Сальватор, стр. 269

Конрад де Вальженез».

– И что же вас огорчило, отец? – спросила Мина.

– Что же в этом письме могло вас опечалить? – присоединился к ней Жюстен.

– То, что этого подлеца должен был наказать я, – сказал генерал. – И я сожалею о том, что кто-то другой выполнил за меня этот труд.

– Отец, – грустно произнесла Мина, – значит, вы сожалеете о том, что нашли меня, поскольку вы опечалены тем, что не смогли подвергнуться риску меня потерять.

– Милое мое дитя! – вскричал господин Лебатар де Премон, обнимая дочь, и лицо его мгновенно просветлело.

Вскоре был однозначно решен вопрос с отъездом. Он был намечен на ближайшую субботу. Утром этого дня, тепло попрощавшись с хозяйкой пансиона и всеми девушками, которые там воспитывались и которые были одновременно ее подругами и ученицами, Мина, взяв под руку отца и жениха, направилась на почтовую станцию. По пути она неоднократно оборачивалась и блестящими от слез благодарности глазами глядела на этот гостеприимный город, который, казалось, стал ее родиной, поскольку тут она нашла своего отца.

В день отъезда генерала госпожа ван Слипер получила письмо с чеком на предъявителя на три тысячи франков, по которому можно было получить деньги у известного амстердамского банкира. Этот чек предназначался вроде бы для содержания шести девушек, шести бедных розочек, три из которых должна была выбрать сама госпожа ван Слипер, а три других – бургомистр.

Глава СХХХІІІ

Достойная сестрица покойного господина Лоредана

Вернемся же к господину Лоредану де Вальженезу, которого мы оставили лежащим со смертельной раной в груди на траве Булонского леса.

Он умер на руках своих секундантов спустя всего несколько секунд после отъезда Сальватора, господина де Моранда и обоих генералов.

До чего же трудно видеть в такие моменты, как ваш друг, которого вы сами сюда привезли веселым, живым, с презрительной усмешкой на губах, умирает на ваших руках с перекошенным от боли лицом, остывающими руками, блуждающими и потухшими глазами.

Эти чувства бывают более или менее острыми в зависимости оттого, кто умирает, и от того, кто видит, как он умирает.

Проведению было угодно, чтобы дружба, этот чистой воды алмаз, проникала в души если не абсолютно чистые – кто может похвастаться чистотой своей души? – но уж по крайней мере добрые.

Души же фривольные и порочные знают имя этого святого божества, но смеются над ним, как смеются волокиты над честными женщинами, когда им никак не удается запятнать их имя.

Поэтому не будем говорить о большом горе, которое испытывали секунданты господина де Вальженеза, которые были не друзьями, а так, знакомыми его, когда они увидели, что Сальватор не ошибся в диагнозе и что Лоредан испустил последний вздох.

Эта смерть их очень огорчила. Именно это слово и подходит для выражения их чувств. Но еще больше их, вероятно, огорчила необходимость что-то сделать с трупом. Вернуться с покойником в Париж было невозможно. Законы о дуэли в те времена были довольно строгими, и гораздо строже наказывали секундантов, чем самого оставшегося в живых участника дуэли, который считался человеком, защищавшим свою жизнь. Кроме того им предстояло на заставе для того, чтобы ввезти в город труп, выполнить ряд сложных формальностей. А кроме того, должны признаться, что дуэль несколько затянулась, а поэтому молодым людям очень хотелось есть.

Именно это, признаемся честно, и было основной причиной их огорчения.

Они приехали на место дуэли в карете Лоредана. Посему было решено, что карета с двумя слугами отвезет тело в Париж, а Камил и его приятель вернутся в город своим ходом.

Карета была подогнана. Слуги, спокойные, словно они находились на обыкновенной утренней прогулке, сидели на облучке. Камил подозвал их к себе.

Они слышали два пистолетных выстрела, видели, как уехали Сальватор, господин де Моранд и его секунданты. Но все это не навело их пока на мысль о катастрофе.

Однако же поспешим рассказать вам о волнении, которое слуги испытали при виде трупа хозяина. Лоредан был человеком грубым, своенравным, деспотичным и не пользовался любовью своих слуг. Ему служили только потому, что он четко и довольно хорошо платил. Вот и все.

