Сальватор, стр. 222

– Нет, не сейчас, – сказал господин Жерар. – Завтра… Послезавтра.

– Почему не сейчас?

– Потому что я уезжаю из Парижа на сутки. Потому что я очень тороплюсь уехать и потому что не могу ни на секунду отложить мой отъезд.

– И все же вы должны меня выслушать, – твердым голосом произнес монах.

– В другой день, но не сегодня, не сейчас.

И господин Жерар взялся за чемодан. Он сделал два шага по направлению к двери, волоча за собой чемодан.

Монах отступил и загородил телом дверь.

– Вы не уйдете! – сказал он.

– Дайте мне пройти! – завопил убийца.

– Нет, – сказал монах тихо, но твердо.

Тут господин Жерар понял, что между ним и этим живым призраком должно произойти нечто ужасное.

Он бросил взгляд на то место, где обычно висели его пистолеты.

Но ведь он только что сам отвязал их и положил в коляску!

Он осмотрелся, нет ли под рукой какого другого оружия.

Но ничего не нашел.

Тогда он начал лихорадочно шарить в карманах в надежде найти там нож.

Но не нашел.

– Да, – сказал монах, – вам хотелось бы убить меня так же, как вы убили своего племянника, не так ли? Но, даже если у вас и было бы оружие, вы не смогли бы меня убить! Господь хочет, чтобы я жил!

Увидев решительное выражение лица монаха, услышав его торжественный голос, господин Жерар почувствовал, как страх снова овладевает им.

– А теперь, – произнес монах, – будете ли вы меня слушать?

– Да говорите же! – сказал господин Жерар, скрипнув зубами.

– Я пришел к вам, чтобы в последний раз, – сказал монах грустным голосом, – спросить у вас разрешения нарушить тайну вашей исповеди.

– Но вы требуете моей смерти! Это значило бы отправить меня на эшафот! Никогда! Никогда!

– Нет, я не требую вашей смерти, поскольку после того, как вы дадите мне это разрешение, я дам вам возможность уехать.

– Да, а пока я буду в пути, вы выдадите меня полиции, вы сообщите обо мне по телеграфу, и не успею я отъехать на десять лье, как меня схватят!.. Нет! Никогда!

– Я даю вам честное слово, мсье, вы ведь знаете, что я раб своего слова – что я воспользуюсь вашим разрешением только завтра в полдень.

– Нет! Нет! Нет! – повторил господин Жерар, взбадривая себя столь решительным отказом.

– Завтра к полудню вы сможете быть за пределами Франции.

– А если вы добьетесь моей выдачи?

– Я не стану требовать этого. Я человек мирный, мсье. Я хочу только, чтобы грешник раскаялся, а не был наказан. Я не хочу вашей смерти, но не допущу и смерти моего отца.

– Никогда! Никогда! – рявкнул убийца.

– Ах! Как это ужасно! – сказал, словно обращаясь к самому себе, аббат Доминик. – Вы что же, не слышите или не понимаете того, что я вам говорю? Вы не видите мою печаль? Вы не знаете того, что я только что пешком прошел восемьсот лье, что я был в Риме и вернулся оттуда? Что я ходил просить у святого отца разрешения открыть тайну вашей исповеди и… И не получил этого разрешения?..

Господин Жерар словно почувствовал, как над ним взмахнул крылом ангел смерти. Но и на этот раз смерть только дохнула на него и улетела прочь, не коснувшись его лица.

И он поднял поникшую было голову.

– О, знаете ли, – сказал он, – обязанности ваши по отношению ко мне святы и нерушимы. После моей смерти, да! Но пока я жив – нет!..

Монах вздрогнул и машинально повторил:

– После его смерти – да, но пока он жив – нет!..

– Так дайте же мне пройти, – снова произнес господин Жерар. – Вы ведь ничего не можете мне сделать.

– Мсье, – сказал монах, вытянув свои белые руки, чтобы загородить проход, и превратившись как бы в распятие, поскольку был и без того бледен. – Известно ли вам о том, что завтра в четыре часа дня должна состояться казнь моего отца?

Господин Жерар не ответил.

