Полина; Подвенечное платье, стр. 22

Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью тела, шаги раздавались все ближе; затем внизу, кажется, опрокинули стул; тот человек, который ходил внизу, боялся, что его могут услышать, потому что шум тотчас смолк, и наступила совершенная тишина. Паук опять принялся за паутину… О! Вы видите, все эти подробности так живы в моей памяти, будто я все еще лежу там, в постели, еле живая от страха.

Я услышала вновь движение в библиотеке: шаги приближались к тому месту, где стояла моя кровать; кто-то с той стороны ощупывал перегородку… Итак, от того человека, чьи шаги раздавались за стеной, меня отделяла лишь толщина одной доски. Мне показалось, что перегородку отодвигают… Я замерла и притворилась спящей: сон был единственным моим спасением. Если это вор, то он, думая, что я не могу ни видеть, ни слышать его, может быть, посчитает смерть мою ненужной и пощадит меня; лицо мое, обращенное к полу, было в тени, что позволяло мне не закрывать глаз. Я заметила движение в занавесях; чья-то рука раздвигала их медленно; потом на фоне красной драпировки появилось бледное лицо; едва тлевший в камине огонь, подрагивая, осветил это видение: я узнала Горация и закрыла глаза…

Когда открыла их, видение уже исчезло, но занавеси были еще в движении; я услышала, как задвигают перегородку, потом до меня откуда-то издалека донесся шум шагов, затем издала скрип дверь; наконец опять наступила тишина. Не знаю, сколько времени я пролежала без движения, затаив дыхание; но к рассвету, измученная этой ужасной ночью, я впала в забытье, похожее на сон.

XII

Меня разбудил малаец, стучавший в дверь, которую я заперла изнутри; я была одета и тотчас встала, чтобы отодвинуть засовы. Слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну. На дворе стоял прекрасный осенний день, один из таких, когда солнце, прежде чем задернуться облачной вуалью, дарит земле последнюю улыбку; все было так тихо и так спокойно в парке, что я почти засомневалась в увиденном ночью. Но происшествия этой ночи были еще живы в моем сердце; те места, к которым я обращала взор, напоминали мне малейшие подробности случившегося. Я видела эти ворота, отворявшиеся, чтобы дать проход трем мужчинам и женщине, аллею, по которой они шли, следы, что они оставили на песке, причем они были более заметными в том месте, где жертва сопротивлялась, – эти следы тянулись в уже описанном мной направлении и терялись в тополевой аллее. Желая увериться в своих догадках, я вошла в библиотеку: ставня была полуотворена – она осталась в том же положении, в каком я ее оставила; посреди комнаты лежал опрокинутый стул, должно быть, тот самый, падение которого я слышала ночью; я подошла к перегородке и, рассматривая ее с большим вниманием, заметила неприметную выемку, способствовавшую ее движению; я попробовала отодвинуть ее – она потихоньку поддалась. В эту минуту дверь моей комнаты отворилась; и я едва успела отскочить от перегородки и схватить книгу с полки.

Это был малаец; он пришел сказать, что завтрак готов, и я последовала за ним.

Войдя в залу, я содрогнулась: я думала найти там Горация, но его не было, и даже стол был накрыт на один куверт [9].

– Граф не возвращался? – спросила я.

Малаец отрицательно покачал головой.

– Нет? – пробормотала я в изумлении.

«Нет!» – показал он жестом.

Я упала в кресло: граф не возвращался!.. Однако я видела его: он подходил к моей кровати, поднимал занавеси где-то через час после того как эти три человека… Но эти три человека… Может это были граф и его друзья? Гораций, Генрих и Максимилиан похитили женщину?!. Невероятно… Но, в самом деле, только они одни могли иметь ключ от ворот и войти совершенно свободно – они не таились и не опасались, что их кто-то увидит или услышит; нет сомнения, все так и было. Вот почему граф не хотел, чтобы я приезжала в замок; вот почему он принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было устроено прежде моего приезда; теперь оно исполнено. Граф не любит меня более, он любит другую, и эта женщина в замке – в той отдаленной постройке!

