Сальватор, стр. 194

Он стремительно сбежал вниз по лестнице и крадучись стал подниматься по лестнице соседнего подъезда. До последней ступеньки он дошел так тихо, что мадемуазель Фифина, молотившая в дверь кулаками со всевозрастающим нетерпением, его даже не услышала.

Она стучала в дверь и кричала:

– Да откройте же! Это я, Жиба, это я!

Но Жибасье не открывал, несмотря на то, что ему доставляло большое удовольствие, когда его имя произносили на итальянский манер.

Вернувшись домой в четыре часа утра, он, несомненно, переживал во сне ту опасность, которую он с помощью своего доброго гения сумел избежать, и радовался во сне же тому, что вышел живым-здоровым из такой передряги.

Он услышал, что в дверь к нему кто-то стучится.

Но Жибасье решил, что он еще спит, будучи в полной уверенности, что никто не любит его столь нежно, чтобы прийти к нему с визитом в столь ранний час. Поэтому, решительно повернувшись лицом к стене, он собрался снова заснуть, бормоча себе под нос:

– Стучите! Стучите!

Но это вовсе не устраивало мадемуазель Фифину. Она продолжала ломиться в дверь с удвоенной силой, называя каторжника самыми ласковыми именами.

В самый разгар ее нежных излияний она почувствовала, как на ее плечо нежно, но властно опустилась чья-то рука.

Обернувшись, она увидела Сальватора.

Все моментально поняв, она уже открыла было рот, чтобы позвать на помощь.

– Молчи, несчастная! – сказал ей Сальватор. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я тебя арестовал и немедленно отправил в тюрьму.

– Арестовать меня, но за что?

– Прежде всего за воровство.

– Я не воровка, слышите! Я честная девушка! – завопила мерзавка.

– Ты не только воровка, у которой сейчас находятся пятьсот тысяч принадлежащих мне франков, ты еще и…

И он тихо произнес несколько слов.

Длинная девица смертельно побледнела.

– Я его не убивала, – сказала она. – Это сделала любовница Крючка. Это Рыжая Бебе.

– А ты держала лампу, в то время, как она убивала его кочергой. Это, впрочем, вы выясните между собой, когда окажетесь с ней в одной камере. Так кто теперь будет звать на помощь, ты или я?

Длинная девица застонала.

– Ну, живее, – сказал Сальватор. – Я спешу.

Дрожа всем телом от гнева, мадемуазель Фифина сунула руку под платок и достала спрятанные на груди несколько пачек банкнот.

Сальватор пересчитал. Пачек было всего шесть.

– Хорошо! – сказал он. – Осталось еще четыре таких же пачки, и разойдемся.

К счастью для Сальватора, а возможно, и для нее самой, поскольку Сальватор был не из тех, кого можно застать врасплох, у мадемуазель Фифины не было при себе никакого оружия.

– Ну же, остальные четыре пачки! – сказал Сальватор.

Скрипнув зубами, Фифина снова сунула руку под шаль и достала с груди еще две пачки.

– Осталось еще две, – сказал Сальватор.

Девица в третий раз полезла за пазуху и достала еще одну пачку.

– И еще одну, последнюю! – произнес молодой человек, нетерпеливо топнув ногой.

– Это все, – сказала она.

– Там было десять пачек, – сказал Сальватор. – Ну, давай быстрей последнюю. Я жду!

– Коль там было десять пачек, – решительно сказала мадемуазель Фифина, – это значит, что я обронила ее по дороге.

– Мадемуазель Жозефина Дюмон, – произнес Сальватор. – Берегитесь! Вы играете с огнем!

Высокая девица вздрогнула, услышав, как он произнес ее полное имя.

И сделала вид, что ищет что-то на груди.

– Да клянусь, что больше у меня ничего нет! – сказала она.

– Есть, вы лжете, – произнес Сальватор.

– Черт возьми, – нахально сказала она. – Тогда обыщите меня.

– Я предпочту потерять пятьдесят тысяч франков, нежели притронусь к коже такой гадюки, как ты, – ответил молодой человек с выражением крайнего отвращения. – Тогда пошли, тебя обыщут в ближайшем полицейском участке.

И локтем подтолкнул ее к лестнице, словно опасался прикоснуться к ней ладонью.

