Голубятня на желтой поляне (сборник), стр. 114
Мальчик, разумеется, был не в строю. Он забрался до половины на железную лестницу башни и оттуда все видел. И все слышал – каменная подкова крепости отражала и доносила любое слово.
Мальчишки стояли тихо и понуро. Директор Чуф, двигая кадыком, отчетливо говорил:
– Раньше мы были терпеливы. Мы только предупреждали. В крайнем случае наказывали очень мягко. Трое суток в штрафном каземате – самое большее, что получали те, кто плавал через Реку или посещал Пустой Город. Опыт показал, что эти меры не принесли результата. Число нарушителей лицейской дисциплины неуклонно растет. И посему… – Чуф передохнул и молча подвигал кадыком. – Посему высшее начальство потребовало от меня – и я отчетливо понимаю необходимость этого требования – принять самые решительные меры… – Он кивнул надзирателю Кате – круглому человечку с гладким и белым, как тарелка, лицом.
Надзиратель Катя подскочил и женским голосом пропел:
– Воспитанники Андрей Корда-а… Виктор Липун… Феликс Юма-а… Александр Кулик! Ша-а-а-аг… впрет!
Загорелый Андрюшка беспомощно оглянулся на ребят и, припадая на забинтованное колено, шагнул из строя. И еще трое шагнули, незнакомые мальчику. Один – совсем малыш, даже непонятно, как такой оказался в лицее. Он испуганно вертел круглой стриженой головой с большими ушами.
Ко всем четырем подошли надзиратели, взяли ребят за плечи и вывели на середину двора.
– Эти четверо, – деревянно произнес Чуф, – будут наказаны первыми. Сейчас их запрут в штрафном каземате, а после необходимых формальностей и воспитательных бесед их направят в трудовую школу на острове Крабий Глаз. Так нам велено, и так будет, а если этот печальный пример не…
– Они не виноваты! – звонко сказали из рядов.
– Ма-а-алчать! – запел Катя.
– А если этот печальный пример…
– Бандюги! Он же совсем малек, – сказали в строю. Видимо, про ушастенького.
– Ма-а-алчать! – Катя вытянулся на носках. – Имейте в виду! В крайнем случае нам разрешено применять электрощупы!
Строй замер. Но почти сразу опять прорезался голос:
– Какой храбрый с пацанами! Где ты был, когда воевали!
– В отряде умиротворения! – крикнули из задней шеренги.
– В интендантской конторе, ворюга!
– Молчать! – это крикнул уже директор. – Разойдись! По классам! Марш!
Строй стал медленно разваливаться. А четверых повели к приземистой железной дверце.
Страшная мысль ударила мальчика. Так, что он едва удержался на ступеньках. Вдруг ребята решат, что это он выдал мальчишек! Все вынюхал и донес!
Эта мысль была такая отчаянная, что мальчик бросился искать Музыканта или кого-нибудь еще из новых знакомых. Но двор быстро опустел.
Мальчик промучился до вечера – то во дворе, то дома.
– Ты заболел? – тревожилась мама.
– Нет. Просто скучно.
– Ничего. Скоро поедем к дедушке в Чайную Пристань.
– Папа, а что за школа на острове Крабий Глаз? – спросил мальчик, когда вернулся отец.
– Это не школа, а тюрьма.
– А этих ребят… Их правда отправят туда?
– Ох да помолчи ты… – со стоном сказал отец.
Вечером, когда двор был уже в глубокой тени и остывали камни, мальчик увидел у старой пушки Музыканта, Летчика и Денька. Он подбежал, остановился и заплакал:
– Вы, наверно, думаете, что это я! Честное слово… Я же клятву давал…
– Что? – удивился Денек. – Ты о чем? Да перестань ты реветь, пожалуйста! Кто на тебя думает?
– Катя, сволочь, выследил, – сказал Летчик. – Морда фаянсовая…
Мальчик всхлипнул. И стыдно было за слезы, и радостно, что верят ему.
– Может, попросить папу, чтобы заступился за ребят? – неуверенно предложил он.
– А что твой папа сделает? – хмуро отозвался Музыкант. – Он кто? Учитель черчения. Он даже не в лицейском совете. Выгонят с работы – и крышка.
– Он говорит, что на Крабьем Глазе тюрьма, – пробормотал мальчик.
– Ребятам еще до этой тюрьмы достанется, – сказал Денек и пошевелил плечами. – Воспитательные беседы… Знаешь, что такое электрощуп?
