Могикане Парижа, стр. 158

Но, так или иначе, несомненно только то, что колодец, из которого доносились такие странные звуки, имел право на название «Говорящего», а также, если в четырнадцатом и пятнадцатом столетиях в нем гремел целый ад, то не было ничего удивительного в том, что в девятнадцатом из него слышались только стоны.

При этом добавим, что в 1827 году колодец этот был заколочен, потому ли что он высох или же потому, что префект полиции, наконец, внял ропоту встревоженных соседей.

– Открой-ка эту крышку! – приказал Жакаль одному из своей команды.

Но когда тот только подошел к колодцу с клещами, то тотчас же заметил, что замок на нем уже взломан.

Он с легкостью раскрыл дверцы руками.

Жакаль опустил голову в сруб и прислушался.

– Господи, Боже мой! – глухо кричал кто-то из-под земли. – Соверши чудо, о Господи, и спаси верного раба своего!

– Особа там сидит набожная! – заметил Лонг-Авуан и перекрестился.

– Господи! – продолжал голос. – Я исповедаю все грехи мои и покаюсь в них! Дай мне только снова увидеть свет солнца твоего, и я проведу весь остаток жизни, прославляя святое имя твое!

– Странное дело! – сказал Жакаль. – Мне кажется, что я этот голос знаю!

Он опять напряженно прислушался.

Между тем крик продолжался:

– Я отрекусь от заблуждений моих, покаюсь во всех преступлениях!.. Я и теперь признаюсь, что всю жизнь свою был ужаснейшим негодяем, но молю тебя, Господи, о помиловании из глубины пропасти.

– Так и есть! Я этот голос где-то уже слышал! – проворчал Жакаль, обладавший относительно звуков изумительной памятью.

– И я тоже! – сказал Карманьоль.

– Если бы Жибасье не был в Тулоне, где ему, вероятно, теплее, чем нам здесь, – продолжал Жакаль, – то я подумал бы, что это он попал в западню.

По всей вероятности, человек, находящийся на дне колодца, расслышал голоса над собою, потому что мгновенно переменил тон и скорее завыл, чем закричал:

– Помогите! Спасите! Убивают!

Жакаль покачал головой.

– Вишь, зовет на помощь… – сказал он, – значит, это не Жибасье, потому что тот, если бы и стал звать на помощь, то только разве тогда, когда вздумал бы сам напасть на себя.

– Помогите! Караул! Спасите! – вопил голос из-под земли.

– Ты живешь в здешнем квартале, Лонг-Авуан? – спросил Жакаль.

– Точно так – поблизости.

– У вас в доме, верно, есть колодец?

– Точно так.

– Значит, в колодце есть и веревка?

– Точно так, футов в полтораста длиною.

– Так сбегай, принеси ее сюда.

– Извините, мосье Жакаль, да только…

– Она на вороте? Так ведь снять-то ее очень легко.

Лонг-Авуан сделал гримасу, точно хотел сказать:

– Вам-то легко, а мне – не совсем.

– Ну, что ж ты? – спросил Жакаль.

– Иду-с!

Косой повернулся и исчез в переулке.

Между тем человек в колодце продолжал кричать, но уже не тоном кающегося грешника, а злясь, ругаясь, извергая проклятия.

– Да говорят же вам: спасите, черти! Караул! Черт вас побери, помогите! Дьяволы глухие!..

Одним словом, он превзошел даже все те проклятия, которых требовал от Фафиу мэтр Галилей Коперник для большей торжественности представлений.

Жакаль нагнулся в колодец и крикнул в ответ:

– Да подождите же, сейчас! Черт вас самих возьми!

– Ну, и спасибо! Да вознаградит вас Бог! – прогудел узник и мгновенно успокоился.

В это время прибежал Лонг-Авуан, таща с собою веревку, которую он для удобства сложил в виде цифры 8.

– Хорошо, – сказал Жакаль, – а есть у тебя прочный кушак?

– Точно так, есть, мосье Жакаль.

– Ну, так мы тебя за него привяжем да и спустим туда.

Лонг-Авуан отскочил шага на три.

– Да что с тобой? – спросил Жакаль. – Разве ты боишься колодца? Отказываешься туда лезть? Да?

– Нет, господин Жакаль, отказываться я не отказываюсь, да и лезть туда не согласен.

– Это почему?

– Доктор запретил мне лазить в сырые места: я к ревматизму слабость имею, а на дне колодцев сухо не бывает.

