Могикане Парижа, стр. 176

В это время меня перенесли через ограду сада. Тот, кто нес меня, остановился у стены, наверху которой я увидела лестницу. Я почувствовала, что меня поднимают на стену.

Через минуту лестница была перекинута на другую сторону. Карета ждала внизу на этой пустынной улице, которая пролегала вдоль сада.

Меня спустили вниз с теми же предосторожностями, с какими поднимали. Один из мужчин сел в карету раньше меня, двое других втолкнули меня в нее.

– Не бойтесь, вам не сделают ничего дурного, – заметил мне сидевший в карете.

Один из оставшихся снаружи мужчин запер дверцы кареты, другой сказал кучеру:

– Ступай!

Лошади поскакали галопом. По этим словам: «Не бойтесь, вам не сделают ничего дурного», я узнала голос брата Сусанны, графа Лоредана де Вальженеза.

XIII. Дорога

– Как только мы выехали из Версаля, – продолжала девушка, – граф де Вальженез снял платок, закрывавший мне рот, и развязал руки. Губы мои были в крови, и в продолжение двух недель не проходили синяки от узлов.

– Негодяй! – прошептал Сальватор.

– Мадемуазель, – сказал он мне, – вы видите, что я даю вам столько свободы, сколько могу. Не кричите, не зовите никого; я вам говорю, что в моих руках честь Жюстена, даже его жизнь.

– В ваших? – спросила я с презрением.

– Я докажу вам то, что говорю, а пока даю вам честное слово, что говорю правду.

Затем он не сказал более ни слова. У заставы карета остановилась, и разом отворились обе дверцы. Я хотела выскочить, граф не старался меня удерживать, он только сказал мне:

– Вы знаете, что убиваете Жюстена!

Я не знала, как я его убиваю, но я видела моего похитителя и считала его способным на все. Я вжалась в угол кареты.

Карета проехала через Елисейские поля, переехала Сену и тяжело въехала во двор. Я вышла. Двор был застроен со всех сторон зданиями, кроме одной, где была стена, выходящая на улицу…

– Да, это так! – прошептал Сальватор.

Я взошла на крыльцо.

– Пять ступеней.

– Да. Почему вы это знаете?

– Продолжайте, дитя мое, продолжайте.

– Мы вошли в большой вестибюль. Маленькая дверь открылась передо мною, я ступила на лестницу и поднялась на восемнадцать ступеней…

– Затем еще на одну, составляющую порог комнаты, в которую вас привели?

– Да, так! Я совершенно не догадывалась, где я нахожусь.

– Я знаю – где. Вы были на улице Бак, в отеле, который маркиз де Вальженез, отец графа, получил в наследство от старшего брата, умершего бездетным, – прибавил Сальватор, делая странное ударение на трех последних словах.

– Да, теперь я думаю, что это так. Затем я очутилась в большой комнате, покрытой коврами, с дубовой мебелью, которая казалась библиотекой: в ней было много шкафов с книгами, стоявших вдоль стен.

– Потрудитесь обождать здесь одну минуту, мадемуазель, – сказал мне граф. – И не бойтесь ничего. Вы здесь у меня, а это значит, что вы вне опасности. Через минуту я вернусь к вам, мне нужно сделать распоряжения, и мы немедленно уедем. Если вам что-нибудь нужно, позвоните: в маленькой комнате есть горничная.

Он вышел, не дожидаясь моего ответа. Как только я осталась одна, мне пришла мысль броситься из окна и разбить себе голову о мостовую. Но единственное отверстие, которое было в этой комнате, если не считать дверей, было в потолке, то есть на высоте пятнадцати футов. Я бросилась на колени и стала призывать Бога, но тогда Он не ответил мне, как ответил теперь вашим голосом, и я залилась слезами. В эту минуту мне пришла в голову мысль написать Жюстену…

Я нашла бумагу, но чернил и перьев не было. К счастью, на столе лежал портфель, в котором нашелся карандаш. Я живо вынула его и написала две строчки… У меня был только один страх, что Жюстен может счесть меня виновной. Что я написала ему, я, право, не помню.

– Я знаю что, – сказал Сальватор, – он получил ваше письмо при мне. Но каким способом удалось вам передать это письмо? Это было для нас темно, и я думаю, что Броканта что-нибудь скрыла от нас.

