Проснись в Фамагусте, стр. 21

— Кале пхе! [18] — срывая голоса, перекликались проводник и погонщики. — Я ла! Ма ла! [19] И доносились обрывки изысканой ругани Чарльза Макдональда.

И то, и другое было одинаково непостижимо уму и только тревожило забитые снегом уши неясным отголоском то ли уже случившегося, то ли неотвратимо надвигающейся трагедии.

Но все обошлось на удивление благополучно, если не считать, конечно, двух потерянных яков и лошади, которую пришлось пристрелить: бедное животное провалилось в занесённую снегом трещину и поломало ноги.

Лагерь разбили на скорую руку и, опрокинув по стаканчику неразбавленного виски, залезли в спальные мешки. Погружаясь в блаженное забытьё, Смит услышал шипение и упоительный дух варева, которое готовили бутанцы-погонщики. Раскалённые камни в чугунке, с крупно нарезанными кусками мяса и тугими ядрами горного лука выгнали обильный сок и исходили дразнящим паром.

«Конина», — успел понять Смит, с трудом ворочая в тесном коконе разбитые кости.

14

Проснулся он незадолго до полудня с давно позабытым ощущением счастья, хоть по-прежнему ныли суставы и саднили кровяные мозоли на руках.

Немилосердно жарило солнце, но травы вокруг ещё были в росе, наполняя бодрящий воздух медовым хмелем. За ручьём, прыгавшим по молочным с ржавыми подпалинами валунам, слепил коралловой белизной конус гигантского гейзера. Покрытые ноздреватыми выпарами соли проплешины купались в тяжёлых парах, изредка пробулькиваясь сердитыми пузырями. Лёгкий ветерок доносил тогда йодо-бромную вонь, и на языке ощущался отчётливый привкус фотоэмульсии. Но зато дальше, насколько хватал глаз, расстилалось все то же духмяное поле, и округлые кочки были усыпаны земляникой, и цвели курчавые гиацинты в сырых овражках. Когда же менялось направление ветра, над долиной разливалась тревожная, порочносладостная струя таволги. Её кремовые плюмажи хлопьями пены качались на сине-зелёных волнах.

— «Ты с красоткой усни на росистом лугу…» — насмешливо пропел Макдональд, увидев, что чудаковатый янки наконец пробудился. — А здесь и в самом деле рай! Даже воду для бритья не пришлось греть — взял прямо из гейзера… Жаль, вот яичек нет.

— Можете отварить на завтрак фазана. Их тут видимо-невидимо.

— И жаворонки! — разнеженно жмурясь, Макдональд запрокинул голову к небу. — Вы хоть знаете, как называется это прелестное местечко? На моей роскошной карте тут белое пятно.

— Белое пятно? — открывая банку с ветчиной, Смит накололся о заусеницу и принялся зализывать ранку. — Боюсь, что вы, сами того не ведая, попали в точку. Судя по всему, это Белый остров. Конусы из глауберовой соли — верная примета его границ. Так что поздравляю, Чарли.

— Тоже мне радость, — пренебрежительно фыркнул Макдональд. — Подумаешь! — подобрав жир со сковородки лепёшкой из цзамбы, он допил кофе и побежал к ручью. Полюбовавшись на мерцающую золотой пыльцой форель, трепетно противостоявшую течению, прополоскал горло и вымыл руки. — Холодная! Даже зубы ломит.

— Ледниковая… Ну что, пора в путь?

— Да, будем собираться, — Макдональд включил рацию и настроился на привычную волну.

— Воет? — поинтересовался Смит.

— Как сонм чертей, — австралиец привычно взял пеленг. — Курс таким образом прежний — сто десять.

— Пусть будет так, — Смит не без труда выпрямился, ища шерпа, который где-то далеко за ручьём пас на изобильных травах уцелевших животных. Погонщики, надо полагать, ушли ещё на рассвете.

Сумерки застали отряд в пути. Небо над зазубренным краем обнимавшего долину хребта ещё блистало всеми оттенками ранней зари, а здесь, в полынных, разом погрустневших полях, без дорог и примет человечьего быта, неудержимо густела темень. Холодеющий воздух стригли летучие мыши. Лунный желатин скупо плавился на металлических, окаймлённых иглами листьях.

