Сальватор, стр. 157
Прислушаемся, не долетят ли до нас этой чистой ночью через неизмеримые пространства эфира какие-нибудь ноты того небесного гимна, который распевают ангелы во славу Господа нашего.
Но пора уже и перевести взгляды на грешную землю, поскольку проклятый Богом человек уже выбирается, бледный и дрожащий, из зарослей парка, держа в одной руке заступ, а в другой – нечто бесформенное, что он прикрывает полой своего плаща.
Что же он теперь ищет растерянным взглядом, хлопая ресницами?
Он ищет место, куда бы он мог спрятать свою скорбную ношу, куда бы зарыть того, кого больше нет.
Господин Жерар дошел не останавливаясь до конца парка, положил плащ на землю и начал рыть.
Но после третьего или четвертого взмаха заступом он покачал головой и пробормотал:
– Нет-нет. Только не здесь!
И он снова взял свой плащ, прошел сотню шагов, вошел в заросли деревьев, снова остановился и снова заколебался…
И опять отрицательно покачал головой.
– Слишком близко от того места! – сказал он.
Наконец его осенило.
И он снова взял в руки плащ и опять двинулся в путь своей нервной походкой, которой прошел уже два этапа.
Теперь он направился к пруду: на сей раз он больше не боялся увидеть скользящий над его водой призрак.
Призрак был завернут в его плащ.
Подойдя к берегу пруда, он уложил плащ на траву и принялся его разворачивать.
В этот момент вдали послышался заунывный вой.
Эта выла чья-то собака на соседней ферме.
– О, нет! Нет! – сказал он. – Не сюда! Не сюда! Собака уже вытаскивала его отсюда… Кроме того, если пруд спустят, то обнаружат скелет… Что же делать?.. Боже, подскажи.
Эта молитва, казалось, дошла до небес, словно бы она и не была кощунственной.
– Да, да, – прошептал несчастный, – правильно, правильно!
Эти останки, как бы хорошо они ни были спрятаны в парке Вири, вполне могли бы быть обнаружены и во второй раз, точно так же, как их обнаружили и в первый.
Господин Жерар унесет их с собой и зароет в саду имения в Ванвре.
Ведь в Ванвре господин Жерар был, как нигде, почитаем как добропорядочнейший господин Жерар.
Он снова взял плащ, бросил заступ и быстрыми шагами направился к воротам парка, которые выходили к мосту Годо.
У него был ключ от этих ворот, и поэтому ему не составило никакого труда открыть их.
Странное дело! С той самой минуты, как скелет был завернут в его плащ, всякий страх перед сверхъестественным прошел.
Правда, на смену одному страху пришел другой, и поэтому честнейший господин Жерар ничего в общем-то не потерял.
Закрыв за собой ворота парка, господин Жерар пошел прямо через поле для того, чтобы как можно скорее выйти на большак.
Роланд уже показал нам путь его следования.
Барнабе свое слово сдержал: он ждал со своим фиакром в условном месте.
Он не только ждал седока: он спал, сидя на облучке. Но спал так чутко, что, когда господин Жерар открыл дверцу фиакра, Барнабе тут же проснулся.
– Гм! – произнес Барнабе. – Это вы, хозяин?
– Да, я, – ответил господин Жерар. – Не беспокойтесь.
– Может быть, – сказал кучер, протягивая руку, – я положу рядом с собой сверток, который вам так мешает?
И мэтр Барнабе указал на плащ.
– Нет-нет! – испуганно воскликнул господин Жерар. – Тут завернуты редкие растения, которые надо оберегать от ударов. Я буду держать их на коленях.
– Как вам будет угодно… Возвращаемся?
– В Ванвр, – сказал господин Жерар.
– Вперед на Ванвр! – сказал кучер и стеганул лошадей.
И тяжелая карета тронулась в путь.
Вот как случилось, что Сальватор не обнаружил под высоким дубом у зарослей скелет, который он приехал там найти.
Глава LXXXII
Любитель живописи
Поток любителей, которые приходили в мастерскую Петрюса, одни из чувства простого любопытства, другие для того, чтобы действительно что-то купить, был таким большим, что у дверей его дома буквально стояла очередь.