– Знаете ли вы, что в Лионе я слег от изнеможения? Знаете ли, что мне пришла мысль о смерти? Знаете ли, что дав обет совершить паломничество только пешком, я пролежал больным целых восемь дней? Знаете ли вы, что сегодня я преодолел примерно двадцать лье?

Господин Жерар продолжал молчать.

– Знаете ли вы, – снова заговорил монах, – что я, набожный и верный сын, сделал все это для того, чтобы спасти как честь, так и жизнь своего отца? Известно ли вам, что по мере того, как передо мной возникали все новые препятствия, я поклялся в том, что ничто не сможет помешать мне спасти его? Знаете ли вы, что после этой ужасной клятвы вместо того, чтобы оказаться перед закрытыми воротами, я смог войти в открытую дверь, что вместо того, чтобы увидеть, что вы уже уехали, я увидел, что вы еще дома? Что вместо того, чтобы никогда больше вас не увидеть, я стою перед вами? Не кажется ли вам, мсье, что во всем этом видна рука Господа нашего?

– Мне кажется, напротив, монах, что Господь не хочет, чтобы я понес наказание, поскольку религия запрещает тебе открывать тайну исповеди и поскольку ты напрасно был в Риме, стараясь добиться разрешения у святого отца!

Затем, сделав угрожающее движение, которое говорило о том, что, за неимением оружия, он был готов схватиться врукопашную, он добавил:

– Да дайте же мне пройти!

Но монах снова расставил руки и преградил его путь.

После чего он все тем же нежным, но твердым голосом произнес:

– Мсье, не кажется ли вам, что я, стараясь вас убедить, использовал все слова, все мольбы, все просьбы, которые находят отзвук в сердце человека? Не кажется ли вам, что есть еще один способ спасения моего отца, кроме тех, которые я вам предлагаю? Если такой способ есть, скажите мне его, я с удовольствием им воспользуюсь. Пусть даже это приведет к моей смерти в этом мире и к погибели моей души в мире ином! О, если вы его знаете, скажите! Скажите! Я на коленях умоляю вас спасти жизнь моего отца!..

И монах, вытянув руки, упал на колени и с мольбой в глазах посмотрел на убийцу.

– Я такого способа не знаю, – нахально ответил негодяй. – Дайте мне пройти!

– Зато я знаю, – сказал монах. – И пусть простит меня Господь за то, что я к нему прибегну… Поскольку я могу огласить твою исповедь только после твоей смерти, умри же!

И в тот же миг, выхватив спрятанный на груди кинжал, он вонзил его в сердце убийцы.

Господин Жерар даже не вскрикнул.

Он бездыханный рухнул на пол.

Аббат Доминик встал, подошел к трупу и увидел, что жизнь покинула его.

– Господи, – произнес он, – пожалей его душу и прости его на небесах, как я прощаю его на земле!

Затем, спрятав на груди окровавленный кинжал, он вышел из комнаты, даже не оглянувшись. Спустившись по лестнице вниз, он медленно прошел по парку к открытым воротам, через которые он и пришел.

Небо было чистым, ночь спокойной и безмятежной. Луна светила, словно шар из топаза, а звезды сверкали, словно бриллианты.

Глава CXII

В которой король невесел

Как мы уже сказали, в замке Сен-Клу проходил званый вечер, то есть праздник.

Печальный это был праздник!

Конечно же, обычно грустные, опечаленные и надутые лица господ Виллеля, Корбьера, Дама, Шаброля, Дудовиля и маршала Удино, несмотря на то, что противовесом им служила улыбающаяся и довольная физиономия господина де Пейронне, никак не могли способствовать праздничной атмосфере. Но и лица всех придворных были в ту ночь много более грустными, чем обычно: какое-то беспокойство читалось в их взглядах, слышалось в их словах, угадывалось в их жестах, проскальзывало в их поведении, короче, во всех их движениях. Они смотрели друг на друга так, словно бы спрашивали, что им следовало предпринять для того, чтобы выпутаться из того неприятного положения, в которое попали все приглашенные.

Карл X в генеральском мундире с голубой лентой через плечо и шпагой на боку задумчиво бродил по залам, отвечая то ничего не значащими улыбками, то рассеянными приветствиями на знаки почтения, которые ему оказывали присутствующие.

Время от времени он подходил к окну и очень внимательно глядел на улицу.