– О! – вскричала она. – Вот, забирайте ваши деньги и убирайтесь с ними к черту!

Достав из-за пазухи последнюю пачку, она с яростью швырнула ее на пол.

– Отлично, – сказал Сальватор. – А теперь пойди извинись перед Бартелеми. И помни, что если он еще раз мне на тебя пожалуется, я отдам тебя в руки правосудия.

Показав Сальватору кулак, мадемуазель Фифина побежала вниз по лестнице.

Сальватор проводил ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась в темных извилинах гигантской винтовой лестницы. Затем, не видя ее больше, нагнулся и поднял пачку. Вытащив из нее десять банкнот, он положил их в свой бумажник. Остальные девять целых пачек и одну начатую сунул в другой карман.

Глава С

В которой показано, что опасно не только получать что-то, но и давать расписку в получении

Едва только скрылась мадемуазель Фифина, а Сальватор уложил в бумажник десять тысяч франков, сунув в другой карман девять целых и одну начатую пачку банкнот, как дверь квартиры Жибасье открылась и на пороге появился этот достойный промышленник в простых белых штанах, с платком на голове и в расшитых узорами домашних туфлях.

Стук в дверь и нежные призывы высокой девицы, которыми она сопровождала удары, тревожный вскрик, который она испустила, узнав Сальватора, шум борьбы, который последовал за этой встречей, – все это, как мы уже сказали, потревожило-таки сон достойного Жибасье, и он, решив все же узнать, что же происходит на лестничной клетке перед его дверью, сбросил с себя сон, спрыгнул с кровати, натянул штаны, надел туфли, крадучись подошел к двери и резко распахнул ее.

Не услышав никакого шума, он подумал, что перед дверью никого нет.

И он поэтому был очень удивлен, когда увидел Сальватора. Скажем сразу, отдавая должное осторожности Жибасье, что, после того, как он увидел перед собой незнакомого ему человека, первым движением Жибасье было закрыть дверь.

Но Сальватор, зная каторжника в лицо и понаслышке, будучи осведомлен о том, что тот принимал участие в похищении Мины, и поэтому с того времени не терявший каторжника из виду, не мог позволить себе дать ему скрыться после того, как он с таким трудом его нашел.

И поэтому он, вытянув руку, предупредил его намерение захлопнуть дверь. А потом произнес со всей вежливостью, на которую только был способен:

– Я имею честь говорить с мсье Жибасье, не правда ли?

– Да, мсье, – ответил Жибасье, глядя на него так подозрительно, как только позволяли его еще заспанные глава. – С кем имею честь?

– Вы меня не знаете? – спросил Сальватор и легонько приналег на дверь.

– Честное слово – нет, – сказал каторжник. – Хотя ваше лицо я, несомненно, уже где-то видел. Вот только никак не могу вспомнить, где именно.

– Моя одежда должна подсказать вам, кто я, – сказал Сальватор.

– Комиссионер, вижу. Но как вас зовут?

– Сальватор.

– Ах, да! Это не вы ли обычно стойте на углу улицы Офер? – спросил Жибасье с некоторым страхом.

– Точно.

– И что вам от меня нужно?

– Об этом я буду иметь честь доложить вам, если вы позволите мне войти.

– Гм! – нерешительно произнес Жибасье.

– Вы меня опасаетесь? – спросил Сальватор, протискиваясь в дверь.

– Я? – сказал Жибасье. – С чего бы это мне вас опасаться? Я ничего плохого вам не сделал. С какой стати вы должны делать мне гадость?

– Значит, я могу прийти к вам только с добрыми намерениями, – сказал Сальватор. – Именно для этого я сюда и пришел.

Жибасье вздохнул. Он так мало верил в то, что кто-то хочет сделать ему добро. Ведь сам он добра другим не делал.

– Вы все еще сомневаетесь? – спросил Сальватор.

– Должен признаться, что не очень-то мне во все это верится, – ответил каторжник.

– Сейчас сами сможете судить.

– Тогда потрудитесь присесть.

– Это лишнее, – сказал Сальватор, – я очень тороплюсь и буду краток. Если сделка, которую я собираюсь вам предложить, вас устраивает, она будет заключена.