Сальватор, стр. 251

– О, Сальватор, – грустно произнес генерал, – ну почему я познакомился с вами так поздно!.. Мы втроем, – добавил он, протянув руку господину Сарранти, – смогли бы встряхнуть этот мир.

– Это еще впереди, – сказал Сальватор. – Время еще не совсем потеряно.

И они втроем направились на улицу Апфер.

Неподалеку от приюта Подкидышей находился дом каретника, где Сальватор нанял почтовую карету, на которой уехали в Голландию Жюстен и Мина.

Карета и ямщик были найдены.

А спустя час генерал Лебатар де Премон и господин Сарранти обнялись на прощанье с Сальватором и карета быстро понеслась в сторону заставы Сен-Дени.

Пусть они теперь едут по дороге на Бельгию, а мы проследуем за каретой, с которой они повстречались напротив церкви святого Лаврентия.

Эта карета, если бы генерал ее узнал и всмотрелся в лицо пассажира, смогла бы задержать его поездку, поскольку она принадлежала госпоже де Моранд. Молодая женщина прибыла в Пикардию слишком поздно и не успела попрощаться с тетей. И теперь она спешно возвращалась в Париж, где ее ждал в нервном напряжении Жан Робер.

А поскольку мы помним о том, что сказал Сальватор о возвращении госпожи де Моранд, вслед за нею должен был непременно вернуться в Париж и господин де Вальженез.

Но генерал не знал ни госпожу де Моранд, ни ее карету. И поэтому он быстро и радостно продолжил свой путь.

Глава CXXV

В которой доказывается, что слух – не самое плохое из человеческих чувств

Помните ли вы, дорогие читатели, о той милой комнатке, затянутой персидским шелком, где иногда проводила свое время госпожа де Моранд и куда мы вас беззастенчиво ввели? Если вы были когда-нибудь влюблены, вы должны ее запомнить. Если же вы продолжаете быть влюбленным, вы сохранили воспоминания об ее ароматах. Так вот в эту комнату, в это гнездышко, в эту часовенку любви мы введем вас еще раз, не боясь того, что вам это не понравится, господа влюбленные.

И сделаем это в первый же вечер по возвращении госпожи де Моранд в Париж.

Госпожа де Моранд, используя право, предоставленное ей мужем, который не отобрал его даже тогда, когда ему достался портфель министра финансов в новом правительстве, ведет любовный разговор с нашим приятелем Жаном Робером, сидящим, а точнее стоящим на коленях – мы ведь уже сказали, что комната эта была часовней любви – перед обитающим здесь божеством, рассказывает ей одну из тех длинных и нежных историй, которые могут рассказывать только влюбленные и которые любящей женщине слушать никогда не надоедает.

В тот момент, когда мы входим в это святилище, Жан Робер обнимает молодую женщину за тонкую талию и смотрит ей в глаза и, словно бы ему мало того, чтобы все прочесть на ее лице, он, желая узнать то, что творится в глубине ее сердца, спрашивает:

– Какое, по-вашему, самое наименее ценное чувство у человека, любовь моя?

– Все чувства кажутся мне одинаково ценными, когда вы рядом, друг мой.

– Спасибо. Но какое из них все-таки менее ценно, чем другие?

– Мне кажется, что есть одно чувство, которое не является одним из тех пяти, которые имеет человек, но которое обнаружила я.

– Какое же, дорогой Христофор Колумб из страны по названию Нежность?

– То, которое я испытываю ожидая вас, любимый мой. Я ничего не вижу, ничего не слышу, не дышу, ничего не чую и не чувствую. Одним словом, меня охватывает чувство ожидания. И оно, по-моему, имеет наименьшую ценность по сравнению с другими.

– Значит, вы меня действительно ждали?

– Неблагодарный! Я вас жду всегда.

– Дорогая Лидия, неужели вы говорите правду?

– Боже милостивый, он еще сомневается!

– Нет, любовь моя, я не сомневаюсь, я опасаюсь…

– И чего же вы опасаетесь?

– Того, чего может опасаться человек счастливый, которому больше нечего желать, нечего просить у неба, поскольку у него есть все!

– Поэт, – кокетливо сказала госпожа де Моранд, целуя Жана Робера в лоб. – А помните ли вы вашего предка Жана Расина:

– Ладно, пусть так, я боюсь Бога и никого больше. Но кто же является Богом для вас, милый ангел?

– Ты! – сказала она.

