Как разрушить летние каникулы (ЛП), стр. 6
– По крайне мере ты дашь мне ключи от своей машины, чтобы я могла ездить в торговый центр?
– Мне жаль, но водить машину здесь разрешается с восемнадцати лет.
– Что?!
– Я отвезу тебя туда, куда пожелаешь. Не волнуйся. Кроме того, если ты потеряешься, ты не будешь знать, как вернуться назад.
«Хорошо, – подумала я про себя, – заблудиться – отличная идея».
Вздохнув, я смотрю в окно. По одну сторону от машины располагается Средиземное море, по другую – горы с домами, построенными прямо на них. Если бы я была в лучшем настроении, я бы даже могла подумать, что этот пейзаж красив, но я слишком раздражена и уставшая, а мой зад онемел.
Я начинаю делать упражнения для ягодиц. Пару лет назад, поздно ночью, я смотрела ток–шоу, где некоторые звезды, возможно Стивен Сигал или Антонио Бандерос, говорили о том, что они делают упражнения для задницы, сидя в машине.
Просто напрягись, затем расслабься. Напрягись. Расслабься. Напрягись. Расслабься. Я почувствовала жжение. А после десяти минут «моей зарядки» я чувствую, как напрягаясь, мои ягодицы дрожат и я остановилась.
Мы проехали море. Нас окружают лишь небольшие деревья.
– Что это такое?
– Оливковые деревья.
– Я ненавижу оливки.
– Я их люблю.
Представляю.
– Надеюсь, ты не один из тех пит–толстячков.
– Кого?
– Ну, знаешь, те люди, которые выплевывают косточки прямо за столом. Это ужасно отвратительно.
Он не ответил. Я готова поспорить на трусы моей бабушки, что Рон один из пит–толстячков.
– Какое блюдо ты любишь больше всего? Уверен, я смогу достать это для тебя.
– Суши.
– Ты имеешь в виду сырую рыбу? – Рон сморщил нос.
– Да.
Раньше я их ненавидела. Когда мама в первый раз угостила меня ими, меня затошнило, и я выплюнула их. (На салфетку, незаметно, в отличие от пит–толстяков, которые плюются оливковыми косточками). Моя мама любит суши. Думаю, это как алкоголь. Когда в первый раз пробуешь его, тебя тошнит, но потом ты его распробуешь, и он тебе нравится. Наверное, именно поэтому и говориться: «Между любовью и ненавистью тонкая грань». Сейчас мне не только нравятся суши, я жажду их. Бесспорно, Рона и суши должен познакомить такой гурман, как я.
Сейчас мы едем через горы по очень извилистой дороге, и меня укачивает. В последний раз я видела цивилизацию пятнадцать минут назад.
Съехав с горы, мы остановились на развилке дорог. На дорожном знаке было написано по–английски Moshav Menora и что–то еще на иврите.
Рон повернул в сторону Moshav Menora. Сейчас окружающая местность напоминает Швейцарию с зелеными горами, окружающими нас со всех сторон.
Он остановился около живописной остановки, расположенной прямо в горе.
– Что это?
Он поворачивается и вынимает ключ из зажигания.
– Это Голанские высоты, особенное и красивое место. Пошли, полюбуемся на вид.
– Мне тоже идти? Я хочу пописать.
– Ты можешь подождать несколько минут? Прежде чем мы встретимся с моей семьей, мне нужно кое–что рассказать тебе.
Интересно, что он хочет мне рассказать? Я должна это услышать. Открыв дверь, я вышла из машины. В тишине мы направились к краю горы. Горный пейзаж напоминает мне вид с открытки.
– Они не знают о тебе, – выпаливает Рон.
Что?
– Кто не знает обо мне?
– Моя мама, мой брат и его жена....
Острая боль пронзила мою грудь, такое чувство, будто что–то острое проткнуло ее. Мое сердцебиение участилось, и я тяжелей задышала.
– Почему?– прошептала я, едва выдавливая из себя слова.
– Это сложно,– он смотрит в сторону.– Видишь ли, когда я приехал в Америку, я хотел всем доказать, что я могу сделать это самостоятельно. Знаешь, Американская Мечта и все такое.
– И ты не ожидал, что появлюсь я и разрушу твою мечту.
– Я встретил твою маму на первых выходных в США. Я был дерзким израильтянином, который просто желал хорошо провести время. Несколько месяцев спустя я узнал, что стану отцом.