Откуда-то налетели тучи комаров. Сразу вспухли, наливаясь болезненным жаром, искусанные веки. Но едва лишь Смит подумал о том, что следовало бы хорошенько обмазаться гирудином, как задул ненавязчивый ветерок и разогнал кровососущие эскадрильи.

— Словно по заказу! — удовлетворённо отметил Макдональд. — Пора, однако, позаботиться о ночлеге… Постойте, да это никак огонёк!

Милях в полутора от них действительно подрагивал какой-то тёплый зовущий свет.

— Похоже на газовый факел, — озабоченно пробормотал Макдональд, вглядываясь в темноту.

Смит вынул из кожаного футляра бинокль.

В сероватом овале возникло дымное пламя и кусок озарённой им красноватой стены.

— Факел. Вы снова попали в точку, Чарльз, — прокомментировал Смит. — Только не газовый. Скорее всего это горит масло, освещая вход в дом.

— Вы с ума сошли, Бобби, откуда здесь взяться дому?

— Больше того, это вилла. Притом с портиком, тонкими дорическими колоннами и беседкой, — чем пристальнее Смит всматривался, тем яснее проявлялись в его окулярах различные подробности: листья аканта на резных капителях, балясины, вазоны, мраморные бюсты на перилах веером расходящейся лестницы. — Готов поставить голову против дайма [20], что это римская вилла, если только я не позабыл, чему меня учили в колледже.

— Вы с ума сошли, — изменившимся голосом повторил Макдональд.

— Не знаю, как вам, Чарли, но мне почему-то страшно, — Смит спрыгнул с замученной лошадки и передал бинокль. — Взгляните-ка сами.

Хотя на груди австралийца болтался чехол с не менее сильным «цейсом», он послушно протянул руку и бегло оглядел скупо обозначенные в ночи лестничные марши, лёгкие контуры перистиля, фонтан и статуи, похоронно белеющие в непроглядной тени.

— Очень похоже на виллу Адриана, куда я забрёл однажды, блуждая среди развалин римского форума… Даже цветущие герани в глиняных горшках.

— Вам виднее, я не был в Риме.

— Самое смешное другое, — Макдональд поёжился, словно преодолевая внутреннее сопротивление. — Несколько минут назад я почему-то подумал о ней… Нет, не о вилле вообще, а, как бы поточнее сказать, о бренности нашего существования, что ли… И мне вдруг вспомнилась мощёная выгнутая дорога, арка, уж не помню чья, не то Тита, не то Константина, черт их разберёт.

— Странное, однако, совпадение.

— Более чем… Не могу сказать наверняка об этой самой вилле, но развалины и рощу масличных деревьев, откуда я смотрел вниз на фрагменты уцелевшей колоннады, я видел точно. Потом я вроде бы захотел спать, подумал о наших дорожных мытарствах, слегка пожалел себя и напрочь позабыл о римских древностях. Если бы не это дьявольское наваждение, я бы и не вспомнил…

— Думаете, дьявольское? — невесело спросил Смит.

— Разберёмся на месте.

— Здесь могут быть дома? — обернувшись, крикнул Смит. — Как вы считаете, мистер Темба?

— Дома могут быть везде, где только живут люди, — невозмутимо отозвался шерп. Заметив, что саиб и его подозрительный друг спешились, он отъехал в сторонку и раскурил длинную тибетскую трубку с серебряным запальником.

— Вполне резонно, — хмыкнул Макдональд.

— А люди здесь живут? — продолжал расспрашивать Смит, словно старался протянуть время.

— Не знаю, саиб. Я тут никогда не был.

— Но там впереди дом!

— Вижу, сэр.

— И он не кажется тебе странным?

— Дом как дом. Видно, живут богатые люди.

— Можно подумать, что наш чичероне днюет и ночует у римских цезарей, — пробормотал Макдональд.

— Мне, знаете, не до шуток, — оборвал его Смит.

— Мне тоже, Бобби, но с шуткой оно как-то легче… Так мы едем или подождём до утра? Когда станет светлее?

— Едем, — буркнул Смит, устыдившись своей нерешительности. — А всё-таки мне страшно, — признался он минуту спустя. — Не по себе как-то.

— Но не страшнее, чем во Вьетнаме? — Макдональд догнал его и затрусил вровень. — Или там, среди ледяного хаоса, когда, как бечёвки, лопались полипропиленовые канаты?

вернуться

18

Не спеши!

вернуться

19

Вверх! Вниз! (тибет.)

вернуться

20

Десятицентовая монета.