Сальватор, стр. 160

– Плачьте, плачьте, капитан! – сказали присутствующие.

– Только один человек, – добавил капитан, – мог с такой удивительной точностью написать бой между «Калипсо» и «Прекрасной Терезой». Но этот человек никогда в жизни не держал в руках кисти.

– Но, – спросили слушатели, чье любопытство было доведено этим драматическим эпизодом до крайности, – кто же этот человек?

– Капитан, который командовал «Прекрасной Терезой».

– А разве, мсье, – раздалось несколько голосов, – «Прекрасной Терезой» командовали не вы?

– Нет, не я, – снова заговорил «Влезь на ванты» с величественным жестом. – Нет, кораблем командовал мой самый верный друг капитан Эрбель. Но что же с ним стало после того, как мы расстались в Рошфоре после тщетной попытки спасти императора… я хотел сказать, Бонапарта?

– О! Говорите «императора», мсье, говорите «императора», – произнесли некоторые самые отчаянные из присутствующих.

– Ну, да, императора! – воскликнул капитан. – Ибо напрасно стараются оспорить у него этот титул, который он так славно и отважно носил. Простите старому его слуге этот, возможно, бездумный восторг.

– Да-да, – ответило несколько голосов. – Но давайте вернемся к капитану Эрбелю…

– Одному только богу известно, где он сейчас, несчастный старик, – продолжал капитан, поднимая взор и воздевая руки к небу.

– Мсье, – сказал тут слуга, которому эта трогательная сцена мешала выпроводить посетителей, – я не знаю, где сейчас капитан Эрбель, но мне зато известно, что всего лишь неделю тому назад он был здесь.

– Капитан Эрбель? – вскричал любитель живописи громовым голосом.

– Он самый, – ответил слуга.

– И вы говорите, что не знаете, где он теперь может находиться?

– Это просто к слову пришлось, мсье: он должен быть сейчас в Сен-Мало.

– Я немедленно еду к нему! – воскликнул капитан, устремляясь к двери и увлекая за собой всех любителей живописи.

Но потом вдруг он остановился, вызвав столкновение всех, кто его сопровождал.

– А вы не ошиблись? – спросил он у слуги. – Вы видели капитана?

– На этом самом месте.

– В этой мастерской?

– В этой мастерской.

– Вы уверены в том, что говорите?

– Еще бы мне не быть в этом уверенным! Ведь это я привел его наверх. Точнее, это он меня спустил с лестницы!

– Это еще почему?

– Потому что я не давал ему войти сюда.

– Да зачем это моему старому другу, – спросил капитан, – надо было приходить в мастерскую какого-то художника?

– Да потому что этот самый художник доводится ему сыном, – ответил слуга.

– Что?! – вскричал капитан, делая два шага вперед. – Знаменитый художник Петрюс – сын славного капитана Эрбеля?

– Да, мсье, родной сын, – сказал слуга. – И племянник генерала де Куртенэ.

– Ладно-ладно! Я – моряк и с сухопутными генералами не знаюсь. Тем более с генералами, получившими звание в армии Конде.

Но он тут же взял себя в руки.

– Простите, господа, – сказал он. – Возможно, моя грубость кого-то задевает. Но прошу поверить, я не имел намерения никого оскорблять.

– Что вы, капитан, все в порядке, – ответило несколько голосов.

– Но в таком случае, – сказал капитан, чье лицо просто засветилось от радости, – тогда… если этот юный Петрюс… сын моего друга Эрбеля…

– Но что тогда?.. – спросили заинтересовавшиеся присутствующие.

– Пригласите-ка сюда этого молодого человека! – резко произнес капитан.

– Извините, – ответил слуга, – но хозяин никого сегодня не принимает.

Лицо капитана перекосилось от гнева, мускулы заходили, словно морские волны.

– Так ты меня считаешь никем… или всяким разным? – взревел капитан громовым голосом, наступая на бедного малого с явным намерением схватить его за шиворот.

Слуга вспомнил о том, каким образом прошел к сыну капитан Эрбель, и, не имея никаких оснований полагать, что капитан Монтобан спокойнее нравом, чем его собрат, вежливо попросил посетителей выйти для того, чтобы капитан смог побеседовать с глазу на глаз с тем, кого он так хотел видеть.

