Сальватор, стр. 133

– О, милые часы! – прошептал Петрюс, целуя серебряные отцовские часы.

Капитан не понял.

– Ты хочешь иметь эти часы? – спросил он.

– О! – вскричал Петрюс. – Часы, которые отмечали время ваших битв, указывали час ваших побед, часы, которые, подобно биению вашего сердца, никогда не ускоряли хода перед лицом опасности и не делали этого и в мирное время? Я не достоин их, отец! Нет, отец, никогда!

– Ты забыл упомянуть о том, что они показали также, Петрюс, еще два момента. Это время – самое важное в моей жизни и о нем я никогда не смогу забыть: это час твоего рождения и час смерти твоей матери.

– Есть еще один час, который они показали мне и вам сегодня, отец: это час, когда я познал всю глубину своей неблагодарности и попросил у вас прощения.

– Прощения за что, дружок?

– Отец, признайтесь, для того, чтобы принести мне сегодня эти десять тысяч франков, вам пришлось пойти на большую жертву?

– Я продал ферму, вот и все. Это-то меня и задержало.

– Вы продали ферму? – вскричал убитый известием Петрюс.

– Ну да… Видишь ли, она для меня слишком большая. Если бы твоя бедная мать была жива или ты жил бы со мной, тогда другое дело.

– О! Вы продали ферму, которая принадлежала моей матери?!

– Именно, Петрюс. Поскольку она принадлежала твоей матери, она была твоя.

– Отец! – воскликнул Петрюс.

– Ведь я-то промотал все, что имел, словно безумец. Вот поэтому-то я и прибыл. Петрюс, ты должен меня понять. Я, старый эгоист, продал ферму за двадцать пять тысяч франков.

– Но она стоит никак не менее пятидесяти тысяч!

– Ты забываешь о том, что я уже взял из этой суммы двадцать пять тысяч франков для того, чтобы прислать их тебе.

Петрюс уткнулся лицом в ладони.

– Вот такие дела. И я приехал к тебе для того, чтобы спросить у тебя разрешения оставить себе оставшиеся пятнадцать тысяч франков.

Петрюс посмотрел на отца с испугом.

– На время, – снова произнес капитан. – Само собой разумеется, что потом, когда тебе понадобятся деньги, ты вправе потребовать их у меня.

Петрюс поднял голову.

– Продолжайте, отец, – сказал он.

И тихо добавил:

– Это – моя кара.

– Вот каков мой план, – продолжил капитан. – Я собираюсь снять или купить маленький домик посреди леса. Ты знаешь, как я живу, Петрюс: я – старый охотник и не могу прожить без моих ружей и моей собаки. Я стану охотиться с утра до вечера. Как жалко, что ты не охотник! Ты приезжал бы ко мне, и мы ходили бы на охоту вместе!

– О, я пойду на охоту, пойду, будьте уверены!

– Правда?

– Это я вам обещаю.

– Что ж, это лишняя причина для выполнения моего плана… Понимаешь, для меня в охоте важны две вещи: прежде всего я получаю от охоты удовольствие. Кроме того, ты не знаешь, скольких людей я кормлю с помощью моего ружья.

– Ах, отец, вы так добры! – воскликнул Петрюс.

И вполголоса добавил, вскинув руки и возведя очи горе:

– И как вы великодушны!

– Постой, – сказал капитан, – сейчас я подхожу к тому моменту, когда ты будешь мне нужен, бедный мой дружок.

– Говорите, говорите, отец.

– Мне уже пятьдесят семь лет. Глаза мои пока видят прекрасно, рука пока еще тверда, ноги все еще носят меня. Но по склону лет люди проходят очень быстро! Пройдет год, два, десять, и взгляд замутится, рука ослабнет, ноги начнут подгибаться. И тогда, Петрюс, однажды прекрасным утром ты увидишь перед собой старика, который скажет тебе: «Это я, Петрюс, и я ни на что больше не гожусь. Не найдется ли у тебя в доме угла, где мог бы приткнуться твой старик отец? Он всегда жил вдали от тех, кого любил, и ему не хотелось бы умереть так же, как он жил».

– О, отец, отец! – рыдая, воскликнул Петрюс. – Неужели ферма и впрямь продана?

– Позавчера утром, дружок.

