Голубятня на желтой поляне (сборник), стр. 152
— Чего помогать? Первый раз, что ли…
Кира Сергеевна, проходя рядом, заметила:
— Никакой другой одежды не признает, все ему рыжее надо. Вредина…
Юля села на перевернутый ящик и полушутя заступилась за Фаддейку:
— Нет, он добрый. Он мне сегодня подарок сделал. Вот… — Она показала Кире Сергеевне монету. И сразу испугалась: чуть-чуть не проговорилась о сегодняшнем приключении.
Кира Сергеевна, однако, расспрашивать не стала. Покосилась на монету и заметила:
— И впрямь… Целый год с этим сокровищем носился, а тут взял да подарил.
Юля поглядела на замершую Фаддейкину спину, потом на Киру Сергеевну. Потом на монету. Затем снова на Фаддейку, который согнулся над тазом. По спине его шел большой муравей, но он не шевелился.
Надо было, конечно, деликатно промолчать, но Юля не сдержала удивления и досады:
— А говорил, что… говорил, что сегодня нашел на берегу.
Фаддейка деловито выкрутил майку, развесил на веревке и ушел в дом. Ни на кого не взглянул.
— Вы его слушайте больше, — сказала Кира Сергеевна. — Сочинитель… Эту деньгу ему в прошлом году Василий подарил, когда был на каникулах. Соседский сын, студент. Фаддейка тогда за ним по пятам таскался… — И она ушла.
Юля молча погладила монету мизинцем. Было и неловко, и Фаддейку жаль, и… приятно тоже: отдал свое сокровище ей, не пожалел… Но сейчас он, кажется, крепко обиделся.
Фаддейка вышел в накинутой на плечи старой школьной куртке: видно, зябко ему стало. Опять подошел к тазу. Юля тихо сказала:
— Ты не сердись. Я же не знала, что ты нарочно…
— Что нарочно? — спросил он, бултыхая в тазу штаны.
— Ну, вся эта история. С подземельем… Только непонятно, зачем ты мне голову морочил.
— Обиделась…
— Нисколько. Наоборот… Так даже интереснее. Только зачем было такой страх устраивать?
— Я же не знал, что не хватит веревки!
Юля с сомнением спросила:
— Ты что? Хочешь сказать, что в самом деле первый раз туда полез?
Он обернулся:
— Конечно! Там до меня никто не был! Не веришь?
— Наверно, не очень верю, — честно призналась Юля.
Фаддейка пожал плечами. Выжал шорты, аккуратно развесил рядом с майкой и гольфами. Сверху ему на волосы аккуратно опустился маленький мыльный пузырь. Посидел и лопнул. Фаддейка вытер о курточку ладони и проговорил с укоризной:
— Все-таки ты ужасно большая. Ну, то есть взрослая. Ничему не веришь… И что я на почту ходил сегодня, не поверила.
— Про почту поверила, — смутилась Юля.
— Не сразу… Все изводишься из-за письма от своего Юрочки…
— Фаддей!
— Что «Фаддей»? Я же сказал, что будет письмо, только потерпи, а ты опять не веришь.
Юля печально сказала:
— Если бы знать, когда тебе верить…
— Всегда, — решительно ответил Фаддейка.
— Ага! И насчет монеты? — не удержалась Юля.
«Ой, что меня за язык дергает? Ведь он же подарил, не пожалел, а я…»
Фаддейка неторопливо подошел к Юле. Еще раз вытер о курточку руки. Взял Юлины ладони, раскрыл их. На левой лежала монета, его подарок. Фаддейка запустил пальцы в нагрудный карман, вытащил другую монету, положил на правую ладонь. И молчал.
Монеты были очень похожи. Только вторая, Фаддейкина, — гораздо чище. Фаддейка колупнул ногтем грязную.
— Сравни. Не видишь разве: эта только что из земли.
Юля посидела, глядя на могучие медные гривенники. Прижала их ладонями к щекам тяжелые и холодные. Жалобно попросила:
— Фаддейка, ты меня прости.
Он засопел, отобрал у нее монету — свою, чистую — и приставил к правому глазу, как монокль. А левый глаз прищурил, стрельнул искоркой и показал Юле язык. Потом вдруг спросил, подбросив монету:
— А похожа она на таргу, верно?
Кто я такой
Все-таки Фаддейка уговорил Юлю переправиться через Талью вброд. Вечером, когда шли из библиотеки. И они переправились — где прямо по твердому песчаному дну, где по камням, где по плоским островкам, вылизанным волнами. Лишь раз Юля соскользнула с валуна и макнула в реку подол. А Фаддейка ускакал вперед, оглядывался, постреливал золотой искоркой и подавал советы.
