Пылающие скалы, стр. 80

— Не знаю, так дед говорит.

— Ещё знаешь какие-нибудь пословицы? Про любовь?

— Про любовь? — напрягся, вспоминая, Дугэрсурэн. — “Одна головня — не огонь, одинокий человек — не человек”. Нравится?

— Как же тогда степь, которая счастье мужчины? — улыбнулся Кирилл.

— Каждый его по-своему понимает, счастье. — Лобсан не поддержал шутки. — Мне ещё одна поговорка вспомнилась: “Плохо уложенная ноша — мученье для верблюда, большая любовь — мука для сердца”. Не желаю я такой любви. Пустая трата времени и сил. Я знать хочу, а не терзаться.

— Завидую тебе, Лобсан. Ты твёрдо усвоил, что тебе надо. Я ни от чего не могу отказаться.

За окнами быстро темнело. И вскоре одно лишь небо светилось над сплошной фиолетовой тенью, стушевавшей складки песчаных груд и ребра утесов.

— Будем ехать, пока Сандыг сможет, — сказал Лобсан. — Ночью далеко не уйдёшь. На фары в пустыне нельзя положиться. Совсем не тот свет. Сколько людей пропало только потому, что на фары надеялись.

Сандыг остановился посреди каменистого плато. Ровные кубических очертаний глыбы плоскими уступами лепились к смутно темневшему отрогу, как сакли в ущелье. Разбросанные по равнине буйными содроганиями коры, они торчали стоймя или подпирали друг друга под острым углом, словно обрушенные надгробья. В рассеянном звёздном свете далеко было видно. Прямо по ходу машины пролегла чертой кромешного мрака то ли расщелина, то ли длинная тень от исполинского саркофага, окружённого частоколом покосившихся призм. Скорее всего она и заставила Сандыга нажать на тормоза. Продвигаться дальше показалось опасно. Изредка выветренные скалы издавали сухой оглушительный треск, летевший сквозь ледяное безмолвие пугающим дробным раскатом. Более гиблого места и вообразить было трудно. Геометрическая безупречность фигур стократно усиливала гнетущее впечатление унизительной беспомощности перед вселенской катастрофой, постичь и измерить которую едва ли мог человеческий разум.

По крайней мере, так ощущал Кирилл, когда он вышагивал возле вездехода, энергичными взмахами и приседаниями разгоняя застывшую кровь.

Справа под россыпью Млечного Пути вырисовывались неприступные башни крепости, в которой могли бы жить великаны. Но ни в крепость, ни в громоздящиеся ступенчатыми ярусами дома войти было никак невозможно. Ни окон, ни лазов в отвесном граните, вздыбленном над заваленными щебнем хаммадами и языками песков.

Одно оставалось: забраться в уютный кузов, экономно включив обогрев, и растянуться на жестких сиденьях до утра.

— Тавтай нойрсоорой, — пожелал Кирилл всем спокойной ночи, старательно выговаривая слова, и забылся неглубоким тревожным сном, когда настороженный мозг, скользя сквозь разорванные видения, не забывает о холоде и неудобстве.

Лобсан растолкал его на рассвете. В замороженных окошках едва серело. Ныли суставы и безумно хотелось спать.

— Почему так рано? — Кирилл с трудом разлепил веки, плохо соображая, где он и что с ним.

— Пора вставать. Скоро увидишь.

Позавтракав всухомятку — в термосе едва набралось по полкружке на брата, — они повыпрыгивали на заиндевелую землю. Камни вокруг дымились тончайшим матовым серебрением. И тишина стояла такая, что поскрипывание шагов отдавалось в ушах протяжным эхо. Сумерки таяли незаметно, и небо было ещё совсем холодным, когда в таинственных недрах циклопической цитадели нестерпимой колючей звездой вспыхнуло волшебное зеркало. Не успел Кирилл оправиться от изумления, как загорелось в другом месте, потом в третьем, и пошли взрываться, как по пороховому шнуру, подожжённые окна. Ещё не окрасился зарёй горизонт, а лучезарная пляска охватила всю каменную громаду. Расплавленная пурпурным сиянием, она сквозила дымчатой лёгкостью пылающих облаков. Стало светло, как в июньский полдень. Воздух наполнился мелодичным звоном, который переплавлялся в свет, словно сталкивались в полёте, опадая чудесным дождём, мириады золотистых иголок. Но не успела истаять небесная мелодия, как ущелья отозвались гневным рокотом, переходящим в оглушительный рёв. Раскалённые скалы заплясали в неверном мелькании кипящего воздуха и обрушились в бездонный провал, развёрзшийся за выщербленным гребнем стены. Вдоль небосклона лихорадочно заметались тени. Полыхнуло зелёным, потом призрачно-голубым, как при электросварке, и над землёй прокатилась волна победного грома. Почва под ногами содрогнулась до самых глубин и ощутимо завибрировала в унисон грохочущей цветомузыке. С каждым аккордом неузнаваемо преображался мир.

