Дочь викинга, стр. 16

Руна никак не могла дождаться этого момента.

Она не знала, что и думать об этой странной речи. И уж конечно не понимала, чего хотел от нее Тир, о чем и сказала ему, с трудом сдерживая дрожь.

Закончив смеяться, Тир продолжил:

– Там пролилась не только кровь святого Клара. Возле его часовни состоялось много битв: там франки воевали с франками, норманны с норманнами, норманны с франками… Есть много причин, по которым мужчины дерутся друг с другом. Как бы то ни было, земля вокруг Сен-Клер-сюр-Эпта пропиталась кровью. На ней можно собрать добрый урожай. – Тир с удовольствием прищелкнул языком, размышляя то ли о крови, то ли о пшенице, которая взойдет на щедро удобренной земле.

– Я думала, речь идет о часовне – а теперь ты заговорил об урожае? – нетерпеливо переспросила Руна.

– Может быть, часовня окружена пахотными землями? – предположил Тир.

Девушка, качая головой, смотрела на него.

– Не знаю, что там, часовня или поля, но недавно Сен-Клер-сюр-Эпт провозгласили местом мира. Там-то они и встретятся, Карл и Роллон.

Руне мало что было известно о мире, в котором она жила, но она знала, что Роллон был правителем викингов. А Карл, очевидно, королем франков.

– Они хотят заключить мир. Мир! Ты только подумай!

Глаза Тира блестели. Казалось, шрамы на его щеках извивались, точно клубок змей. Может, это змеи на его лице выпускали яд, от которого помрачился рассудок Тира, а не грибы, которыми он так часто наслаждался в последние годы?

– Мир! – Сложно было понять, что испытывает Тир, восторг или отвращение. – И вот каким он будет, этот мир: Роллон примет крещение, а король Карл передаст ему землю плен. Землю, которая и так уже принадлежит ему. Роллон станет графом, а не чудовищем с севера. А женой ему будет дочь короля. И все будут жить долго и счастливо на пропитанной кровью земле. – Тир облизнул пересохшие губы.

– Не все, – поправила его Руна. – Ты, похоже, не очень-то этому рад.

Она смутно припоминала его слова, сказанные в тот вечер, когда Тир отравил ее отца: мол, такие мужчины, как он, созданы для меча, а не для плуга.

– Свет – не для счастья и мира, – ответил Тир. – Сколько ни старайся, в конце тебя все равно ждет хаос. Когда разразится последняя битва между богами и великанами, в мир выйдет все зло, и дрогнет земля, и ветра выкорчуют С корнем деревья, и обрушатся горы, и поднимутся воды потопа, и упадут с небес звезды, и тогда восстанут все воины напоследний бой. А потом миру настанет конец. Такова наша судьба. Так чего же нам ждать и надеяться, что конец мира наступит только во времена детей наших детей? Почему не стать на сторону хаоса, почему не помочь силам зла повеселиться на людских землях?

Тир остановился так резко, что чуть не упал. Может быть, он и вправду стал неуклюж от грибов, а может, все это было частью представления, которое он разыгрывал для Руны.

– Говори уже, чего ты хочешь. – Напряжение Руны сменилось усталостью.

Ненависть к убийце отца притупилась, и Руна могла выслушать его. Тир размахивал руками, словно пытался нарисовать в воздухе то, о чем говорил.

– Итак, они встретятся в Сен-Клер-сюр-Эпте, чтобы заключить мир, которого никогда не будет. Король Западно-Франкского королевства и его воины. Роллон и его солдаты. И, конечно же, франкская принцесса, Гизела. Сначала ее передадут епископу Руана. Гизела будет жить у епископа, пока он не узнает побольше о христианском божестве. Роллон, конечно, а не епископ. Тому и так все известно о христианском божестве, понимаешь? И знаешь что еще? – Тир заговорщически подмигнул. – Мне тоже все о нем известно. Христианский бог не просто безучастно следит за тем, как мучают его приспешников, он и себя позволил замордовать, точно скотину. – Тир сплюнул на землю.

Его плевок пузырился на темной почве, и при виде этого Руне вспомнилась корова, ее корова, которой Тир перерезал горло. Тогда кровь фонтаном оросила все вокруг.

– Итак, – продолжил тем временем Тир, – когда Роллон докажет, что он не только добрый христианин, но и верен своему сюзерену, королю, следующей весной он женится на принцессе. До тех пор он будет развлекаться со своей любовницей, а Гизела – сидеть в Руане, мечтая о смерти. Если вообще туда доедет.