— Сам не бултыхнись, — отозвалась Юля.
— Со мной ничего не будет, — хвастливо заявил он. И судьба наказала его. На берегу, на деревянном тротуаре, он зацепился ногой за щепку, и острый конец воткнулся ему в большой палец.
Фаддейка зашипел и сел на корточки. Зажал ногу.
— Ну-ка, покажи. Допрыгался, — морщась, проговорила Юля. — Покажи, говорю… убери лапы! — Она выдернула занозу, выдавила побольше крови. Фаддейка страдальчески сопел. — Нечего пыхтеть, сам виноват… Перевязать надо.
— У меня платок есть… — Он выдернул из кармана мятую пятнистую тряпицу.
— Убери эту заразу… — Юля раскрыла сумку. По давней походной привычке она всегда носила с собой моток стерильного бинта. — Ну-ка, дай… Не дергайся…
Через минуту на месте пальца красовалась ярко-белая култышка. Фаддейка с удовольствием пошевелил ею и сказал:
— Годится… — И пошел впереди Юли, ступая на пятку. Снятыми морковными гольфами стегал по верхушкам сорняков.
— Прививку бы сделать, — нерешительно сказала Юля. — Щепка грязнущая.
Фаддейка пренебрежительно шевельнул спиной.
— В меня знаешь сколько уже всяких уколов навтыкано? И от столбняка, и от заражения. А в прошлом году даже от бешенства. Меня какая-то незнакомая псина тяпнула на рынке… Почему-то меня собаки не любят…
— Собаки, они знают, кого любить, а кого нет, — сумрачно объяснила Юля. — Иди осторожней, а то опять напорешься.
— Собаки не такие уж умные. Если хочешь знать, лошади в сто раз умнее. Вот смотри…
У кривых ворот стояла гнедая брюхатая кобылка — она привезла телегу с сеном. Фаддейка бросил в траву обувь, нашарил в кармане серый от пыли кусок сахара, подошел к лошади и протянул ей угощенье. Та нагнула голову, взяла губами сахар с ладони, захрумкала. Фаддейка бесстрашно обнял ее за шею, прижался веснушчатой щекой к лошадиной морде. Кобылка ласково косила глазом. Фаддейка сказал Юле:
— Видишь? Меня здесь каждая лошадь знает. — И погладил на кобылкиной морде белое пятнышко…
Когда пришли домой, Фаддейка без приглашения просочился в пристройку, сел на чурбак и глянул на Юлю внимательно.
— А ты чего надутая? Из-за пальца моего? Или потому, что опять письма нет?
— Потому что письма, — призналась Юля. — Каждый день хожу на почту, как дура. Даже стыдно. — Она с ногами села на постель и обняла колени.
— Будет письмо, вот увидишь…
— Откуда ты знаешь? — грустно усмехнулась Юля. — Ничего уже не будет.
— А ты откуда знаешь, что не будет?
Юля шмыгнула носом и сказала Фаддейке просто и честно то, что думала:
— Я далеко, а там красивых девушек много. А я некрасивая.
Фаддейка прошелся по ней деловитым взглядом, будто с кем-то сравнивал.
— Нет, ты это зря. Кто тебе сказал, что ты некрасивая?
— Эх ты, Фаддейка… — вздохнула Юля.
— Нет, в самом деле… — Он опять глянул деловито и оценивающе. — Конечно, ты не такая красавица, как в кино. Но у тебя глаза красивые. И рот…
— Я жердина…
— Не жердина, а просто большая. У таких крупных женщин бывают красивые дети.
— Чего-чего? — Юля спустила с постели ноги и заморгала. — Слушай, Фаддей, я тебя сейчас выдеру.
— Вот тебе и на!.. — Он блеснул золотистым глазом. — Я-то при чем? Это мама говорила. Не про тебя, а про нашу знакомую, про тетю Соню.
— Тете Соне и рассказывай такие вещи!
— А она и так знает… Она сама знаешь какая? Великанша кривоногая, а дочка у нее красавица. В музыкальной школе учится и на концертах выступает… Только ну ее…
— Почему?
— А она такая… — Фаддейка взял пальчиками края выпущенной майки, как подол платьица, и повертел талией. — Вся из себя модная. Я таких не люблю.
Юля загнала внутрь усмешку.
— А каких любишь?
Фаддейка опять глянул на нее, будто с кем-то сравнивал, но тут же отвел глаза и сказал серьезно: