Сальватор, стр. 198

– О, черт побери! Я запомню это, обещаю вам, – сказал каторжник, левой рукой расправляя пальцы и кости правой ладони. – Спасибо за урок, мсье Сальватор. Он послужит мне на пользу, и вам не придется раскаиваться. Человек, предупрежденный таким образом, стоит не меньше двух.

– Давайте покороче, – сказал Сальватор.

– Каковы будут ваши последние инструкции?

– Итак, в половине седьмого вы приедете к господину Жерару. Распрощаетесь вы с ним не раньше восьми. А завтра утром придете ко мне домой на улицу Макон, дом номер 4, за остальными пятью тысячами. Таким образом господин Петрюс, ваш так называемый крестник, возвратит вам те деньги, которые он взял у вас в долг.

– Все ясно.

– А пока помните, что при малейшей шутке с вашей стороны вы погибнете. От моей руки или же от руки правосудия.

– Обещаю вам, что ничего подобного не случится, – ответил каторжник, низко и преданно кланяясь Сальватору, который быстро сбежал вниз по лестнице и отправился на поиски Жана Торо, рыскавшего в поисках мадемуазель Фифины по эспланаде Обсерватории.

Глава CI

Ужин на лужайке

Посреди огромной лужайки, напоминавшей ковер, разостланный у подножья замка, куда вели великолепные каменные ступени, составлявшие крыльцо, господин Жерар велел установить стол, за которым сидели одиннадцать человек, которых достойный владелец замка имел честь пригласить якобы на ужин, а на самом деле для того, чтобы поговорить о предстоявших выборах.

Господин Жерар ограничил число гостей числом одиннадцать. Одиннадцать приглашенных плюс хозяин дома – это было ровно двенадцать сотрапезников. Господин Жерар умер бы от страха или, по меньшей мере, был бы сильно удручен, если бы за столом оказалось тринадцать человек: этот достойнейший человек был чрезвычайно суеверен.

Одиннадцать его гостей были самыми почетными гражданами Ванвра.

Эти самые почетные жители Ванвра с удовольствием приняли приглашение владыки края, поскольку господин Жерар вполне мог считаться владыкой Ванвра. Они испытывали по отношению к этому достойнейшему человеку, которого Провидение сделало их согражданином, религиозное уважение, и проще было бы отрицать существование солнечного света в самый полдень, нежели поставить под сомнение несравненную добродетель их Иова. Завистливые, кичливые и эгоистичные буржуа, они, казалось, забывали всю свою зависть, всю свою кичливость и весь свой эгоизм перед скромностью, преданностью и самопожертвованием их несравненного согражданина. Никто в Ванвре и в его окрестностях не мог пожаловаться на господина Жерара. Но многие могли благодарить его. Он никому не был должен, но все были в той или иной мере его должниками: кто-то взял у него в долг, кому-то он спас свободу, кому-то жизнь.

Общественное мнение Ванвра и окрестных деревень считало его достойным заседать в палате депутатов. Некоторые же особенно смелые граждане шепотом поговаривали и о палате пэров.

Но им на это возражали доводами, что в палату пэров нельзя так просто попасть, как, скажем, в Академию или на мельницу. В те времена в ходу было выражение Жан-Поля Курье: для того, чтобы стать членом палаты пэров, надо было пройти по определенному кругу. А поскольку средством для достижения места в палате пэров мог быть мандат члена палаты депутатов, эти смельчаки согласились с мнением своих сограждан, которые предложили избрать господина Жерара депутатом от департамента Сена.

Поэтому за два или три дня до этого ужина почтенные селяне пришли с депутацией к господину Жерару, чтобы выразить ему пламенные симпатии населения округа Ванвр и желание видеть его депутатом.

Господин Жерар вначале скромно отказался от предложенной ему чести, заявив, что в душе и по совести – а это было вполне вероятно – он не считал себя достойным этого. Затем добавил, что еще недостаточно много сделал для страны и, в частности, для округа Ванвр. Он открыто объявил о том, что является большим грешником, чем все полагают. Он даже назвал себя большим преступником, чем вызвал смех у некоего агрария, мечтавшего устроить племенную ферму, деньги на которую собирался занять у господина Жерара, в связи с чем стал одним из наиболее яростных пропагандистов добродетелей своего достойнейшего земляка.

Поэтому делегация настаивала, несмотря на столь категоричный отказ стать членом палаты депутатов. После того как господин Жерар сказал своим преданным согражданам: «Вы сами вынуждаете меня, господа, пойти на это. Вы этого хотите, вы приказываете, и я подчиняюсь!», после многих других подобных слов он кончил тем, что согласился и разрешил своим друзьям выставить его кандидатуру.

Аграрий, роялист в душе, хотя он, возможно, инстинктивно избрал бы для своего герба не лилии, а пчел, взялся разнести в тот же вечер по окрестным селениям благую весть о согласии господина Жерара и в первый же свободный день, который предоставят ему пчелки (в ожидании средств на устройство племенной фермы аграрий этот по-крупному приторговывал медом), отправиться в Париж, чтобы опубликовать это решение кандидата в столичных газетах.

Само собой разумеется, что господин Жерар не отпустил делегацию, не дав ей возможности освежиться и подкрепиться чем бог послал, и немедленно пригласил всех к себе на ужин в ближайший четверг.

Именно вследствие этого приглашения все одиннадцать членов делегации оказались за столом господина Жерара. Ведь, понятно, ни один из них не смог пренебречь его приглашением. А если судить по вспышкам радости, которые были заметны в глазах приглашенных в тот момент, когда мы начали эту главу, никто из них не раскаялся в том, что столь поспешно принял это любезное приглашение.

Действительно, стояла нежаркая мягкая погода. Блюда были очень вкусными, вина – изысканными. Было уже около шести часов вечера. За стол сели ровно в пять. Каждый из гостей поочередно старался воспользоваться той смелостью, которую придает человеку состояние полуопьянения, для того, чтобы превратить свой стул в трибуну, а свой тост в длинную речь. Словно бы все они находились вовсе и не в конце ужина на свежем воздухе, а в конце заседания палаты депутатов.

А аграрий подавал признаки своего существования и своего присутствия на этом пиршестве только тем, что хрипло бормотал в перерывах между речами-тостами какие-то бессвязные фразы, постоянно заканчивавшиеся неумеренными восхвалениями радушного хозяина, в распоряжение которого он отдавал свою жизнь и жизнь своих дорогих пчелок.

Некий нотариус, почти столь же восторженный, как и аграрий, зачитал прокурорским голосом тост, в котором он сравнил господина Жерара с Аристидом, провозгласил превосходство жителей Ванвра над афинянами, которые дошли лишь до того, что назвали Аристида Справедливым, в то время как жители Ванвра прозвали господина Жерара Честнейшим.

Отставной судебный исполнитель, являвшийся членом современного Погребка, спел приличествующие случаю куплеты, в которых объявил, что господин Жерар сможет победить гидру анархии с не меньшим успехом, чем сын Юпитера и Алкмены справился с лернейской гидрой.

Врач, проводивший токсилогические исследования вируса бешенства, вспомнил про случай, когда господин Жерар со своей двустволкой избавил округу от взбесившейся собаки, которая наносила огромный ущерб, и выпил за надежду, которую хранила наука, найти наконец противоядие от столь ужасной болезни, как бешенство.

Наконец, некий садовник-цветовод, скрывшийся на некоторое время под стол и вынырнувший из-под него с венком из лавра и гвоздик, торжественно возложил свой венец на голову господина Жерара. Это было бы очень умилительное зрелище, если бы один злобный маленький горбун, неизвестно за какие заслуги затесавшийся в делегацию, не заявил, что венок был не лавровый, а из плюща и простых гвоздик.

Праздник был в самом разгаре, все глаза светились радостью, изо всех ртов так и лились похвалы, ни единое облачко не омрачало это семейное торжество. Одним словом, это был всеобщий восторг, и каждый в отдельности и все вместе готовы были пролить каплю за каплей свою кровь за жизнь великого гражданина по имени господин Жерар.