Посетители с большим сожалением вынуждены были очистить помещение.

Они с удовольствием понаблюдали бы за радостью, с которой этот славный капитан обнимет сына своего старого друга.

Когда слуга остался один с капитаном, он спросил:

– Как прикажете о вас доложить, мсье?

– Доложи, что пришел один из героев «Прекрасной Терезы», – сказал капитан, прокашливаясь.

Слуга вошел в комнату Петрюса.

Глава LXXXIII

Абордаж

Оставшись один, капитан Берто по прозвищу Монтобан, или «Влезь на ванты», уселся на диванчик, провел ладонью по волосам и бакенбардам. Затем, закинув ногу на ногу, оперся локтем о колено и, оставаясь в такой позе, погрузился в глубокое раздумье. Именно в этой позе и застал его Петрюс, появившийся на пороге мастерской.

Вошел Петрюс так тихо, что капитан явно не заметил его присутствия, поскольку он продолжал сидеть, опершись на колено в позе человека, занятого своими мыслями.

Петрюс подождал немного, а затем кашлянул, чтобы привлечь внимание посетителя.

Услышав это покашливание, капитан вздрогнул, поднял голову, открыл глаза, словно только что проснувшийся человек, и посмотрел на Петрюса, не вставая с диванчика.

– Вы хотели поговорить со мной, мсье? – спросил Петрюс.

– Этот голос! Точная копия голоса отца! – воскликнул капитан, вскакивая на ноги и устремляясь к молодому человеку.

– Вы знавали моего отца, мсье? – спросил Петрюс, шагнув к нему навстречу.

– И походка! Походка его отца! – снова воскликнул капитан. – Знал ли я твоего… вашего отца? Черт возьми, полагаю, что знал!

Затем, скрестив руки на груди:

– Взгляни же на меня, – сказал он.

– Я гляжу на вас, мсье, – удивленно сказал Петрюс.

– Это точный портрет его отца в том же самом возрасте, – продолжал капитан, с любовью глядя на молодого человека, или, как очень выразительно говорят в народе, поедая его глазами. – Да-да, и кто бы ни сказал мне обратного, я просто-напросто заявлю, что он лжет. Ты похож на своего отца как две капли воды. Ну, обними же меня, мой мальчик!

– Но с кем же я имею честь говорить? – спросил Петрюс, все больше и больше удивляясь облику, голосу и фамильярным манерам этого незнакомца.

– С кем ты говоришь, Петрюс?.. – продолжал капитан, открывая объятия. – Ты смотрел на меня и не узнал! Хотя, – грустно добавил он, – в последний раз, когда ты меня видел, ты был вот такого росточка.

И капитан показал рост пяти– или шестилетнего малыша.

– Признаюсь, мсье, – сказал Петрюс, начиная уже терять терпение, – что, несмотря на новые сведения, которые вы мне дали… нет… я вас не узнаю.

– Я прощаю тебя, – с лаской в голосе произнес капитан. – И все же, – продолжил он с оттенком грусти, – я предпочел бы, чтобы ты меня узнал: обычно люди не забывают своих крестных отцов.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Петрюс, пристально глядя на моряка и начиная обо всем догадываться.

– Я хочу сказать, неблагодарный, – ответил капитан, – что военным будням и тропическому солнцу пришлось немало потрудиться над тем, чтобы так изменить мое лицо, что ты не узнаешь собственного крестного.

– Как! Это вы – друг моего отца, Берто по прозвищу «Влезь на ванты», с которым отец расстался в Рошфоре и больше уже никогда с той поры не виделся?

– Эх, черт возьми, да! Ну, наконец-то вспомнил, тысяча бойниц! Хотя и не без труда. Ну же, обними меня скорей, мой маленький Пьер. Ведь тебя, как и меня, зовут Пьер. Это имя тебе дал я.

– С большим удовольствием, крестный, – с улыбкой ответил Петрюс.

И, поскольку капитан уже распахнул ему свои объятия, он с ребяческим восторгом бросился ему на грудь.

Капитан так сильно сжал крестника в объятиях, что едва не задушил его.

– О! Черт возьми! Как это приятно! – воскликнул капитан.

Затем, отстранившись, но не разжимая объятий: