Темный карнавал, стр. 6

Уму непостижимо, но всю жизнь Донн Олбрайт за мной что-нибудь подбирает. Так уж получалось. Часто он зарывался в бумаги, сложенные у меня в подвале или в гараже, выныривал на поверхность с рукописью в кулаке и с криком «Эврика!» протягивал мне рассказ, который я написал четыре десятка лет назад и давно забыл о его существовании. «Допиши его!» — говорит он в таких случаях, и я покорно слушаюсь.

Нередко я посмеивался над этим внушенным безумием, но тут же умолкал, подумав: как бы я причесывался по утрам без такого зеркала, как Донн Олбрайт?

Эта книга — свидетельство его привязанности ко мне.

Это предисловие — свидетельство моей привязанности к нему.

Лос-Анджелес

Тёмный карнавал

Возвращение

The Homecoming, 1946

Перевод Л.Бриловой

— Они уже в пути, — сказала Сеси, лежа в кровати.

— А где они? — крикнул Тимоти из дверей.

— Кто над Европой, кто над Азией, кто над Островами, а кто-то над Южной Америкой, — отозвалась Сеси.

Веки ее были опущены, длинные темные ресницы трепетали, губы шевелились, быстрым шепотом выговаривая слова.

Тимоти сделал шаг по голому дощатому полу верхнего этажа.

— И кто они?

— Дядя Эйнар, и дядя Фрай, и кузен Уильям, еще вижу Фрульду и Хельгара, и тетю Морджанну, и кузину Вивиан; вижу и дядю Йоханна! Все спешат.

— Они все в небе?

Серенькие глазки Тимоти загорелись. Стоя у кровати, он выглядел ничуть не старше своих четырнадцати. За окном дул ветер, в доме было темно, мрак рассеивали только звезды.

— Кто летит по воздуху, кто бежит по земле, так и эдак, — продолжала Сеси, не просыпаясь. Она лежала неподвижно и, погружаясь мыслями в себя, рассказывала, что там видит. — Вижу вроде бы волка; он по отмелям перебегает темную реку чуть выше водопада; на шкуре играют отблески звезд. Вижу, высоко в небе ветер гонит бурый дубовый лист. Пролетает мелкий нетопырь. Вижу много всяких тварей в лесу: скользят под деревьями, прыгают высоко в кронах, и все держат путь сюда!

— К завтрашнему вечеру доберутся?

Пальцы Тимоти вцепились в одеяло. На отвороте куртки у него качался в бурном танце паучок, похожий на черный маятник. Тимоти склонился над сестрой:

— К Возвращению поспеют?

— Да-да, Тимоти, да, — вздохнула Сеси. Ее тело напряглось. — Хватит спрашивать. Ступай. Я хочу побродить по любимым местам.

— Спасибо, Сеси.

Выйдя в коридор, Тимоти бегом кинулся к себе. Поспешно убрал постель. Он проснулся считаные минуты назад, на закате, с первыми звездами встал и отправился к Сеси, чтобы разделить с нею свое волнение из-за предстоящего приема. Теперь она крепко спала, из ее комнаты не доносилось ни звука.

Когда Тимоти умывал лицо, с его худой шеи свесился на серебристом лассо паук.

— Только подумай, Паучина: завтра ночью — канун Дня всех святых!

Тимоти поднял подбородок и взглянул в зеркало. Оно было единственным — других в доме держать не дозволялось. Эту уступку мать сделала ввиду его «болезни». Вот ведь, прицепилась напасть! Тимоти открыл рот и обозрел ряд жалких зубов, все, чем его одарила природа. Ни дать ни взять бобы: круглые, мягкие и бледные. Клыки вообще ни на что не похожи! Настроение у Тимоти подпортилось.

Тьма стояла полная, и Тимоти зажег свечу. Силы его покинули. Последнюю неделю вся семья жила по расписанию своих родных краев. Спали днем, шевелиться начинали ближе к закату солнца. Под глазами у Тимоти образовались синие круги.

