Лето страха, стр. 74

Какого же типа программы можно смотреть в таком крупном изображении и с такого близкого расстояния?

Признаюсь, я даже испытал некоторый стыд от того, с какой легкостью нашел ответ на свой вопрос.

Возможно, столь скорое озарение отчасти было навязано самой атмосферой «храма самому себе», который Эрик создал в своем кабинете.

Но я наконец понял силу возникшего передо мной образа.

В конце концов, зачем Нарциссу пруд, когда он может запечатлеть себя на пленке?

Пока я доставал из нижнего ящика Эриковой тумбочки кассету с надписью «Полярная тревога» — фильм Национального географического общества, посвященный полярным медведям, я пытался победить звон в ушах, ибо я понял, ибо я уже знал — никакие медведи на экране передо мной не появятся, и молился, чтобы... не увидеть на экране... Грейс.

Я вставил кассету во встроенный видеомагнитофон и нажал кнопку «старт».

Единственное, что могу сказать сейчас: я нашел именно то, что искал и чего всей своей душой надеялся не найти, — изображение девушки, сидящей на этой самой постели, которое принесло мне столько волнения и муки.

Казалось, Грейс не больше шестнадцати. Она сидела на этой самой кровати и улыбалась — мило, застенчиво, соблазняюще.

Затем изображение на экране замелькало, и образ моей дочери вытеснился первыми кадрами документального фильма...

Я нажал «стоп», вынул кассету, вложил ее в футляр и сунул в карман своего плаща.

Последнее, что я сделал перед уходом, — вернул на место сетку окна.

Не успел проехать и пяти миль в сторону медицинского центра, как в машине зазвонил телефон.

Это был Эрик.

— Дурацкий это был ход, Расс, — сказал он. Сердце мое упало в пропасть. — Мы не сможем помочь нашему округу, если станем дразнить маньяка.

Я постарался придать своему голосу некое подобие спокойствия.

— Ну что ж, это устраняет необходимость выбора. Между тобой и Пэришем. Честно сказать, непростительно для полиции забыть проверить людей телефонной компании, находящейся под боком. Особенно для профессора криминалистики.

— Пэриш просто послал пробный шар. Возможно, у него в запасе был еще один вариант — вроде того, чтобы притянуть к этому делу тебя и Грейс.

— Вынужден признать, в этом деле он весьма преуспел. Итак, что же мы в итоге имеем?

— Я уже заложил основу для того, чтобы Пэриш поверил: Эмбер будет дома одна. Сегодня вечером. Я укрепил в нем эту веру с помощью своего творческого воображения, чему помогла аппаратура акустической экспертизы. Прозвучало вполне достоверно: Эмбер оставила послание для меня, но «по ошибке» не на том аппарате. Все, что должен сделать Мартин, — это прокрутить пленку с записью звонков, узнать ее голос. И он — пойман.

— На сколько все это назначено?

— На одиннадцать. Но мы с тобой встретимся там в десять.

— Эмбер согласилась помочь?

— Она просто сгорает от нетерпения.

Глава 28

В три часа того же дня я помог медсестрам медицинского центра калифорнийского университета перевезти Изабеллу из реанимации в палату нейрохирургического отделения.

Честно сказать, моя помощь заключалась лишь в том, что я шел рядом с кроватью на колесиках, держа вазу с розами в одной руке, другой — толкая штатив с капельницей для внутривенного вливания и неотрывно глядя в ее опухшее лицо.

Казалось, Изабелла совершенно теряется под толстыми слоями бинтов. Но из всего этого на меня со спокойной ясностью смотрели ее глаза, и я видел — даже в эту минуту — сияние любящей души Изабеллы, сверкающей для меня.

— Как мой муженек?

— Держится и гордится тобой. Тебе очень больно?

— Голова совсем не болит. Разве что горло, куда вставляли трубку, да еще запястье, куда были воткнуты иголки.

— Ты хорошо осознаешь свои действия?

Она с трудом улыбнулась — улыбку сдерживали распухшие ткани и действие лекарств.

— Я уже совсем не заикаюсь. Доктор Нессон очень гордится мной.

— Ты подняла ему настроение.

— Знаешь, я уже активно подговариваю его поскорее отпустить меня домой. Он говорит, может, завтра или, в крайнем случае, послезавтра.

