Плохой мальчишка, стр. 6

— Это моя вина, Джордж, а не твоя, сказала она. Я же видела, что она была в подавленном состоянии, но ничего не предприняла. Ты знаешь, как это произошло. И в этом тоже есть моя вина, потому что я уверена, что она не хотела этого делать. Я уверена.

Карла оставила Вики перед телевизором и включила его. Через два часа, она вернулась и постучала в дверь Вики.

— Я подумала, что она, может быть, захочет выйти и покушать, объяснила мне Карла. — Может быть даже выпить бокал вина, если эффект от таблеток закончился. Но в комнате никого не было. Затем Карла вернулась в общую комнату, Вики не было и там. Там были две девушки, которые смотрели телевизор, и одна из них сказала ей, что Вики ушла недавно, скорее всего, в прачечную.

Потому что в руках у неё была простыня, сказала ей девушка.

Это немного озаботило Карлу, но она больше ни о чем их не спросила. Она спустилась вниз в подвал, но в прачечной тоже никого не было при этом, ни одна из стиральных машин не работала. Рядом была кладовка, где девушки из Поместья Фуджи хранили свои вещи. Карла услышала шум за дверью, и когда она зашла, то увидела Вики, со спины, стоящую на небольшой стопке из чемоданов. Она связала две простыни вместе, чтобы сделать веревку. Один конец был привязан к трубе у потолка. Второй — образовывал петлю вокруг её шеи.

— Три чемодана были сложены стопкой, — объяснила Карла, что давало слабину веревке. Если бы она действительно хотела покончить с собой, она взяла бы только одну простыню. Это была репетиция, как в театре.

— Ты не можешь быть в этом уверена, говорю я ей. Ты не знаешь, ни сколько таблеток она приняла, ни в каком состоянии она была.

— Я знаю то, что я видела, говорит Карла. Она могла бы просто спуститься с этих чемоданов, и петля бы не затянулась. Но я не думала об этом в тот момент. Я была слишком потрясена. Я просто прокричала ее имя.

Это испугало ее, и, вместо того, чтобы просто сойти с чемоданов, она потеряла равновесие, и чемоданы разлетелись в разные стороны. Она приземлилась бы животом на пол, если бы, на её удачу, веревка бы оборвалась, но этого не произошло. Еще он могла бы миновать петли, если бы узел между двумя простынями не выдержал. Но наоборот, вес тела затянул узел, и её голова была жестоко откинута назад.

— Я услышала треск её шеи, — сказала Карла. — Как хруст ветки. И это была моя вина.

И потом она плакала, плакала, плакала.

Я проводил её до автобусной остановки, постоянно повторяя, нет, это не её вина, нет, нет, нет, и, наконец, она перестала плакать. Она даже нехотя улыбнулась.

— Ты очень убедителен, Джордж, сказала она мне.

То, что я не сказал ей, — потому что она все равно не поверила бы мне, — это то, что сила моего убеждения пришла из абсолютной уверенности.

5

— Этот гадкий мальчишка забрал людей, которых я любил, сказал Халлас.

Брэдли кивнул. Было ясно, что Халлас во все это верил, и если бы эта история всплыла в ходе судебного разбирательства, его, скорее всего, приговорили бы к пожизненному заключению в психиатрическом заведении, а не выписали бы билет в Усадьбу Иглы. Вряд ли этот рассказ убедил бы всех присяжных, но, по крайней мере, был бы повод предотвратить смертную казнь. Но теперь, вероятно, уже слишком поздно. Ходатайство о приостановлении казни, основанное на этой истории о маленьком хулигане, все равно обречено на провал. Надо было видеть Халласа, что бы поверить, абсолютная уверенность читалась на его лице. Надо было слышать его голос.

Тень улыбки промелькнула на губах осужденного, который наблюдал за своим адвокатом через слегка затуманенное оргстекло.

— Этот мальчишка был не просто злобным, он был гурманом. Он всегда получал две вещи по цене одной: смерть нужного ему человека, и мое долгое купание в теплой ванне вины.

— Вы могли бы убедить Карлу, сказал Брэдли. Она же вышла за Вас замуж, в конце концов.

— Она никогда не была полностью ни в чем уверена. И она никогда не верила в существование этого гадкого мальчишки. В противном случае она пришла бы в суд, ведь мы до сих пор женаты.

