юрика. Потом Галку, Галинку, Галину… Заранее любил будущего Юрку. Галина не смогла понять этой любви и понять, что такое Космос, тоже не смогла. Юрка так и не родился, Яр ушел в бросок на Меркатор… Он продолжал любить: товарищей, тайны планет и Пространства. Потом наступило время, когда товарищи стали уходить один за другим. Тайны Космоса оказались не важнее того, что осталось на Земле. Но и то, что осталось, ушло в прошлое. Что ж, Яр продолжал любить прошлое. А когда понял, что этого мало, в рубке крейсера появился Игнатик.

Это началась вторая жизнь. Судьба дала волшебную ниточку, ниточка связала Яра с теми, кому он поящему нужен.

Судьба (или сказка, или Космос, или собственная печаль Яра) подарила ему светлоглазого Игнатика, похожего на Юрку, о котором он когда-то мечтал…

Яр говорил неправду вчера у очага. О том, что скоро уйдет. То есть он ушел бы на крейсер, но не насовсем. Вернулся бы на Планету. Он сам тогда этого не понимал, а теперь знал.

Но какой смысл знать это теперь?

Зачем он ушел из крепости? Сейчас Яру казалось счастьем остаться с ребятами до конца. Хоть до какого конца. Лишь бы вместе…

Никогда не будет этого «вместе». Ничего не будет. Кроме желтой тоски.

Куда от нее уйти?

Яр ушел бы, не медля ни секунды. В воду или головой о камни. Но он боялся. Не смерти. У него было смутное ощущение, что там, за гранью, где исчезает все, желтая тоска останется…

Яр плыл, не думая куда и зачем. Он взял билет до какой-то Чайной Пристани, потому что при нем упоминали это название…

На низком левом берегу, за лугами и кустарниками, встал на фоне заката город. Силуэты острых колоколен, башен со сквозными окнами, высоких крыш, пологих арок и крутых мостиков между балконами.

Своим четким рисунком город разбил сплошную желтизну. Так разбивает монотонную мелодию дождя посторонний звук: звон капель о донышко пустого ведра или чей-то неожиданный голос.

Яр удивился, что он еще может замечать посторонние вещи. Думать о них. Зачем ему какой-то город? После того, что случилось…

И все же он смотрел. А город разрастался, словно кто-то разматывал черное кружево на подсвеченном тускло-желтом сатине…

Яр оторвался от поручней и поднялся в рулевую рубку – стеклянную будочку на верхней палубе. Капитан был здесь. Что-то тихо говорил бородатому рулевому.

Оба посмеивались.

– Что это за город? – спросил Яр.

Капитан обернулся. В его очень светлых старческих глазах отражалась желтизна.

– Город?

Яр кивнул на левый берег.

– Да это, собственно, не город, – неохотно сказал капитан.

– А что же?

– Да в общем-то город… Но не совсем.

– Все-таки что же там?

– Да вам-то что? – удивленно проговорил капитан. – Вы же с другой стороны.

– Я вас не понимаю, – резко сказал Яр.

Капитан озадаченно потер подбородок. Чуть наклонившись, он разглядывал Яра. Яр сказал:

– Я хочу здесь сойти. Это возможно?

– Здесь?

– Да.

Капитан совсем растерялся:

– Но вы ведь, кажется, из Орехова?

– Ну и что же?

– Но… тогда получится, что вы перешли реку.

– Я не знаю местных обычаев, – угрюмо объяснил Яр. – Что случится, если я перейду реку? Это запрещено?

– Это, конечно, не запрещено… Пожалуйста. Но здесь нет пристани.

– Ладно, я доплыву…

– Нет, что вы! Я прикажу спустить лодку… Желание пассажира – закон. Только…

– Если это трудно, не надо, – сказал Яр.

– Это не трудно. Дело только вот в чем… Вы отвергаете предрассудки, вы, конечно, правы. Сам я тоже… Но, понимаете, матросы… Они все с высокого берега. Я не могу им приказать. То есть, разумеется, могу, но потом… Это ничего, если лодка не будет касаться земли и вы пройдете немного по воде?

– Ничего, – сказал Яр. – Спасибо, капитан.

Через две минуты пароход уронил в желтую воду литой якорь. Течение медленно развернуло судно кормой к закату. С кормы спустили плоскодонку. В нее сошли два старых матроса, они поглядывали на Яра хмуро и нетерпеливо.