Граф, чтобы увериться в том, что я ничего не видела, ничего не слышала, что не подозреваю его ни в чем, взошел по лестнице библиотеки, отодвинул перегородку, поднял занавеси и, удостоверившись, что я сплю, возвратился к своей возлюбленной. Все стало для меня ясно. В минуту ревность моя озарила темноту, проникла сквозь стены; мне больше нечего было узнавать: я вышла на улицу.

Уже загладили следы, оставшиеся от сапог, – метла уравняла песок. Я направилась к тополевой аллее, достигла дубовой рощи, увидела то самое одинокое строение и обошла его вокруг: оно было заперто, и казалось, что внутри никого нет, как и накануне. Вернувшись в замок, я вошла в свою комнату, бросилась в кресло, в котором в прошедшую ночь провела столько ужасных часов, и удивлялась теперь своему страху!.. Это была тень, тьма – именно она так ослабила мое сердце.

Я провела часть дня, прохаживаясь по комнате, отворяя и затворяя окно, ожидая вечера с огромным нетерпением, хотя еще вчера боялась его приближения. Мне пришли доложить, что обед готов. Я спустилась вниз и опять увидела только один прибор, а подле него – письмо. Узнав руку Горация, я поспешно разломила печать.

Он извинялся, что оставлял меня одну в продолжение двух дней; но он не мог еще возвратиться, объясняя это тем, что с него взяли слово, прежде чем я приехала, и он должен был сдержать его, как бы дорого ему это ни стоило. Я смяла письмо, не дочитав, и бросила в камин; потом принудила себя встать, чтобы отвратить подозрения малайца, и, окончив обед, возвратилась в свою комнату.

Вчерашнее приказание мое не было забыто: в камине ярко пылал огонь; но в этот вечер не он защищал меня. Я хотела собраться с мыслями и села, чтобы поразмыслить. Что касается вчерашнего страха, то он был совершенно забыт.

Граф Безеваль и друзья его – а это были именно они – вошли в ворота и пронесли эту женщину к заброшенному строению, потом граф взошел по потаенной лестнице, чтобы увериться, хорошо ли я спала и не слышала ли или не видела ли я чего-нибудь. Мне оставалось только сойти вниз по лестнице; я проделаю тот же самый путь, что проходил он: я решилась следовать этому плану.

Часы показывали только четверть девятого; я подошла к окну; ставни не были заперты. В эту ночь без сомнения видеть было нечего, раз никто не подумал предпринять вчерашней предосторожности. Я отворила окно.

Ночь была бурная; я слышала отдаленные раскаты грома и шум морских волн, разбивавшихся о берег. В моем сердце бушевала буря ужаснее той, что являла природа. Мысли, роившиеся в моей голове, были куда мрачнее темных волн океана. Минуло два часа, а я не сделала ни одного движения, и взор мой был прикован к небольшой статуе, скрытой в массе деревьев: правда, я плохо различала ее издали.

Наконец, мне показалось, что время пришло: я не слышала никакого шума в замке; тот самый дождь, который в ту ночь, с 27 на 28 сентября, принудил вас искать убежища в развалинах, начал падать потоками; я подставила на минуту лицо под небесную воду, потом притворила ставни и закрыла окно.

Я вышла из комнаты и сделала несколько шагов по коридору. Все по-прежнему было тихо; малаец, скорее всего, спал или прислуживал своему господину в другой части замка. Я вернулась обратно и заперла дверь на засовы; в это время пробило половину одиннадцатого; на дворе слышен был только вой ураганного ветра, и шум его помогал мне скрывать тот, который я сама могла учинить; я взяла свечу и подошла к двери, ведущей в библиотеку, – она оказалась запертой на ключ.

Меня видели там утром; боялись, чтобы я не обнаружила лестницы, и заперли мне туда выход. К счастью, граф принял на себя труд показать мне другой.

Я обошла свою постель, отодвинула перегородку и очутилась в библиотеке.

Твердой поступью и без всяких размышлений я продвигалась к потайной двери; я вынула том, скрывавший накладку, надавила на нее, и дверь отворилась.

вернуться

9

Прибор на обеденном столе.