Мальчик кивнул. Электрощупы были у пастухов, которые охраняли табуны в степи под Чайной Пристанью. Мальчик видел, когда был у дедушки. Электрощуп напоминает спиннинг с коротким удилищем. Круглый разрядник похож на катушку. Конец у щупа гибкий и всегда дрожит… Мальчик помнил, как пастух задел этим концом непослушного жеребенка. Тот даже не заржал, а вскрикнул по-ребячьи. Опрокинулся на спину и забился…
Неужели так можно? Каменная каморка, некуда деться, те четверо сжались в углу, а эти гибкие жалящие концы все ближе, ближе…
– Нет… – прошептал мальчик.
– Что «нет»? – зло усмехнулся Летчик. – Год назад было бы «нет». Они тогда не смели… Я говорил тебе, Музыкант, не надо выбрасывать оружие. Если этот шкет Фелька не выдержит и расскажет про всех, кто был в Городе, завтра что будет?
– А давайте завтра поднимемся все! – Денек стукнул кулаком по пушке. – Если все разом, мы справимся! И щупы пообломаем, и ребят освободим…
– И через полчаса явится отряд умиротворения, – сказал Летчик. – Я говорил, не надо выбрасывать пистолеты.
– Выбросили, чтобы не стрелять друг в друга, – ответил Музыкант. – И ничего другого тогда нельзя было сделать.
– «Тогда»… А что делать сейчас?
– Да, – согласился Музыкант. – Сейчас оружие пригодилось бы.
У мальчика сердце билось, как горошина в погремушке. Потому что он понял: пришла пора сказать о своей главной тайне. Это была не детская тайна. Дело пахло не игрой, он это понимал. Но он же поклялся, что будет вместе со всеми. И четверо сжались в каземате, ждут…
– У нас в квартире есть глухая кладовка, – сказал мальчик.
– Ну и что? – сумрачно спросил Летчик.
– Там в углу, над полками, такая квадратная дыра с решеткой. Вентиляция. Решетку я вынимал, в дыру залазил. Там такой узкий проход. Вернее, пролаз… Я люблю везде лазить.
– Знаем, – буркнул Летчик.
– Дальше, – попросил Денек.
– Я ползал по нему. Он длинный такой, и трудно ползти, но я один раз добрался до конца. Там подвал, комната запертая… И в ней карабины.
– Что? – быстро спросил Музыкант.
– Карабины со штыками. И железные ящики с патронами. Раньше старших курсантов учили стрелять.
Музыкант, Летчик и Денек быстро оглянулись. Музыкант положил мальчику на плечи твердые ладони. Будто младшему братишке.
– Ты молодчина. Я сразу понял, что ты такой, ты похож…
– На кого?
Музыкант коротко улыбнулся:
– На хорошего человека… А много там карабинов?
– Штук тридцать… Только я боюсь…
– Не бойся, – успокоил Музыкант. – Мы все сами сделаем, про тебя никто не узнает.
– Да я не этого боюсь. Ход очень кривой. Я прямо замучился, пока полз. – Он улыбнулся. – Извивался, как моя ящерка. А карабины-то прямые, длинные, могут не пролезть.
Мальчишки переглянулись.
– Думайте, – сказал Музыкант.
– Что думать. Пополам не сломаешь, – огрызнулся Летчик.
Денек неуверенно спросил:
– А если снять штыки и отвинтить приклады? Может, протащим?
Мальчик подумал.
– Да, – сказал он. – Тогда можно.
Магистр
1
Елка была большая, украшали ее долго. За окнами давно стемнело. Директор наконец сказал дежурным пятиклассникам, что они могут идти домой. Их учительницу он тоже отпустил. Она в глубине души была довольна, однако суховато спросила:
– Как же так? Дети не кончили работу.
– Ничего. Я останусь, и мы кончим.
Она не удержалась:
– Простите, директор Яр. Вы и… кто еще?
– Мои ребята.
Учительница поджала губы. То есть она улыбнулась, но мысленно поджала губы. Но даже мысленно она не позволила себе произнести слово «любимчики». Это была пожилая опытная учительница, строгая к другим и к себе. Она гордилась тем, что всегда была справедливой. Другой вопрос, что справедливость эта часто была причиной ребячьих слез. Зато никто не мог упрекнуть ее в необъективном отношении к людям. Вот и сейчас она одернула себя: «Вовсе не любимчики. Просто давние знакомые директора. Он был дружен с этими детьми, когда еще не работал в школе. (Хотя странно, конечно: как это можно дружить с детьми?) Говорят, они много испытали во время нашествия, спасали друг друга. Естественно, он позволяет им немного больше, чем другим школьникам…»