— Никуда-то я не гожусь, Паучина, — пожаловался он маленькой твари. — Спать как остальные — и то не приучиться.

Он поднял свечу. Иметь бы сильные зубы, острые резцы. Или даже сильные руки, или сильный ум. Вот бы уметь, как Сеси, во время сна, лежа в кровати, отправлять свой разум в свободный полет. Но нет, он экземпляр несовершенный, хворый. Он даже (Тимоти вздрогнул и придвинул к себе свечу) боится темноты. Братья презрительно фыркают, на него глядя. Бион, и Леонард, и Сэм. Их смешило, что он спит в постели. Сеси — другое дело, ей требуются вольготные условия, в частности постель, без этого невозможны странствования разума. Но Тимоти — отчего бы ему, подобно прочим, не спать в замечательном полированном ящике? Но нет! Мать позволяет ему все: собственную кровать, комнату, собственное зеркало. Неудивительно, что семья сторонится его, как святого с распятием. Хоть бы крылья проросли из лопаток! Тимоти обнажил и осмотрел спину. И снова вздохнул: ничего похожего. Не дождешься.

Снизу доносились интригующие звуки. Во всех коридорах, на потолках и дверях шуршал черный креп. По лестнице с балюстрадой вползал запах горящих черных свечей.

Голос матери, высокий и твердый. Голос отца, отдающийся эхом в сыром погребе. В старый загородный дом входит Бион, волоча за собой большущие, в два галлона, кувшины, в которых булькает жидкость.

— Мне нужно на прием, Паучина, — сказал Тимоти.

Паук закрутился на шелковой нити, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он будет наводить глянец на ящики, искать поганки и пауков, развешивать креп, а когда начнется прием, никто не посмотрит в его сторону. Чем меньше обращать внимание на неудачного отпрыска, тем лучше.

В нижнем этаже из конца в конец дома пробежалась Лора.

— Возвращение! — кричала она весело. — Возвращение! — Ее шаги звучали одновременно всюду.

Тимоти снова миновал комнату Сеси; она спокойно спала. Она редко когда спускалась вниз. Большую часть времени проводила в постели. Милая Сеси. Тимоти хотелось спросить: «Где ты сейчас, Сеси? И в ком? И что происходит? Ты за холмами? А там что делается?» Но он молча отправился в комнату Эллен.

Та сидела за столом, перебирая локоны разнообразных цветов — светлые, рыжие, темные, — а также обрезки ногтей, которые собрала, когда работала маникюршей в салоне красоты Меллин-Тауна, в пяти милях отсюда. В углу лежал крепкий ящик красного дерева с ее именем.

— Ступай прочь, — сказала она, не поднимая взгляда. — Мне не работается, когда ты глазеешь.

— Канун всех святых, Эллен! — Тимоти старался быть приветливым. — Только подумай!

— А! — Эллен раскладывала обрезки ногтей в белые мешочки и снабжала этикетками. — Тебе-то что за радость? Перетрусишь только! Возвращайся-ка в постель.

Тимоти зарделся.

— А кто за меня будет драить ящики, украшать дом и прислуживать за столом?

— Если не пойдешь, будет тебе завтра в постель дюжина сырых устриц, — прозаическим тоном пообещала Эллен. — До свиданья, Тимоти.

Со злости Тимоти кинулся по лестнице сломя голову и наткнулся на Лору.

— Смотри, куда тебя несет! — выкрикнула она сквозь стиснутые зубы, откуда выглядывали головки миниатюрных гвоздиков; она развешивала на дверях — забавно, правда? — искусственные букетики аконита. — У дяди Эйнара душа уйдет в пятки! — кричала она всем, кто ей встречался.

Она умчалась. Тимоти подбежал к открытой двери подвала и втянул ноздрями шедший оттуда дух сырой земли.

— Папа?

— Пора! — крикнул снизу отец. — Скорей сюда, а то не успеем подготовиться к их приходу!