Сальватор, стр. 260

– Греческий вопрос имеет очень большое значение и вызывает самый живой интерес. Его надо рассмотреть со всех сторон. На нем можно заработать политический капитал.

И я уверен в том, что, если вы немного постараетесь, вы воспользуетесь возможностью произнести великолепную речь. Вы меня понимаете?

– Признаюсь, менее, чем когда-либо.

– Значит, мне нужно вам все объяснить?

– Да, объясните.

– Так вот, дорогой мсье де Вальженез, я являюсь горячим сторонником греков. Я даже кое-что иногда пишу по этому поводу. Вы еще не определились, какую в этом вопросе вам следует занять позицию. Поэтому примите сторону турок и обрушьтесь с критикой на сторонников греков. Короче говоря, затронув вопрос о турках и греках, найдите возможность оскорбить меня лично, так, чтобы у меня был повод принародно потребовать от вас удовлетворения. Теперь, надеюсь, вам ясно?

– О, совершенно ясно! И сколь бы ни был живописен этот способ, я с радостью принимаю его, поскольку он вас устраивает.

– Значит, до завтра, мсье. После заседания палаты я буду иметь честь прислать к вам моих секундантов.

– Но зачем же ждать до завтра? Сейчас еще нет и часа. У меня есть еще время поехать в палату пэров и выступить сегодня же.

– Я не смел предложить вам это из опасения нарушить ваши планы на сегодняшний день.

– Ба! Вы очень со мной любезны!

– Не очень, поскольку с радостью принимаю ваше предложение, – поторопился сказать господин де Моранд с поклоном. – Но тогда вам следует поспешить.

– Мне потребуется времени ровно столько, сколько необходимо, чтобы заложить карету.

– В этом случае вас может опередить кто-то другой. Слово предоставляется по очереди. Если вы будете ждать, пока заложат вашу карету, потеряете целых четверть часа.

– А что остается делать? Вы ведь не хотите предложить мне пойти в Люксембургский дворец пешком, не так ли? Конечно, если ваша карета стоит внизу и вы предложите мне поехать в ней…

– Я как раз собирался предложить вам это, – сказал господин де Моранд.

– Я с благодарностью принимаю ваше предложение, – сказал господин де Вальженез.

Мужчины, которые только что договорились о том, что завтра постараются заколоть друг друга, вышли из дома, если можно так выразиться, рука об руку, словно два старинных приятеля.

На улице господин де Моранд повстречался, как и утром, с Камилом де Розаном.

Креол только что вылез из кареты.

– Уже во второй раз и почти на том же самом месте я имею удовольствие встретиться с вами, – сказал господин де Моранд.

– Я, следовательно, тоже, – ответил Камил. – Такие случайности постоянно имеют место в нашей жизни. И Мольер на этот счет сказал, если не ошибаюсь:

– Если вам нужно что-то сказать господину де Вальженезу, – произнес банкир, – прошу вас быть кратким, поскольку он подтвердит, что сейчас очень торопится.

– Неужели вы приехали ко мне, дорогой друг? – спросил Лоредан, протянув Камилу руку.

– Конечно, – покраснев, произнес креол.

– В таком случае вам не повезло: меня дома нет, я уже уехал, – сказал Лоредан, усаживаясь в карету господина де Моранда. – Но вы можете войти в дом: сестра уже встала и, я полагаю, будет рада увидеться с вами. Посему прощайте, или, вернее, до свиданья!

И карета умчалась.

Спустя десять минут господин де Вальженез вошел в помещение палаты пэров и попросил дать ему слово.

Глава CXXIX

О речи господина де Вальженеза в палате пэров и о том, что за ней последовало

Одержанная при Наварине победа, последняя реакция Европы против Азии, была куплена ценой шести лет беспрерывных боев и огромных жертв. Современные Эпаминоды, Алквиады и Фемистоклы удивили мир. Казалось, они, подобно Тезею, нашли мечи своих отцов, зарытые в землю на полях Марафона, Лектреса и Мантинеи.

