Дорогая Массимина, стр. 5

Моррис думал, что придет срок, и он станет обладателем множества красивых вещей, будет часами холить их, получая от этого воистину неземное наслаждение. (О, он мог бы обучить этому искусству и Массимину, если до этого дойдет. Девица казалась вполне понятливой и обучаемой.)

Впрочем, самое главное в этой папке, размышлял Моррис, кончиками пальцев втирая крем, заключается не во внешней красоте, а в той дьявольской уверенности, с какой он тогда ее украл. Вот с такой уверенностью он и хотел бы прожить жизнь, именно этой уверенности ему чертовски недостает. Да и откуда ей взяться, когда бульшую часть дня носишься по городу от одного ученика к другому, чтобы заработать горстку лир.

Моррис тогда возвращался поездом из Милана, где обновлял свой паспорт. В купе с ним ехал всего один человек. Дело было поздно вечером. Моррис чувствовал себя удивительно бодро после дня, проведенного в праздности. Попутчику удалось навязать ему разговор, и Моррис не признался, что он – простой преподаватель английского. Что такое учитель, в конце концов? Пустое место. Человек, из которого не вышло ничего другого. Разве репетиторами становятся по доброй воле? И Моррис сказал, что он американец (почему бы и нет?), дипломат из американского консульства в Венеции; провел в Италии всего полгода, но… Он превосходно выучил итальянский за столь короткий срок, вежливо перебил попутчик. Моррис улыбнулся и дружелюбно кивнул.

Спутник назвался представителем фирмы «Гуччи», положил на колени небольшую папку из мягкой кожи и постучал по ней с таким откровенным восторгом, что раздраженный Моррис едва не выложил ему в лицо, что старается держаться подальше от таких вот развязных проходимцев с их супербесполезным барахлом, вся шикарность которого сводится лишь к названию фирмы да заоблачным ценам, по каким эту дрянь впаривают глупым американцам, падким на легендарные торговые марки (да что стоит их подделать!), а на самом деле вся эта хрень яйца выеденного не стоит, особенно если вспомнить о миллионах голодающих! (Если уж на то пошло, он и сам среди этих миллионов.)

Но от Морриса, конечно же, не укрылось изящество папки, поэтому свою страстную и путаную тираду он оставил при себе, вслух же вежливо заговорил о рынке кожаных изделий и о том, что его соотечественники без ума от итальянских модельеров.

Разговор перешел на политику, и человек от «Гуччи» заметил, что итальянцы благодарны американцам за то, что те помогли не пустить в правительство коммунистов; воодушевленный этой темой Моррис разразился обличительной речью по поводу красной угрозы, хотя не так давно он сам всерьез подумывал, а не перебраться ли в восточный блок. (ЛОНДОНЕЦ ИЩЕТ ЛУЧШУЮ ЖИЗНЬ В МОСКВЕ! – огромный заголовок в коммунистической «Морнинг Стар».) Работал бы на «Радио Москвы», с наслаждением бы глушил бы «Би-Би-Си» за то, что там неоднократно отказывали ему в работе. Почему бы и нет? Да кому вообще нужна эта долбаная викторина «Мозги Британии» на радио «Блевотные новости»?

После получаса дружеской беседы человек от «Гуччи» вышел в туалет, и по чистой случайности его отлучка совпала с коротенькой остановкой на небольшой станции Дезенцано. Моррис не раздумывал ни секунды. А если и раздумывал, то на итальянском, и потому едва ли сознавал собственные мысли. Он взялся за ручку двери и спокойно дождался той секунды, когда поезд нетвердым рывком тронется с места. Затем хладнокровно подцепил папку с сиденья напротив и спрыгнул на платформу. Никогда прежде он не испытывал такого чувства свободы.

Поезд был в тот вечер последним, и Моррису пришлось провести ночь в пансионе неподалеку от станции. Но ему было наплевать. Его переполняли ликование и радостное удивление. Следовало этим заняться еще год назад!

Сидя на узкой гостиничной кровати, Моррис тщательно изучил содержимое папки, которое, честно говоря, оказалось не столь привлекательным, как она сама: пачка рекламных проспектов; номер «Пентхауса» (несмотря на свою вежливую и пристойную болтовню субъект оказался грязным извращенцем); пакетик мятных леденцов; деловые письма и докладные записки, из которых следовало, что человек от «Гуччи» – некий Аминторе Картуччо, проживающий в Триесте; и, наконец, большой ежедневник в коричневом кожаном переплете, испещренный записями о предстоящих и прошедших встречах.