– Я расскажу вам это в двух словах, – возразила Мина. – Только я написала адрес, как услыхала шум шагов. Я спрятала письмо на груди и ждала. Вошла горничная, я отказалась от ее услуг, и она ушла. Почти вслед за нею вошел граф и пригласил меня следовать за ним. Мне оставалось только подчиниться.

Мы спустились по той же узкой лестнице, и я очутилась во дворе, который уже проходила. Внизу у лестницы нас опять ждала карета.

Я совершенно не знаю Парижа, так что не могу сказать, по каким улицам мы ехали. Кроме того, у меня была одна мысль: передать письмо Жюстену. Но как это было сделать? Я попросила графа опустить стекло, но, вероятно, из боязни, что я буду звать на помощь, он отказался наотрез.

– Я задыхаюсь, – сказала я ему.

– Скоро вам будет достаточно воздуха, – возразил он.

Мы проехали через рынок, въехали в узенькие, плохо мощенные улицы, лошади спотыкались на каждом шагу. Я увидела вдали маленький дрожащий огонек, который двигался вместе с человеческой фигурой. Мне пришла мысль, что этот человек, вероятно, какой-нибудь тряпичник. Если бы, думала я, бросить письмо, он не замедлит поднять его, и, увидев, какая обещана награда, отнесет письмо по адресу. Но как сделать это, чтобы он услыхал или увидел падение письма?.. Карета ехала быстро. Мы подъезжали к заставе, я ясно разглядела женщину. Я вытащила письмо, и, поднося руку к груди, почувствовала цепочку, на ней висели часы, подаренные мне Жюстеном… Бедные маленькие часики! Это было все, что мне осталось от Жюстена… Сколько раз они указывали мне час прихода Жюстена! Они никогда не оставляли меня – ни днем, ни ночью, и я должна была с ними расстаться. Да, но я приносила эту жертву в надежде увидаться с Жюстеном! Я сняла их с шеи, завернула часы в письмо, а цепочку обмотала вокруг него. В эту минуту карета остановилась. Мы подъехали к тумбе, на которой стоял фонарь. Граф опустил переднее стекло и, обращаясь к кучеру, закричал:

– Зачем ты остановился, негодяй?

– Г-н граф, – отвечал кучер, – меня остановил этот фонарь: тут чинят дорогу.

– Вернись назад и поезжай по другой улице.

– Я это и хочу сделать, г-н граф.

Это было милостью неба ко мне! Пока граф наклонялся вперед, я протянула руку в открытое окно и бросила маленький сверток на мостовую. Я успела отдернуть руку прежде, чем граф обернулся, – он не видел ничего. Карета развернулась, и при этом движении я заметила, как тряпичница своим фонарем осветила мостовую и подняла мой сверток. С этой минуты я считала себя спасенной и решила вооружиться терпением. Через два часа мы приехали в этот замок, в котором никто не жил лет семь или восемь. Граф за месяц до этого снял его для того, чтобы поместить меня.

– Мадемуазель, – сказал он мне, – вы у себя дома. Вот ваша комната, в нее никто не будет входить, если вы не позовете. Обдумайте хорошенько участь, которая ожидает вас с этим проклятым школьным учителем, в его конуре на улице Святого Якова в борьбе с ежедневной нуждой, и сравните ее с той, которую предлагает вам человек моего звания, обладающий годовым доходом в двести тысяч ливров, готовый превратить весь мир в ваши владения. Горничная придет, чтобы выслушать распоряжения.

Он вышел. Вслед за ним в комнату вошла женщина и предложила мне ужин. Я попросила принести еду в мою комнату, заметив, что если ночью я захочу есть, то поем. У меня не было никакого желания есть, но я рассчитывала, что мне принесут хоть нож, которым можно защитить себя в случае надобности. И эта надежда осуществилась. Я решилась не спать… Нож я спрятала на груди, помолилась горячо Богу и стала ждать.

XIV. Надежда никогда не умирает

– Ночь прошла спокойно, – продолжала Мина. – Я была так измучена всем происшедшим, что невольно заснула. Правда, через каждые пять минут я с тревогой просыпалась. Наконец начало светать, и я почувствовала озноб, какой бывает почти всегда после ночи, проведенной без сна. Огонь в камине почти потух, я прибавила дров и согрелась.