Рубины хозяина Ко, стр. 15
– Яр! Ну-ка, ты! Видишь вон те углубления по углам ларца? Вложи в них по кинжалу. Да потише, без спешки!
Яр мягко, по-кошачьи, подобрался к плите.
– Цепей и камня не касайся! – предупредил Тарус. Тем временем Яр изловчился, один из кинжалов скользнул, куда полагалось, войдя по самую гарду и рубин чуть заметно ожил. В глубине его заструилось что-то похожее на слабый свет. Цепь на этом же углу плиты, глухо звякнув, разорвалась посредине, но плита даже не шелохнулась. Второй кинжал занял свое место и свечение рубинов стало более ярким. С тем же звуком лопнула вторая цепь. Падая, она задела один из человеческих скелетов и он распался в мельчайшую сероватую пыль.
Когда все четыре кинжала оказались где нужно, рубины пылали, как летний закат накануне ветреного дня. Все цепи лопнули, обрывки свешивались с неподвижной плиты и касались пола. Лишь один не доставал до пыльной поверхности, не хватало нескольких звеньев. Казалось, плита стоит теперь на диковинных ножках. Остатки цепей на своде пещеры слабо покачивались и жалобно поскрипывали.
Тарус хотел сказать Яру, что пора открывать ларец, но тот и сам догадался. Настороженно, с опаской, он коснулся перстнем ларца и отдернул руку.
Рубины ослепительно вспыхнули и погасли; теперь вместо них зыбким синеватым маревом засветился ларец. Сначала свечение разгоралось, потом стало тускнеть и вдруг, слабо блеснув, в свете факелов, ларец растаял, обратился в ничто. В центре плиты на черном бархатном ложе покоились три рубиновых кинжала. Лежали они треугольником, лезвие к рукоятке, и были ослепительно чистыми, словно из начищенного серебра. А потом сверху на них с тихим мелодичным звоном упали четыре потемневших от земных скитаний кинжала-ключа, все рубины вспыхнули вновь, но горели недолго, ровно столько, чтобы люди успели заслонить глаза рукой и отступить.
Когда сияние угасло, на плите остался лежать длинный рубиновый меч, тускло отблескивая в дымном пламени факелов. Он был точной копией мечей Вишены и Боромира, с одной лишь разницей: вместо двух изумрудов гарду его украшал огромный рубин.
– Возьми его, Яр! Отныне он твой.
Голос Таруса повис в гулкой тишине пещеры.
Юноша решительно протянул руку и пальцы его сомкнулись на рукоятке. Ладонь ощутила приятную тяжесть меча.
Боромир легонько толкнул Таруса, указывая на скелет чужака:
– Гляди, чародей!
Тарус присел. Вишена, до этого молча стоявший позади всех, всмотрелся и едва не вскрикнул: скелет был опоясан сгнившим кожаным ремнем с длинными ножнами. Яр вопросительно уставился на Таруса, по-прежнему вцепившись в меч.
– Мне взять это?
Тарус думал всего мгновение:
– Бери!
Яр сделал два маленьких шага и нагнулся. Ему вдруг стало не по себе – череп, похожий на собачий, только гораздо крупнее, щерился ему прямо в лицо, словно мертвец не хотел отдавать свою вещь. Но Яр пересилил себя и храбро взял ножны свободной рукой. Истлевший пояс не выдержал и расползся; скелет осел мелкой пылью и лишь череп продолжал зло скалиться на людей.
– Уходим! – скомандовал Тарус, властно глянув на Вишену. Дважды повторять не пришлось, тот охотно отступил в ход, слишком уж здесь было неуютно.
Когда Тарус, последним из четверых, покинул пещеру, застывшая в центре плита с грохотом обрушилась на каменный пол, подняв облачко пыли и обратив в труху оставшиеся три скелета, но чародей даже не обернулся.
Солнечный свет ослепил их после долгого полумрака подземелья. Спутники ждали у входа, радостно зашумев, когда все четверо, целые и невредимые, выбрались из узкой расщелины. А в следующее мгновение все взгляды надолго скрестились на сверкающем мече.
– Это и есть Рубиновый клад?
Яр восторженно воздел руки и меч засиял еще ярче, впитывая ослепительные лучи Ярилы-солнца.
Один лишь Тарус выглядел встревоженным. Что принесет им этот неведомый, но несомненно могучий меч? Этого он не знал.