Яр кивнул капитану и прыгнул в лодку.

Матросы гребли молча. В полусотне шагов от берега началась отмель, весло подняло со дна песчинки.

– Хватит, друзья, – сказал Яр. – Спасибо, тут я добреду.

Матросы повеселели:

– Будьте здоровы… Счастливо вам. – И дружно погребли к пароходу.

По колено в теплой воде Яр пошел к берегу, выбрался на траву.

Тоска чуть-чуть ослабла. Правда, сильно болело сердце, но от этого было даже легче: боль отвлекала от мыслей.

Яр медленно зашагал через высокую траву. Листики и колоски липли к мокрым брюкам. Город приближался, вытягивая в небо черные башни и заслоняя желтый закат. Было тихо и безветренно. Но вдруг от реки прилетел ветерок, закрутил над верхушками травы маленькие спиральные вихри. Они побежали к городу впереди Яра.

2

Город начинался сразу, без привычной окраины с домиками и огородами. Высокие каменные дома с крутыми крышами вставали из травы и кустов. Яр ступил на гранитные плиты улицы.

Улица была пуста. И, видимо, весь город был пуст. Ни шагов, ни отдаленных голосов. Ни одного лица за стеклами и узорными решетками окон. Впрочем, несколько раз Яру показалось, что вдали мелькнули бесшумные фигуры. Но это могли быть просто вечерние тени.

Яр не удивлялся тишине и безлюдию. Еще на пароходе у него появилось ощущение, что в городе никого нет. Город казался таким же одиноким, как Яр. Но в этом одиночестве улиц, башен, старых домов не было горечи. Было только усталое спокойствие. И оно коснулось Яра.

Так бывает у мальчишки, когда во время большой беды, среди безудержных слез наступает передышка. Мальчик умолкает, ощутив на себе чью-то ласковую руку, и вдруг замечает, что кругом тишина.

Яр шел, не думая, куда идет. Поворачивал с улицы на улицу. Огибал башни с полукруглыми амбразурами, проходил по чугунным узорчатым мостикам через заросшие овражки, в которых бормотала вода. В сумраке овражков мигали редкие желтые огоньки.

«Светлячки, что ли?» – подумал Яр. И поймал себя на том, что в нем шевельнулось чуть заметное любопытство. Полного равнодушия уже не было. И поменьше стало болеть сердце.

Яр пригляделся к домам. Их сложили из темно-розовых и серых камней. Камни были шероховатые, словно посыпанные крошкой. Среди них кое-где светлели мраморные блоки и плиты с буквами, знаками и барельефами. Буквы были незнакомые, знаки – непонятные. А на барельефах чаще всего встречался одномачтовый кораблик с кругло надутым парусом и длинным флагом.

Дома стояли вплотную друг к другу. Иногда над улицей были перекинуты крытые мостики с башенкой посредине. На одной из башенок Яр увидел часы. Ржавые стрелки на черном циферблате показывали двадцать минут третьего – часы явно стояли. Над циферблатом сидела серая большая птица, похожая на спящего орла. Яр подумал, что это украшение. Но птица подняла голову, глянула с высоты на Яра, махнула метровыми крыльями и шумно унеслась вдоль улицы. Она словно разбудила ветер. Вернее, стайку ветерков, которые пробежали над плитами тротуаров, над круглыми булыжниками мостовой, подняли спиральные столбики пыли.

Ветерок зацепил на стене изорванную бумагу. Видимо, это была старая афиша. Бумага моталась и шелестела. Яр увидел на серых лоскутах бледные буквы: КИНОФ… Потом еще: «Если ты не…»

«Что не?» – машинально подумал Яр.

Это было странно – афиша. Сколько времени она, даже очень старая, может провисеть на стене и не истлеть, не исчезнуть?

Значит, люди покинули город не очень давно?

А кажется, что целый век назад.

Впрочем, дома были целы, Яр не заметил развалин и большого запустения. Только в одном из переулков прямо посреди мостовой рос между булыжниками тополек. У него от проснувшегося ветра хлопали друг о друга листья.

Яра обрадовало это живое лопотанье листьев… Хотя что значит обрадовало? Радоваться он не мог. Но почему-то показалось, что это хороший знак.