Вместе с пробудившимся в душах греков после очень продолжительного сна чувства независимости, ожившего от дыхания французской революции, сердце всей Европы забилось от радости. Гюго и Ламартин воспели греков, Байрон пал за их свободу. Дело греков стало в какой-то мере делом всей Франции: люди стонали, узнавая об их поражениях, аплодировали их победам.

Но чем более глубоким и общенародным становилось это чувство, тем меньше оно было по вкусу господину де Вилелю. Мы помним, что никто яростнее него не выступал против революции эллинов.

Поэтому когда господин Лоредан де Вальженез, известный всем своими ультра роялистскими взглядами, попросил слова, половина или, вернее, три четверти палаты пэров, разделявшие взгляды уважаемого пэра, в один голос воскликнули:

– Говорите! Говорите!

Обрисовав в нескольких словах основные этапы восстания, господин де Вальженез под аплодисменты всего зала выразил сожаление по поводу того, что эти ужасные события славили, как победы народа.

– Однако, – сказал он, – мы не станем упрекать в этом правительство большинства: из рыцарских побуждений, которые идут из времен крестовых походов, оно пошло на образование коалиции против турок. Направим наш гнев, всю нашу суровость на тех, кто этого заслужил, на тех, кто по недомыслию или злому умыслу поддерживает революции в других странах потому, что не может разжечь костер гражданской войны у себя на родине. Я не хочу называть имен, – добавил оратор, – но имя одного известного банкира сейчас у всех на устах. Мы знаем, из какого источника финансируется эта революция. И я спрашиваю вас, господа, должен ли я кровью расплачиваться за это, имея в виду волнения последних дней, могу ли я сказать, что тот, кто оказывает финансовую поддержку бунтарям в Греции, вполне способен найти средства для финансирования парижских греков?

Этот выпад вызвал гром аплодисментов. По залу пролетело имя господина де Моранда. Палата пэров не любила банкира, а его стремительный взлет на пост министра финансов не смог изменить это мнение. И поэтому все были рады тому, что господин де Вальженез публично поносит банкира-министра.

Но среди аплодисментов послышались и недовольные восклицания.

Генерал Эрбель с места прервал речь молодого пэра и выступил против его речи, призвав господина де Вальженеза забрать назад свои слова, которые очень походят на оскорбление.

– Оскорбление? Что ж! – ответил господин де Вальженез. – Если правда кажется вам оскорблением…

– Но вы не можете, – воскликнул другой пэр, – всерьез обвинять господина де Моранда в том, что он выделил средства на организацию волнений на улице Сен-Дени!

– Вы сами назвали его имя, мсье, – сказал самым нахальным образом господин де Вальженез.

– Иезуит! – прошептал генерал, произнеся это слово достаточно громко для того, чтобы его услышали.

Господин де Вальженез подхватил это слово, но не для того, чтобы обидеться, как все предположили.

– Если генерал, назвав меня иезуитом, хотел оскорбить меня, – сказал он, – он совершил ошибку. В этом я не вижу оскорбления. Это все равно, как если бы я назвал его военным.

Этим дискуссия и закончилась, и перешли к обсуждению следующего вопроса повестки дня.

Вернувшись домой около пяти часов вечера, генерал Эрбель увидел, что его ждет господин де Моранд.

Банкиру уже были известны все подробности того, что произошло в палате пэров.

Увидев его, генерал сразу же понял о причине его визита. Протянув руку, он усадил господина де Моранда в кресло.

– Генерал, – сказал банкир, – я с огромным удивлением узнал о том, что господин де Вальженез оскорбил меня в палате пэров, не назвав, правда, моего имени. И мне доставило большое удовольствие, когда стало известно о том, что вы выступили в мою защиту. Быть оскорбленным господином де Вальженезом и получить поддержку с вашей стороны для меня двойная честь. Поэтому я решил не теряя времени приехать к вам и поблагодарить за ваше доброе участие в этом деле.

Генерал кивнул с видом человека, который хочет сказать: «Я только исполнил долг честного человека».