Распродажа должна была состояться в ближайшее воскресенье, то есть через три дня.
Дело было в четверг.
К одиннадцати часам утра мастерская была похожа на порт в часы прилива.
В ней царило оживление, которое нарастало волнами, становясь все более и более громким.
А в смежной с мастерской комнате, напротив, царили пустынность, неподвижность и тишина.
Мы должны были бы сказать одиночество, поскольку пустынность не является точным термином для обозначения атмосферы в этой комнате: там был Петрюс.
Он сидел у окна, опершись локтем на маленький столик, на котором лежало открытое письмо, которое он прочитал всего лишь один раз, хотя каждое слово этого письма глубоко засело у него в сердце.
Легко было догадаться, что молодой человек был буквально подавлен.
Время от времени он зажимал ладонями уши, чтобы не слышать шума, доносившегося из соседней комнаты.
И время от времени по щекам его скатывались крупные слезы, которые падали на лежавшее перед ним открытое письмо.
Почему же Петрюс, решительно избравший, по словам Сальватора, свою долю, снова стал бледным и более чем когда-либо до этого нерешительным?
Все от того, что он только что получил письмо Регины, которое разбило, как стекло, всю решительность молодого человека. Мы помним о том, что в тот самый момент, когда он расстался с Региной, молодая женщина с нежностью в голосе пообещала ему, что наутро он получит от нее письмо.
Но не сказала, что должно было быть написано в этом послании.
Она хотела с чисто женской деликатностью сделать так, чтобы привкус счастья, тем более сладостный, чем до сих пор неведомый, проследовал за тем, кого она любила.
И это письмо Петрюс получил.
И именно оно лежало сейчас перед его глазами, именно на него он сейчас и проливал слезы.
Сейчас вы сами увидите, что письмо несло в себе обещание счастья и что у молодого художника были причины для того, чтобы долго и горестно оплакивать потерянное счастье.
Вот это письмо:
«Мой горячо любимый Ван Дейк!
Вчера, расставаясь с Вами, я пообещала, что Вы получите счастливое известие.
И я Вам его сообщаю:
Через месяц будет день рождения моего отца, и мы с тетей решили, что лучшим подарком маршалу будет портрет маленькой Абей.
Кроме того, господин граф Рапт получил задание двора отбыть с миссией в Санкт-Петербург. Следовательно, его не будет в Париже целых шесть недель…
Вы догадываетесь обо всем, не так ли?
Поскольку решено, что в подарок маршалу будет преподнесен портрет его маленькой любимицы, нетрудно понять, что художником, который напишет этот портрет, будет господин Петрюс Эрбель де Куртенэ.
Вы знаете, что это имя имеет очень большое влияние на маркизу де Латурнель, которая просто боготворит гербовые короны.
Итак, вот что мне остается вам сообщить:
Начиная с ближайшего воскресенья, в полдень, ежедневно будут проходить сеансы позирования в мастерской господина Петрюса Эрбеля де Куртенэ.
Маленькую Абей будут привозить в мастерскую художника ее двоюродная бабушка, маркиза де Латурнель, и ее старшая сестра графиня Регина.
Будут дни, когда маркиза де Латурнель не сможет приезжать с внучатой племянницей по причинам состояния здоровья или же из-за выполнения своих религиозных обязанностей.
И тогда девочку будет сопровождать одна только ее сестра Регина.
В зависимости от стараний художника портрет может быть написан всего за несколько сеансов или сеансы будут длиться в течение целого месяца.
Желая только, чтобы портрет полностью соответствовал оригиналу, мы не станем подгонять художника.
Для того чтобы не возник вопрос оплаты, заранее установлено, что за портрет будет уплачено двести луидоров.
Поскольку господин Петрюс Эрбель де Куртенэ, возможно, будет слишком горд, чтобы принять эти деньги, заранее условлено, что эта сумма будет роздана в качестве милостыни, на нее будут куплены китайские вазочки и платье для Рождественской Розы – небесно-голубого цвета, похожее на то, иметь которое так хотелось бедной Ослиной Шкуре.