Я отхожу от него. Он что, хочет, что бы я извинилась за свое рождение?!
– Я ненавижу тебя, – говорю я, возвращаясь в машину. Я вытираю глупые слезы, но они продолжают скатываться по щекам.
– Эми, пожалуйста, позволь мне хоть раз внести ясность в этот вопрос…
– Просто открой эту чертову дверь.
Услышав щелчок разблокировки дверей, я залезла внутрь машины. Он смотрит на меня так, будто хочет объяснить мне все подробней, но я не хочу ничего слышать.
– Поехали уже!– кричу я.
Он залез обратно в машину, и мы поехала на вершину горы. Я думала, что готова к встрече с семьей Рона, но теперь все, что хочу – это забиться в дыру.
Он не просто собирается познакомить меня со своей семьей. Он впервые расскажет, что у него есть внебрачная дочь.
Глава 5
Если я закрою глаза, прекратит ли моя жизнь выходить из–под контроля?
Мы подъехали к воротам, и мужчина с пулеметом в руках направился к нашей машине. Я никогда раньше не видела пулемет и каждый раз, размышляя о том, как они его используют, я трясусь от страха.
Рон что–то сказал ему на иврите. Мужчина улыбнулся и жестом указал, чтобы нам открыли дверь. Мы ехали вниз, направляясь к горной вершине, а после проехали шесть рядов домов. По обе стороны проезжей дороги расположено семь–десять домов, Рон повернув к одному из домов, припарковался на подъездной дорожке.
– Я не зайду, пока ты не расскажешь им, кто я.
Я думала, что он будет спорить, и заранее приготовилась к бою. Но Рон просто сказал:
– Хорошо.
Рон вышел из машины, а я осталась на своем месте. Я наблюдаю, как он заходит в одноэтажный дом.
Несмотря на то, что окна в машине были открыты, свежий воздух не поступал. Здесь так жарко, что думаю, сам дьявол должен жить в этих горах. Пот льется по моему лицу, шеи и груди. На моей блузке от Abercrombie&Fitch явно должны быть отвратительные следы мокрых подмышек.
Как люди терпят эту жару? Я посмотрела на свой ноготь, прежде чем в размышлениях укусить его. Что Рон им скажет? Он также вспотел, как и я? Надеюсь, что да.
Я вышла из машины и прислонилась к ней, прислушиваясь к брани, которой, должно быть, София покрывает Рона. Парень не только ее выслушает, но и получит пинка. Если бы я была Софией, я бы разорвала его за ложь, ну хорошо, за меня. Но я не слышу криков. На самом деле, я почти не слышу, что происходит в доме.
Вдруг что–то ударило меня по руке. Сильно.
– Эй, – испугавшись, закричала я.
Я не глупая, знаю, это не пуля. Я не удивлюсь, если семья Рона решит «покончить» с его внебрачной дочерью, как только узнает всю правду.
Обдумывая эту мысль, я посмотрела вниз и увидела своего обидчика.
Футбольный мячик.
– Tizreki le'kan8, – послышался насмешливый голос позади машины. Как будто я что–то понимаю. Но я не понимаю, поэтому игнорирую его. К тому же, чувствую, на моей руке будет синяк.
Обернувшись на звук подбегающих ног, я столкнулась лицом к лицу с израильским мальчиком моего возраста.
– Shalom9.
На нем надеты джинсы, рваная грязно–белая футболка и греческие сандалии. Знаешь, раньше такие носили греческие философы. Но не это самое худшее. Парень надел белые носки и сандалии. Носки с сандалиями! Стараясь не засмеяться, я перевела взгляд с его ног к лицу.
– Привет.
Он говорит по–английски? Не знаю, поэтому я просто стою и молчу.
Еще два парня подбежали к нам. Один из них заговорил с парнем на иврите, но увидев меня, замолчал.
– Я американка, – медленно и громко проговорила я, как будто разговариваю с шимпанзе. Надеюсь, свершится чудо, и они поймут меня.
Они смущенно переглянулись, и в этот миг я поняла, что последующие три месяца я буду жить словно в пузыре. В пузыре, в котором ни один человек не поймет, что я говорю, за исключением Донора Спермы. Могут ли мои каникулы стать еще хуже?
Первый парень чуть ближе подошел ко мне. У него светло русые волосы и морщинисто–юношеская улыбка. Знаю, знаю, юношеская и морщинистая не совместимы. Но у этого типа именно так, верьте мне.