– Ты хочешь помешать этому?

Тир пожал плечами:

– Ну, в Сен-Клер-сюр-Эпт сейчас везут приданое: украшения, золото, меха, посуду. И, если вдуматься, такая добыча лучше украденного урожая. Мне уже надоело грабить нищих крестьян и убивать монахов, страдающих запорами оттого, что им нечего жрать.

– Ты хочешь напасть на свадебную процессию, – подытожила Руна.

– Скажем так, от мехов и посуды я мог бы отказаться, но золото и драгоценности я люблю. Думаю, ты, Руна, хочешь того же.

Она давно уже не думала о том, чего хочет. Выживание никак не было связано с ее желаниями. Но тогда, когда она впервые ступила на землю норманнов, поднявшись на ноги среди скал, – тогда Руна знала, чего хочет. Вернуться к фьорду, где она жила с Азрун. Вернуться на те пустынные суровые просторы, пусть и немноголюдные, пусть и опасные, зато не пропитанные кровью, как эта земля. Чтобы вернуться туда, ей нужен был корабль; чтобы корабль поплыл, нужны гребцы. А чтобы нанять корабль и матросов, нужно золото.

Руна обвела взглядом присутствующих.

– У тебя так много сторонников. И тебе нужна моя помощь, чтобы украсть приданое этой Гизелы?

– Собственно, мне нужна женщина, которая умеет обращаться с оружием. А в здешних краях таких не много. Ты согласна? Если да, я расскажу тебе, каков мой план.

Руна молчала, и Тир не торопил ее. Его улыбка была искренней, но Руна ни на мгновение не усомнилась в том, что он собственноручно всадит меч ей в тело, если она откажется.

Монастырь Святого Амброзия, Нормандия, осень 936 года

Мать настоятельница решила не спрашивать, кто угрожал жизни Арвида. Она не хотела докучать юноше вопросами, не хотела истязать его тяжелыми воспоминаниями о ранении. Не важно, кто сотворил с ним такое. Хотя у настоятельницы и были кое-какие подозрения. И не важно, почему он попал в этот монастырь. Не важно, как он сбежал от того, кто напал на него. Имеет значение лишь то, что Арвид в опасности, ему нужна помощь, а она может ему помочь. Так вышло случайно. Или такова воля Божья?

– Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с этим, – пробормотала настоятельница. – Я ненавижу людей, которые так поступили с тобой, и все же я рада, что из-за них ты очутился здесь.

«Здесь, со мной», – хотелось сказать ей, но нельзя было говорить об этом, пока она не убедится в том, что Арвид знает ее… тайну.

Подавшись вперед, мать настоятельница коснулась его руки. Арвид отпрянул – может быть, от боли, а может, от страха. А может, от презрения к ней. С тех пор как он очутился в этом монастыре, настоятельница была готова увидеть его презрение, но в этот миг оно показалось ей невыносимым. Раны от ножа не становятся меньше, если видишь, кто ударил тебя. И все же лучше один быстрый удар, чем долгие мучения. Настоятельница вздохнула и только потом отважилась задать вопрос, который пугал ее больше всего.

– Ты… ты знаешь? – пробормотала она. – Ты знаешь правду?

Арвид опустил глаза. Амулет висел у него на шее.

Какое-то время они оба сидели неподвижно.

Во рту у настоятельницы пересохло.

«Если он не знает, как мне объяснить ему? Как рассказать?»

Но тут Арвид кивнул. Мать настоятельница вздохнула с облегчением. Значит, ей не придется говорить об этом и в то же время больше не нужно скрывать правду, по крайней мере от него. За все эти годы она никому не могла довериться. Настоятельница научилась жить с этим, но бывали времена, когда молчание давалось ей труднее, чем обычно, например в тот год, когда она узнала о бесславной кончине короля Карла. Он умер пленником, вдали от людей, свергнутый знатью. По слухам, смерть настигла его в башне замка Тьерри. Тогда мнения монахинь разделились – некоторые считали ужасным то, что так поступили с королем, другие же говорили, что он заслужил такую смерть – «после всего содеянного». «Его сердце трусливо», – повторяли они слова местной знати. Слишком много власти Карл передал в руки Гагона, слишком настойчиво толкал народ на восстание.