Кирилл опомнился, когда солнечный шар легко оторвался от зубчатой каймы, всплыв над скальной грядой, пылавшей вишневым накалом остывающего железа. Вспышки погасли. Стена, оказавшаяся отвесным склоном гранитного щита, вновь обрела свою непроницаемую сплошность. Нежно окрасились в красно-оранжевые цвета зари угрюмые башни.

— Что это было? — прошептал он, испытывая счастливое головокружение.

— Баин-Дзак! — засмеялся, приседая и хлопая по коленям, Сандыг. — Баин-Дзак!

— Пылающие Скалы, — перевёл Дугэрсурэн. — Такие только у нас есть, больше нигде в мире. Тоже ведь геологическое чудо!

— И так бывает всегда? — спросил потрясённый Кирилл, всё оглядываясь через плечо на пламенеющие утесы.

— Всегда. Летом ещё красивее.

— Тоже рефракция? Миражи?

— Всего понемногу. Но главное, конечно же, в скалах. Они сложены из особых пород, прозрачных в тонком слое и гладких, как кристалл. Давай подъедем, сам поглядишь.

— Нет, — Кирилл жадно вдохнул воздух, словно выныривая из глубины. — Не хочу портить очарования.

— Знание ничего не может испортить, — убеждённо возразил Лобсан. — А впрочем, как хочешь… Будем двигаться дальше?

Кирилл кивнул и повернулся, чтобы в последний раз увидеть чудесную панораму.

— Онгоц note 5 ! — услышал он за спиной радостный возглас Сандыга.

В небе, где совсем недавно звенели золотые дожди, отчётливо гудел мотор.

— Вертолёт! — сказал Лобсан, найдя быстро приближающуюся точку. — Вон там… Хотел бы я знать, кто к нам сюда пожаловал? — усмехнулся он, когда стрекочущий кузнечик завис над вездеходом и начал медленно опускаться. — Только начальства на мою голову не хватало.

— Баин-Дзак! — повторил Кирилл. — Пылающие скалы…

1984 

Устремлённые в завтра…

Произведения Еремея Парнова пользуются доброй славой как в нашей стране, так и за её пределами. Написанные в различных жанрах, они привлекают читателя оригинальностью замысла, новаторством формы и прежде всего сугубой своей актуальностью. Это в равной мере относится и к научной фантастике, и к исторической прозе, и к темпераментной публицистике писателя.

Роман “Пылающие скалы” посвящён проблемам современной науки, непосредственно связанной с производственной деятельностью. В фокусе исследования оказываются фундаментальные разработки, относящиеся к различным областям естествознания. Однако в романе между ними устанавливаются причинно обусловленные связи, соединяющие их в некую целостность. Здесь проявились не только свойственные автору зоркая наблюдательность и мастерство в развитии остросюжетного повествования, но и объективные особенности современного научного поиска.

В самом деле, наука сегодняшнего дня обнаруживает как тенденцию к расслоению на всё большее число направлений, так и стремление к слиянию различных, подчас весьма удаленных друг от друга областей знания. Отсюда великое множество разного рода “промежуточных” отраслей, отличающихся особой, только им присущей спецификой. Примером тому могут служить хорошо известные своим вкладом в сокровищницу знаний и практического опыта химическая физика и физическая химия.

Отсюда и характерность, я бы даже сказал типическая обусловленность, ключевых ситуаций в романе.

Его герои: химики, металлурги, геологи, океанологи, биологи моря — обнаруживают причастность друг к другу не только сюжетно, но и в силу объективно присущей современному естествознанию разветвленности.