– Кому же, бог мой?

– Господин Пейра, нотариус, мне этого не сказал. Понимаешь ли, мне ведь важно было получить деньги. Вот я и взял десять тысяч франков, о которых ты попросил, и приехал сюда.

– Отец, – сказал Петрюс, вставая. – Я хочу знать, кому вы продали ферму моей матери!

В этот момент дверь мастерской приоткрылась и на пороге появился слуга Петрюса. Вид у него был явно нерешительный, в руке он держал письмо.

– О! Не беспокойте меня! – вскричал Петрюс, вырывая у него из рук письмо. – Меня ни для кого нет дома!

Но, собираясь бросить письмо на стол, он заметил, что в обратном адресе стояло название Сен-Мало.

На какое-то мгновение ему показалось, что это было письмо отца.

Но на письме было написано:

Господину виконту Петрюсу Эрбелю де Куртенэ.

И он быстро распечатал письмо.

Оно было от нотариуса, который, как только что сказал капитан, оформлял сделку о купле-продаже фермы.

Петрюс встряхнул головой, словно стараясь затушить окружившее его пламя, и прочел следующее:

«Господин виконт,

Ваш отец, заняв у меня в несколько приемов сумму в двадцать пять тысяч франков, пришел ко мне три дня тому назад для того, чтобы продать мне ферму, уже заложенную под указанные двадцать пять тысяч франков.

Он заявил мне, что эти двадцать пять тысяч франков, как и первые двадцать пять тысяч франков, предназначались Вам.

Мне в голову пришла мысль – прошу Вас извинить меня за это, господин виконт – о том, что Вы, вероятно, не знаете, на какие жертвы идет для Вас Ваш отец и что эта последняя жертва полностью его разоряет.

Я посчитал долгом чести, к которому обязывает меня положение нотариуса вашей семьи и друга вашего отца, которого я знаю вот уже тридцать лет, сделать два следующих поступка: во-первых, вручить ему требуемые двадцать пять тысяч франков, сделав вид, что совершается акт купли-продажи, и, во-вторых, предупредить Вас о том плачевном состоянии, в котором находится имущество Вашего отца, будучи уверенным в том, что вы этого не знаете, и что когда узнаете, приложите все усилия для того, чтобы не разорять отца окончательно, а постараться поправить дело.

Если вы предпочтете оставить у себя эти двадцать пять тысяч франков, я буду вынужден считать продажу свершившимся актом.

Но если же потребность Ваша в этих двадцати пяти тысячах франков не столь срочна или же не существует вовсе и Вы сможете в восьмидневный срок вернуть мне и остальные двадцать пять тысяч франков, Ваш отец останется владельцем фермы и Вы избавите его, надо полагать, от огромного огорчения.

Не знаю, как Вы расцените мое к Вам обращение, но полагаю, что действую, как человек честный и как друг.

Примите выражения и т. д.

Пейра, нотариус в Сен-Мало».

Это было снабжено вычурнейшей подписью, которую ставили двадцать пять лет тому назад все провинциальные нотариусы.

Петрюс облегченно вздохнул и поднес к губам письмо достопочтенного нотариуса, который, надо полагать, и не подозревал, что его письмо удостоится такой чести.

Затем, обернувшись к капитану, Петрюс сказал:

– Отец, сегодня вечером я еду с вами в Сен-Мало.

Капитан даже воскликнул от нежданной радости. Но тут же поразмыслил и произнес с некоторым беспокойством:

– А зачем ты поедешь в Сен-Мало?

– Просто так… Провожу вас до места, отец… Увидев вас здесь, я подумал, что смогу провести в вашем обществе несколько дней. Но поскольку вы торопитесь вернуться, то я поеду с вами.

И, действительно, вечером того же дня, написав два письма: одно – Регине, а второе – Сальватору, сводив отца поужинать, но не к генералу, чьи упреки и сарказм смогли бы ранить его больное сердце, а в ресторан, где они, усевшись вдвоем за столик, смогли поужинать в атмосфере близости и нежности, Петрюс уселся с отцом в карету, следовавшую в Сен-Мало, и покинул Париж, твердо убежденный в правильности принятого им решения.

Глава LXVII

Сердечные и денежные огорчения

Так какое же решение принял Петрюс?