Поэтому слуги ограничились тем, что удивленно вскрикнули, не выказав при этом особенного сожаления. После чего, полагая, что отдали покойному то, что должны были отдать, они помогли молодым людям положить труп в карету.

Камил приказал им ехать не спеша, поскольку ему нужно было время на то, чтобы найти наемный кабриолет и успеть подготовить Сюзанну к этой ужасной новости.

У ворот Майо молодые люди остановили возвращавшийся из Нейли фиакр. На нем они доехали до заставы Звезды.

Там они расстались. Камил попросил спутника отправиться к нему домой рассказать обо всем, что произошло, его жене и предупредить ее о том, что он задерживается. Уверенный в том, что приятель выполнит это поручение, Камил направился на улицу Бак.

Было около половины одиннадцатого утра.

Особняк Вальженезов выглядел обычно: швейцар о чем-то болтал во дворе с прачкой, мадемуазель Натали, снова получившая место горничной, кокетничала в прихожей с молодым грумом, которого совсем недавно завел себе Лоредан.

Когда Камил открыл дверь, мадемуазель Натали от души хохотала над шуткой нового камердинера.

Он сделал Натали знак. Она подошла к нему, и он спросил, может ли Сюзанна принять его немедленно.

– Хозяйка еще спит, мсье де Розан, – ответила горничная. – У вас к ней что-нибудь срочное?

Не стоит говорить, что этот по крайней мере нескромный вопрос мадемуазель Натали сопроводила нахальной ухмылкой.

– Очень срочное, – серьезным голосом ответил Камил.

– В таком случае, если мсье так желает, я пойду разбужу хозяйку.

– Разбудите, и поскорее. Я подожду в гостиной.

И пока горничная шла по коридору, который вел к спальне Сюзанны, Камил вошел в гостиную.

Горничная подошла к кровати хозяйки, которая из-за того, что в комнате было хорошо натоплено, спала, откинув с груди одеяло. Волосы ее были разбросаны по подушкам, темнокожее лицо смутно вырисовывалось на фоне темных простынь, а грудь вздымалась, словно она находилась во власти сладостного сна.

– Мадемуазель, – прошептала Натали на ухо девушке, – мадемуазель, проснитесь.

– Камил!.. Милый Камил!.. – произнесла Сюзанна.

– Он здесь, – сказала Натали, легко потряся хозяйку за плечо, – он вас ждет.

– Он? – спросила Сюзанна, открывая глаза и оглядывая комнату. – Да где же он?

– В гостиной.

– Пусть же войдет. Или нет, – сказала она. – Брат уже вернулся?

– Еще нет.

– Пусть Камил пройдет в будуар и закроется там.

Горничная сделала несколько шагов по направлению к двери.

– Постой, постой, – сказала Сюзанна.

Натали остановилась.

– Подойди, – сказала девушка.

Горничная подошла к кровати.

Мадемуазель де Вальженез протянула руку, взяла лежащее на ночном столике зеркальце в фигурном обрамлении, посмотрелась в него и, не оборачиваясь к горничной, спросила томно:

– Как я сегодня выгляжу, Натали?

– Так же великолепно, как вчера, как позавчера, как всегда, – ответила та.

– Скажи честно, Натали, не кажется ли тебе, что я выгляжу несколько усталой?

– Немного более бледной, может быть. Но ведь лилии всегда бледны, и никому в голову не приходит упрекать их за эту бледность.

– Ну, что ж!.. – произнесла девушка.

Затем со всем сладострастием своего сна она добавила:

– Поскольку ты говоришь, что я не выгляжу уродкой, проведи, как я тебе и сказала, Камила в мой будуар.

Натали вышла.

Сюзанна быстро вскочила с кровати, натянула чулки из розового шелка, сунула ноги в туфли из синего атласа с золотым шитьем, накинула широкий кашемировый халат, затянув его на талии пояском, забрала волосы в пучок на затылке, бросила взгляд в зеркальце для того, чтобы в последний раз убедиться в том, что неплохо выглядит, и прошла в будуар, где опытная в таких делах Натали создала полумрак, задернув тройные шторы из тюля, муслина и розовой парчи.