Пора было и уходить. Вишена, отерев со лба выступивший пот, бросив последний взгляд на зияющий чернотой ход в пещеру и вдруг пораженно замер.
Барельеф у расщелины изменился. Черт словно отпрянул назад, испуганно вытянул руки перед собой; знакомого меча в его руках больше не было.
– Эй! Глядите! – крикнул Вишена остальным.
Тарус впился глазами в барельеф. Боромир, стоящий рядом хмуро оглядел камень и тихо, сквозь зубы, процедил:
– Жуткое место… Уйти бы…
Люди застыли перед ходом, разглядывая ожившую скалу и гадая, что же это может значить.
Голос, раздавшийся сверху, застал всех врасплох.
– Чего всполошились?
Вверху, на обрыве, опираясь на длинный резной посох, стоял давешний седой старик и ветер точно так же, как и вчера, шевелил его длинную белесую бороду.
– Кто ты, старче? – крикнул резко Тарус. – Как твое имя?
Старец поднял руку:
– Удачи вам, храбры! Добудьте Книги!
Он на секунду умолк, словно размышлял.
– А имя мое – Базун!
Старик не двинулся и не ушел. Он просто растворился на фоне прозрачной небесной голубизны.
Вдалеке закричала чайка.
8. Пустыня и скалы
Солнце неподвижно застыло прямо над головами путников и жгло так, словно хотело выпить всю, до последней капли, влагу из их изнуренных тел. Сухая каменистая почва стелилась под ноги и каждый шаг поднимал в раскаленный воздух небольшое облачко пыли.
Никто не заметил перехода – еще в лесу начали попадаться небольшие, лишенные растительности проплешины. Постепенно их становилось все больше, и, вот, они уже весь день шагают по жаркой непонятной пустыне, а солнце и не думает садиться: висит себе в зените и печет, и печет, и печет… Так, что пот заливает глаза и даже мысли цепенеют и размягчаются. И что плохо, они давно не встречали воды. Последний раз пили из ручейка в лесу, когда Боромир устраивал отряду привал.
Невесел Боромир-Непоседа, тяжкие думы одолевают вожака лойдян. И Тарус стал мрачнее тучи, насупился, втянул голову в плечи, уныло плетется рядом с Боромиром. Видать, плохи дела…
Вишена облизал пересохшие губы и покосился вправо – рядом мерно вышагивал Славута-дрегович. Куртку он давно снял, мускулистое лоснящееся тело влажно поблескивало. Вишена знал, что выглядит так же. Отряд страдал от жары и все сбросили лишнюю одежду.
Пустыня. Откуда она здесь, в лесном краю? Вишена испытал похожее чувство недоумения и подвоха, когда нечисть водила его в Черном. Идешь, не останавливаясь, целый день, а получается, что топчешься на месте, кружишь по одним и тем же дубравам да перелескам. А после забредаешь совсем в другую сторону, к чертям на кулички.
Рыжие потрескавшиеся валуны слегка разбавляли монотонность пейзажа. То и дело их скопления попадались на пути. И крупные глыбы, в рост человека, и совсем небольшие, просто россыпь камней. Иногда приходилось их обходить.
И мертво вокруг. Никого. Только однажды видели в белесом от жары небе крупного и одинокого орла-падальщика. Да шныряют среди камней коричневые мерзкие сколопендры.
– Боромир! Тарус! Стойте!
Вишена очнулся от невеселых дум и встрепенулся. Все стали, только Боград бегом спешил к вожакам.
– Что такое? – спросил Боромир.
Боград, слегка запыхавшись, подбежал.
– Вода. Там, – указал он влево, на видневшиеся невдалеке крупные неровные глыбы. Собственно, это были уже не валуны, а самые настоящие скалы.
– Вода? Где?
– Там, в скалах. Я чувствую! – венед выглядел взволнованным.
– Веди! – коротко приказал Боромир.
Боград, погладив бороденку ладонью, на секунду прикрыл глаза, потоптался на месте, поворачиваясь и так, и эдак; после уверенно зашагал к дальней оконечности скал. Остальные пустились за ним. Откуда только силы взялись у них, усталых, едва тащившихся посреди этого знойного бесконечного дня… Одно лишь сладкое и волшебное слово «вода» вдохнуло в них жизнь и надежду.
Между отдельными скалами змеились узкие проходы-расщелины. Боград пропустил несколько без внимания и замер напротив одного, ничем на вид не примечательного.