– Не знал я, что ты трус такой, Лонг-Авуан! – сказал Жакаль. – Ну, расстегивай свой кушак да давай его сюда. Я сам полезу.

– Да позвольте мне, мосье Жакаль! – вызвался Карманьоль.

– Ты-то человек храбрый, Карманьоль, да только я передумал. Мне почему-то кажется, что на дне этого колодца я узнаю что-то очень хорошее.

– Еще бы! – заметил Карманьоль. – Ведь недаром говорится, что правда на дне колодца живет.

– Да, да, слыхал это и я, – подтвердил Жакаль, надевая на себя кушак Лонг-Авуана, который был похож на те, какие носят пожарные, т. е. дюйма в четыре шириной и с прочным металлическим кольцом. – Ну, теперь, ребята, привяжите веревку к этому колодцу да двое, кто посильнее, спустите меня в колодец.

– Позвольте мне, господин Жакаль! – предложил Карманьоль со свойственной ему живостью.

– Нет, нет, нет, братец! – так же живо отвечал Жакаль. – В силу твоего мозга я верю безусловно, но в силу твоих рук – нисколько.

Двое из тех, что несли факелы, невысокие коренастые парни, взялись за веревку, обмотали ее вокруг своих рук. Жакаль влез на край колодца, потом сел на него, захватил с собою свою трость и опустил ноги в глубину.

– Ну, ребята, – осторожно! – сказал он без малейшего волнения в голосе.

XI. Только гора с горой не сходятся

Оба силача уперлись одним коленом в край колодца и, несколько отставя другую ногу назад, ожидали последних приказаний.

Жакаль поднял очки на лоб и пристально глянул им в лица.

– Ах, да! – воскликнул он, подбрасывая трость под мышку с видом человека, который в последнюю минуту перед отъездом в далекое путешествие вспомнил нечто крайне важное, достал табакерку, тщательно перетер табак и набил себе нос огромной понюшкой. После этого он опять взял трость в руки, по-видимому, придавая ей какое-то особенное значение.

– Ну, теперь готовы? – спросил он.

– Точно так, господин Жакаль.

– Так начинайте, только смотрите, потихоньку, осторожно, потому что в срубе, может быть, есть вода.

Одной рукой он ухватился за веревку повыше своей головы, а другой начал отталкиваться тростью от стенки колодца, чтобы не биться об нее.

– Спускайте веревку помаленьку, а иногда и совсем останавливайте, – говорил Жакаль.

Люди стали опускать его, он медленно исчез в черной тьме колодца.

– Хорошо, хорошо, отлично! – приговаривал он голосом, который скоро стал почти таким же глухим, как голос подземного узника.

Тот, услышав, что к нему приближается помощь, совершенно успокоился.

– Да вы не бойтесь, – доброжелательно ободрял он Жакаля, – здесь не очень глубоко – всего каких-нибудь сто футов.

Жакаль не отвечал. Мысль, что ему предстоит спуститься еще метров на двадцать, начинала его тревожить. Он силился взглянуть на дно, но вокруг царил мрак непроницаемый.

– Ну, теперь поскорее! – скомандовал он и закрыл глаза.

Веревка пошла заметно быстрее, и минуты через полторы он стоял на дне, которое так напугало Лонг-Авуана своей сыростью.

– Что же вы не сказали мне заранее, что торчите здесь по пояс в воде! – заметил Жакаль невидимому узнику.

– А я, напротив, очень этой воде благодарен, – отвечал тот. – Без нее я сломал бы себе шею. Да это ничего! Вот как раз напротив меня есть мысок. Влезьте на него: там почти что сухо.

Жакаль ощупью последовал этому благому совету.

Очутившись на суше, он почувствовал, что человек, которого он собирается спасать, одной рукой обхватил и крепко сжал обе его ноги и в знак благодарности горячо целовал их.

– Вы меня от смерти спасаете! – говорил он. – С этой минуты я принадлежу вам и душой, и телом.

– Хорошо, хорошо! – ответил Жакаль, чувствуя, как другая рука благодарного узника добирается до его часов. – Скажите-ка лучше, как вы сюда попали.

– Меня избили, обокрали и бросили в колодец.

– Так! Однако, пустите меня!.. А давно вы здесь?

– Да как вам сказать? Человеку в моем теперешнем положении трудно судить о времени. Кроме того, они украли у меня часы. Да, впрочем, если бы они их мне и оставили, я все-таки не мог бы посмотреть, который час.