Халлас, не мигая, смотрел на Брэдли через оргстекло.

— И она даже была бы рада, что я убил его.

В своем углу МакГрегор — надзиратель — посмотрел на часы, снял свои наушники и встал.

— Не хочу торопить Вас, док, но сейчас 11:30, а Ваш клиент должен быть возвращен в камеру в полдень для проведения проверки.

— Я не вижу, что мешает Вам провести проверку прямо здесь, сказал Брэдли… вежливо.

Не рекомендуется будить плохие черты надзирателей, и, даже если МакГрегор был одним из лучших, у Брэдли не было никаких сомнений, что у него тоже были плохие черты. Это были издержки профессии людей, которые надзирают за матерыми преступниками.

— Ведь он у Вас перед глазами, в конце концов.

— Правила, есть правила, сказал МакГрегор.

Затем он поднял руку, как будто отклонял все протесты, которые Брэдли мог бы высказать.

— Я знаю, что Вы имеете право на встречу без ограничения во времени, когда Дата так близка, поэтому, если Вы подождете, я приведу его Вам, обратно после проверки как можно быстрее. Но тогда он пропустит обед, и Вы, вероятно, тоже.

Они посмотрели, как МакГрегор упал обратно в свое кресло и вложил наушники в уши. Когда Халлас повернулся к оргстеклу, на его губах наблюдалась больше, чем тень улыбки. — Да, и потом я не сомневаюсь, что Вы можете, угадать продолжение.

Брэдли, конечно же, мог догадаться, но он положил руки на его девственно чистый блокнот и произнес: «Почему бы Вам самому не рассказать мне продолжение?»

6

Я отказался от роли Гарольда Хилла и забросил театр. У меня пропало желание играть. Мой последний год в Питте, я сконцентрировался на торговых курсах, особенностях бухгалтерского учета и Карле Уинстон. До вручения дипломов, мы поженились. Мой отец был моим свидетелем. Он умер три года спустя.

Одна из шахт, которую он курировал, находилась в Луизе, пригороде Восточного Айронвилла, где он проживал с Ноной Маккарти — мамой Ноной, — его «экономкой». Шахта носила название Справедливая Глубина. Однажды произошло обрушение лавы во втором шахтном стволе, на глубине около шестидесяти метров. Ничего серьезного, все поднялись на-гора целыми и невредимыми, но мой отец с двумя представителями администрации шахты спустился вниз для оценки ущерба, и времени, которое потребуется для восстановительных работ. И он уже никогда не поднялся на-гора. Другие тоже.

— Этот мальчик не прекращает звонить, сказала мне позже мама Нона.

Она всегда была красивой женщиной, но через год после смерти моего отца, она покрылась морщинами, и её кожа вся стала дряблой. Она еле передвигала ноги и, как только кто-то входил в комнату, она сгибала плечи так, как будто бы ждала, что её ударят. И не смерть моего отца была причиной этого. Это был все тот же гадкий мальчишка.

— Он не прекращает мне звонить. Он называет меня мерзкой негритянской сучкой, но мне все равно. Я слышала кое-что и похуже, и не один раз. От этого мне как от воды утиным перьям. То, что причиняет мне боль, так это слышать от него, что во всем виноват подарок, который я сделала твоему отцу. Эта пара ботинок. Ведь это не правда, Джордж? Ведь это не возможно, там обязательно было что-то другое. Твой отец, он обязательно обернул бы войлок поверх сапог. Он никогда бы не забыл обернуть войлоком сапоги после аварии на шахте, даже, если она казалась не слишком серьезной.

Я, конечно же, подтвердил это, но я все равно видел, что сомнения разъедают её сильнее кислоты.

Эти ботинки были Специальные Железнодорожные. Мама Нона подарила их отцу в день рождения, почти за два месяца до аварии на Справедливой Глубине. Она должна была выложить за них, по крайней мере, триста долларов, но они того стоили. Высокие голенища до колен, кожа мягкая, как шелк, но очень прочная. Это была та модель сапог, которые человек мог носить на протяжении всей своей жизни, и затем передать своему сыну. Но это были ботинки с железными набойками. И на определенной поверхности они могли высекать искры, как сталь из кремня.