Услышав это нежное признание, Жан Робер еще нежнее прижал ее к себе.

– Я, – ответил со смехом Жан Робер, – я всего-навсего ваш возлюбленный. Но истинным вашим любовником, вашим настоящим Богом, Лидия, является свет. А поскольку вы отдаете этому Богу половину своей жизни, получается, что я – одна из его жертв.

– Какое кощунство! Какая ересь! – воскликнула, отстраняясь, молодая женщина. – Да зачем мне нужен свет без вас?

– Вы хотели сказать, моя милочка: «Что я такое без света?»

– Он продолжает! – сказала госпожа де Моранд, снова отстранясь от него.

– Да, любимая, продолжаю. Да, мне кажется, что вы чрезмерно светская женщина, что, танцуя кадриль, вальс, вы увлекаетесь и упиваетесь танцем и вниманием, и в этот момент вы думаете обо мне не больше, чем об атоме пыли, который поднимают ваши ножки в атласных туфельках. Вы любите вальс, он вас соблазняет, и вы отдаетесь этому соблазну. Но какие жестокие муки испытываю я, когда вижу, как вы танцуете, когда знаю, что вас, задыхающуюся от танца, обнимают чьи-то руки, что на ваши обнаженные шейку и плечи глядят два десятка фатов, которых вы презираете, конечно, но с которыми вам приходится танцевать и которые мысленно обладают вами?

– О, продолжайте, продолжайте, – сказала госпожа де Моранд, глядя на него с любовью, поскольку ревность молодого человека приводила ее в упоение.

– Возможно, я покажусь вам несправедливым, даже эгоистичным, – продолжал Жан Робер. – Вам кажется – я читаю ваши мысли, – что мои успехи в поэзии или в драматургии являются тем же самым развлечением для меня, что для вас ваши успехи на вечерах. Увы! Друг мой, я выношу на всеобщее обозрение не мою душу, как вы выставляете под взгляды всех ваши прекрасные плечи. Я даю публике возможность познакомиться с моими мыслями, с моим видением мира. Мир показывает мне свои раны, а я стараюсь если не излечить их, то уж по крайней мере привлечь внимание к ним наших законодателей, которые для общества являются тем же, чем врачи для тела человеческого. Но вы, Лидия, вы целиком отдаете себя толпе. Цветы, жемчуга, рубины, бриллианты, которыми вы украшаете себя, привлекают к вам взгляды всех, тянут их, как магниты. Я неоднократно видел, как вы готовитесь поехать на бал: можно подумать, что вы готовитесь к завоеванию королевства. Никогда ни один полководец, отправляющийся в поход: ни Гольом Завоеватель, садясь на ладью, ни Фернанд Кортес, сжигая свои корабли, не занимались столько, сколько вы, подготовкой плана битвы. Вот почему я продолжаю сомневаться, несмотря на все те большие доказательства вашей любви ко мне.

– Я люблю тебя, – сказала госпожа де Моранд, привлекая его к себе и страстно целуя. – Вот мой ответ.

– Да, ты меня любишь, – снова заговорил поэт. – Ты меня очень любишь. Но в любви очень еще не значит достаточно.

– Слушай, – произнесла она важно, – давай поговорим серьезно. Хотя бы один раз. Ты думаешь, что есть в свете какая другая женщина, у которой такая же, как у меня, свобода действий?

– Нет, конечно, но…

– Выслушай меня и не перебивай. Откровенность – дикая птица, шум ее может спугнуть. Я сказала уже, что для замужней женщины я пользуюсь самой большой свободой, которой только может пользоваться женщина. А знаешь, что требует от меня взамен этой свободы мой муж? Всего-навсего быть приятной хозяйкой дома, вполне светской женщиной.

Знаешь, что он хочет видеть, когда возвращается домой? Улыбающееся красивое личико, которое позволит ему отдохнуть от цифр и расчетов. Знаешь, чего он от меня требует, когда уходит? Братского пожатия руки, которое придаст ему уверенность в том, что дома у него остается друг. Вот поэтому я и устремилась на всех парусах в этот океан, который называется светом, и стараюсь как можно лучше плавать среди его подводных рифов. Однажды при свете луны я увидела на горизонте некую прекрасную серебряную страну, куда меня увлекли сверкающие звезды. И я воскликнула: «Земля!» Я причалила, вышла на берег и поблагодарила Господа за то, что нашла страну моих грез, поскольку в ней жил ты.