Почти час Моррис сосал один за другим мятные леденцы, изучая записи в ежедневнике. Рядом со словами, означавшими, как он решил, названия магазинов, стояли цифры, но время от времени всплывало имя «Луиджина» с восклицательным знаком. Моррис установил, что это имя всегда соседствует с названием одного магазина в Болонье и возникает с интервалом от десяти до двадцати дней. Кроме того, две поездки в Милан сопровождались на полях именем «Моника», и на этот раз было указано время.

После той ночи в пансионе Морриса несколько раз посещала мысль, что будь он хоть чуточку смелее, то мог бы как следует потрясти этого Картуччо. Правда, он не помнил, было ли у человека от «Гуччи» обручальное кольцо на пальце, но среди таких типов холостяки не встречаются. Удивительно, почему это самые жадные, самые развратные и самые заурядные субъекты непременно женаты, а такого утонченного джентльмена, как он, толкает на этот путь лишь крайняя бедность.

– Здрас-сте, ми-истер Мор-ри-ис!

А вот и первый ученик, невысокий нервный человек с грустно поникшими, обязательными для итальянца усами, припорошенными сединой. Моррис вздрогнул. Он растерялся и смутился, словно его застали за непристойным занятием с рукой в штанах, а не за полировкой респектабельной кожаной папки.

– Я вижу, у вас портфель от «Гуччи», – заметил Армандо, усаживаясь на свое место.

– Совершенно верно.

– Это есть очень хороший портфель от «Гуччи».

Моррис вежливо ответил, что его всегда восхищало качество итальянской кожи.

– Хорошо провел выходные, Армандо?

– Да, хорошо.

Глава третья

Моррис рассказывал вымышленную историю о Стэне. За ужином собрались мать, бабушка, две старшие сестры (с чего он решил, что у Массимины всего одна сестра?), некто со странным именем Бобо и сама Массимина, не сводившая с Морриса огромных темных глаз. Горничная подала закуску из мелко порубленного шпината со сметаной в виде маленьких шариков (под миленьким названием «задуши кюре»), лазанью с ветчиной, незамысловатый, но очень вкусный бифштекс, а на десерт «тирамизу» – нечто отдаленно напоминавшее пышный творожный пудинг с кофейным ароматом.

Время от времени Моррис отпускал одобрительные замечания, но слишком восторженно угощение не хвалил, своей сдержанностью пытаясь создать видимость, будто такая еда ему не в диковинку. Несмотря на волчий голод, он не только сумел сдержать себя и не наброситься с жадным урчанием на еду, но даже оставил от каждого блюда по кусочку, неизменно отказываясь (с безупречной вежливостью) от добавки. Быть может, костюм и галстук выглядели чуть более официально, чем одежда большинства присутствующих, но так, наверное, и положено при первом визите. Зато его итальянский был выше всяких похвал. Моррис был явно в ударе.

– Дело в том, – витийствовал он, – что на самом деле Стэн – очень обеспеченный человек. Да!

От Морриса не укрылось удивление, написанное на лицах домочадцев Массимины, и глаза его сверкнули. История, которую он сочинял на ходу, совершила умопомрачительный поворот, и наивные итальянские провинциалы пришли от рассказа в полный восторг. Для пущего эффекта Моррис выдержал томительную паузу, с улыбкой оглядывая сотрапезников. Ох, вечно приходится всех развлекать. Он давно обратил внимание, что скучные люди сожрут с потрохами всякого, у кого есть хотя бы крупица фантазии.

– Да, семья Стэна владеет целой сетью мотелей в Лос-Анжелесе. И ему вовсе нет нужды ютиться в этой лачуге. Нет-нет! Стэн запросто мог бы поселиться в отличной комфортабельной квартире, сразу же в день женитьбы, если, конечно, им разрешат пожениться. В самом центре Вероны! Если б у него хватило здравого смысла рассказать родителям Моники правду о себе, у них не возникло бы повода для беспокойства. Несмотря на свои хипповские идеи, рваную одежду, бусы, бороду и прочую чепуху, Стэн – чертовски симпатичный малый. Вы же знаете этих американцев, наивная и добродушная публика. А так что могли сделать бедные родители девушки? Они ведь не сомневались, что парень заявился прямиком из трущоб, и бедная дочь их вскоре окажется там же. Поэтому бедолаги отослали Монику в Париж, в школу при монастыре, хотя девушка не знает ни слова по-французски, а бедняга Стэн остался в своей халупе со своими вегетарианскими поваренными книгами, одежкой из Армии Спасения и деньжищами, к которым он не желает прикасаться.