— Маленькая моя, это будет просто чудесно.

Палата показалась мне тоскливейшим местом на земле — с видом на шоссе номер пять, на стадион «Анахайм» и на пластмассовый купол кинотеатра.

Но... она стала на сегодня нашим жильем и принадлежит сейчас только нам двоим.

Медсестры устроили Иззи, проверили ее состояние, подключили капельницу, дали ей меню, чтобы она заказала себе обед, и ушли.

— Изабелла, я так счастлив тебя видеть!

— А я так рада, что ты со мной! Как прошла ночь?

— Довольно интересно.

Она глянула на меня из-под своего марлевого тюрбана, и в ее взгляде — по крайней мере на какое-то мгновение — отчетливо промелькнула попытка оценить воздействие на меня ее дара, переданного мне через Эмбер Мэй Вилсон.

— Надеюсь, любимый, она была интересной в хорошем смысле слова?

— Ночи все заполнены тобой.

— Я такая счастливая.

— Нет, не ты, это я — счастливый, что ты у меня есть.

— И все же, Расс, у тебя усталый вид. Все здесь только и говорят о Полуночном Глазе. Медсестры так напуганы, что боятся идти домой и — остаются на с-с-сверхурочную работу.

— Иззи, к нему уже подбираются. Думаю, скоро его поймают. Похоже, жизнь всего округа парализована.

Я немного рассказал ей о событиях двух последних ночей. Но что я мог действительно рассказать ей такое, что не испугало бы ее и не ввергло бы в депрессию?

Я предпочел не упоминать Грейс, Мартина и Вальда. Целиком сосредоточился на охоте за Полуночным Глазом.

При этом, как я и предполагал, ей захотелось узнать подробности нашего плана заманить его в ловушку с помощью газетной статьи. Саму статью я прочитал в дневном выпуске «Журнала», пока медсестры помогали Иззи в ванной. Рядом с текстом была помещена компьютерная версия лица Билли без бороды.

Вскоре я заметил, внимание Иззи стало угасать, а в ее очаровательных глазах проступило глубокое изнеможение.

Она сонно улыбнулась, закрыла глаза и сжала мою руку.

— Мертвый час.

Когда я снимал ее руку с моей, я увидел синяки, оставшиеся от внутривенных вливаний, кусочек лейкопластыря, удерживающего иглу, и маленькую петельку прозрачной трубки, которая сразу же наполнится кровью, если прямая подача лекарства почему-либо прекратится.

Какой же зловещей и опасной показалась мне сейчас сталь иглы, вражески вторгшаяся в живую плоть моей жены, каким жестоким оскорблением!

Вскоре Изабелла уже похрапывала. Ее лицо утопало в тюрбане. Ее пухлые щеки расслабились и порозовели. Ее рот чуть приоткрылся, обнажив белизну зубов.

Я закрыл глаза и услышал стук собственного сердца.

«Останься со мной. Изабелла, — подумал я, — останься со мной!»

Голова моя склонилась, вернулась на место.

Я встал, запер входную дверь, выдвинул фиксаторы кровати с левой стороны и откинул на них барьер. Забрался на свое место, слева от Изабеллы, и устроился у нее под боком. Она даже не шелохнулась. Протянув руку за спину, снова поднял барьер, чтобы спине было на что опереться, но, увы, больничные кровати рассчитаны только на одного. Я положил голову рядом с ее головой, почти уткнулся носом в марлевую повязку, очень осторожно, чтобы не сдвинуть иглу, подсунул свою руку под ее руку и тут же уснул.

Позже, из вестибюля, я позвонил трем людям. Вальду, который подтвердил, что где-то после одиннадцати Пэриш прибудет к Эмбер. Эмбер, которая тоже заверила меня в своей готовности принять участие в осуществлении нашего плана, но в голосе которой звучал гнев. И наконец — Мартину Пэришу.

После нашей жуткой встречи это был мой второй звонок ему.

— Ты оказался прав, — услышал я. — Он действительно работал в компании под именем Стюарта Бланда. После его разоблачения мистер Бланд, ясно, с работы исчез. Судя по всему, этот сукин сын засек нас. Но я клянусь могилой своей матери: Вальд говорил мне, что он проверял эту компанию.